Игорь Акинфеев. Автобиография самого преданного футболиста в истории мирового футбола (страница 4)
Глава 2. История красной карточки
Вратарь – это призвание. И никак иначе. Вся команда работает на то, чтобы забить мяч. Вратари работают на обратное. И тем входят в историю.
Икер Касильяс
Моим первым выходом в составе команды стал товарищеский матч против сборной Израиля в январе 2003-го на «Рамат-Гане». Но настоящим началом карьеры сам я все-таки считаю игру в Самаре с «Крыльями Советов». Сам не ожидал, что она получится столь удачной. Мало того что провел уверенно весь матч, так еще и пенальти отразил… По правде говоря, даже не рассчитывал, что меня в том матче выпустят на поле.
В день игры Валерий Георгиевич обычно вызывал к себе утром всех игроков – по линиям. И с каждым, кому предстояло играть, проводил беседу. Меня он тоже вызвал. Но о том, что планирует поставить меня в состав, не сказал. Ограничился обтекаемой фразой: мол, готовься, а там посмотрим, может быть, и выйдешь.
Думаю, для себя тренер тогда все уже решил. Просто не стал раньше времени об этом говорить, чтобы я не начал излишне дергаться от неопытности. Поэтому я и настраивался как обычно, не слишком перегружая себя ненужными мыслями. А когда на установке услышал свою фамилию, почувствовал, как мгновенно взмок. Но ничего, справился…
До сих пор люблю повторять молодым игрокам: при любой возможности надо стремиться себя зарекомендовать. Люди иногда говорят: «Меня выпустили на минуту – что за минуту можно сделать?» Да можно очень многое сделать за эту минуту! Понятное дело, что свою судьбу в целом не перевернешь, но направить карьеру в какое-то иное русло вполне возможно.
После того матча команда улетела домой, а меня оставили отыграть матч юношеского первенства России. И только когда я приехал в Москву, мне передали слова Газзаева. Мол, никакой больше юношеской команды – со следующего года полностью будешь в основном составе.
Потом Валерий Георгиевич не раз рассказывал, как приметил меня в одном из детских матчей. На самом деле, это был финал юношеского турнира, мы играли за сборную Москвы против Санкт-Петербурга в «Лужниках», выиграли со счетом 4:0 при полном стадионе, а это 60 тысяч болельщиков.
Газзаев тогда обратил внимание на то, как я играю ногами, а меня не то чтобы никто этому не учил, но многое пошло с тех самых пор, как я долбил мячом по сетке старого совхозного поля. Раньше ведь никто вообще не требовал от вратарей умения играть ногами. Даже по рассказам всех футбольных мастодонтов того времени – Пшеничникова, Астаповского – я знал, что во главе угла всегда стояла ловля мяча. Вся советская вратарская школа на этом базировалась.
Мне же отец постоянно напоминал, чтобы я оставался в манеже после тренировки и долбил эту деревянную стену мячом, отрабатывая удары ногами.
Зачем? Наверное, потому, что отец хотел, чтобы от ворот я выбивал мяч сам. А я боялся бить, до слез порой доходило. Мяч-то большой, а нога маленькая, детская.
Правда, никакого сочувствия я у отца не находил – в каких-то вопросах он умел быть очень жестким. Вот и мне говорил: не переживай, рано или поздно мяч полетит именно туда, куда ты захочешь…
С тех детских времен в памяти почему-то очень прочно застрял один матч, хотя сейчас я уже точно не помню, какие именно это были соревнования. Вроде бы полуфинал Кубка России, который мы, 14–15-летние пацаны из команды Коваля, играли против такой же детской команды «Спартак-2» на старой «Песчанке». Вместо деревянных лавочек вдоль поля уже были построены небольшие трибунки, на одной из которых сидел мой отец.
Всю первую половину игры мне казалось, что это самый ужасный матч всей моей футбольной жизни. Все валилось из рук, я не мог понять причину и, что гораздо страшнее, ничего не мог с этим сделать. Мы проигрывали 0:2, я понимал, что сам привез эти два мяча в собственные ворота и вполне мог привезти еще больше. Пытался как-то сосредоточиться на том, чтó происходит на поле, но в голове было совсем другое. Слышал, как на трибуне орет отец, мне было дико стыдно и хотелось на самом деле только одного: чтобы все это как можно скорее закончилось как страшный сон. В тот момент я не просто готов был провалиться сквозь землю, но реально верил, что больше никогда в жизни не захочу играть в футбол.
А потом вдруг наша команда сравняла счет, мы отыграли дополнительное время, началась серия пенальти. До этого я никогда в жизни пенальти не бил. Здесь же получилось так, что по разу пробили все и дело дошло до вратарей. И я забил!
Эйфория была настолько сильной, что мне снова дико захотелось играть. Словно это вообще не я несколько минут назад мечтал только о том, чтобы никогда больше не выходить на поле. А тогда мы вышли в финал, который тоже спустя день выиграли.
Примерно в те же времена я впервые столкнулся с фанатским буллингом. Одним из самых неприятных для нас мест был манеж «Спартака». Одна сторона в нем не имела балкона, а вот вдоль второй стены такой балкон, где могли стоять болельщики, имелся. Оттуда все время кто-то плевал, что-то кричал, кого-то обзывал, кидал какие-то фантики, бумажки.
В этом плане, мне кажется, взрослые от детей недалеко ушли. Когда я видел, как взрослые мужики пытаются кого-то обозвать, выкрикивая гадости с трибуны, думал всегда об одном и том же: «Ты пришел на футбол – ну так поболей за свою команду! Пива выпей, с другими болельщиками пообщайся, насладись зрелищем, получи от него максимум удовольствия». Откуда в людях эта потребность кого-то унизить, причем на расстоянии? Ведь, если любого из этих фанатов встретить на улице, он никогда в жизни не осмелится сказать тебе гадость в глаза, я уверен в этом. Скорее, попросит автограф или разрешения сфотографироваться вместе.