Элла почувствовала себя униженной: потратившись на зимнее пальто, отороченное бобром, Элла не могла позволить себе новую шляпку, поэтому она обновила старую фетровую, которую носила прошлой зимой, прикрепив к тулье страусиное перо. Ей самой результат нравился – но ровно до того момента, пока Серж не отпустил это язвительное замечание.

И все же после чая, когда они оказались на улице, Серж аккуратно придержал Эллу за локоть и предложил ей:

– Пусть Виктория и Павел присмотрят за младшими детьми, а я провожу тебя.

Пока они возвращались домой, он рассказал ей о своем опыте участия в Русско-турецкой войне и о своей новой должности командира лейб-гвардии Преображенского полка^[12], на которую он был назначен своим старшим братом Александром, русским царем. Элла, в свою очередь, призналась ему в том, о чем редко кому рассказывала: что четыре года спустя после смерти Мамы она все еще тоскует по ней и не может понять, как долго это будет продолжаться.

Серж тоже признался ей, что, потеряв родителей, он все еще чувствует в душе пустоту, которую ничто не может заполнить. Он потерял их в одночасье. Его мать, русская императрица Мария Александровна, которая приходилась тетей отцу Эллы и двоюродной бабушкой Элле, умерла от туберкулеза два года назад, а в прошлом году его отец, царь Александр II, был смертельно ранен бомбой, брошенной в него возле Зимнего дворца^[13].

Элла, конечно, знала о покушении – Папа ездил в Санкт-Петербург, чтобы присутствовать на похоронах императора Александра II. Но, слушая рассказ Сержа, она вновь ощутила острое сострадание к нему. Отец Сержа чудом уцелел при пяти прежних покушениях, но на этот раз убийцы достигли своей цели. Взрыв оторвал нижнюю часть правой ноги императора, раздробил левую, изуродовал живот и искромсал лицо осколками. Его донесли до дворцового кабинета, где, на глазах у близких, он истек кровью.

– Как Бог мог допустить такое? – с волнением в голосе воскликнул Серж. – Отец отдавал всего себя служению народу, а народ – воздал ему такой жестокостью!

Элла с трудом смогла подобрать нужные слова для утешения:

– Отец Зелл, наш настоятель, постоянно упоминает в своих проповедях, что для верующих страдание о своих родных и близких может быть искупительным и приносить им мудрость.

Серж кивнул ей в ответ:

– Я молюсь об этом. Я знаю, что мой брат Александр тоже об этом молится. Ему было тяжелее всего из всех нас, поскольку он был вынужден внезапно занять трон. И он, и все мы осознаем, что порыв зла еще не угас, что злодеи продолжают строить козни, надеясь пролить еще больше крови Романовых.

Элла вздрогнула от этих слов и подумала: «Как это, должно быть, ужасно: жить в постоянном ожидании нового ужасного покушения на своих родных!

На следующий день на вокзале под пронзительные выкрики проводника «Alles einsteigen!»^[14] Серж и Павел поднялись по ступенькам в вагон, и Элла, глядя им вслед, почувствовала прилив острой жалости и нежности к этим двум осиротевшим сыновьям человека, принявшего мученическую смерть.

* * *

Холодным вечером, спустя две недели после отъезда русских великих князей, Элла и Виктория сидели у камина в библиотеке. Их отца не было дома. Они не знали, где именно он находился, хотя у них и были определенные подозрения по этому поводу.

После ужина трое младших детей поднялись наверх, а Элла и Виктория остались внизу, надеясь, что Папа успеет вернуться домой, чтобы пожелать им спокойной ночи. Как и всегда в предрождественские недели, дворец наполнял нежный аромат свежей хвои: сосновые ветви были искусно вплетены в золоченую балюстраду главной лестницы, украшали оконные карнизы и кованые решетки каминов.

В то время как Элла была занята поисками белых ниток в своей швейной шкатулке, чтобы заштопать нижнюю юбку Аликс, Виктория достала из кармана письмо от Бабушки и сказала:

– Я могла бы прочитать его вслух целиком, но в нем все сводится к одной короткой фразе: «Элла не должна выходить замуж за русского!»

– Там так и написано: «За русского»? Без всякого имени?

– Да, без имени, но она, конечно же, имеет в виду Сержа.

– Боже мой! Наши кузены остановились у нас погостить всего на два дня, и она сразу же стала представлять меня женой одного из них? Откуда у нее взялась эта идея?

– А разве ты не помнишь: в Берлине Серж и Павел должны были обедать с тетей Вики и дядей Фрицем.

– Так, значит, это тетя Вики…

– Да, можешь себе это вообразить, – ответила Виктория. – Серж произвел на нее сильное впечатление, ведь он такой утонченный, артистичный, полная противоположность тем отвратительным юнкерам, которыми окружена наша дорогая тетя. И, скорее всего, он сообщил ей, что ему понравилось твое общество. Тетя Вики, в свою очередь, сообщила об этом Бабушке, и – вуаля!

Виктория помахала в воздухе письмом, прежде чем положить его обратно в конверт.

– Неужели у Бабушки нет дел поважнее, чем раздавать нам инструкции? Я не могу понять, как у нее только остается время на государственные дела, связанные с управлением королевством? Например, на совещания со своими министрами.

Виктория лишь рассмеялась в ответ:

– Государственные дела так мало значат по сравнению с делами сердечными! Особенно когда эти сердечные дела касаются твоих родственников, а их сердца, таким образом, целиком и полностью принадлежат тебе!

– Однако зачем же делать поспешные выводы?

– Но ведь тебе же действительно нравится Серж? – решила уточнить Виктория.

– Да, он мне симпатичен.

Виктория понимающе улыбнулась:

– И?..

– Вместе с тем у него суровый вид. И к тому же он довольно старый.

– Двадцать пять лет – это еще не старость. Луи сейчас двадцать семь.

– Однако Серж выглядит гораздо старше.

– Думаю, он скоро вернется, чтобы повидаться с тобой.

– Послушай, он не ищет себе жену, если ты это имеешь в виду. Он занят своими армейскими делами, командованием в своем полку, своей коллекцией произведений искусства, изучением итальянского языка. И если он женится, то выберет кого-нибудь…

Элла остановилась, подыскивая слова.

– Кого же?

– Кого-то умного, элегантного, изящного, свободно говорящего по-французски.

– Ты считаешь, что ты – недостаточно умная? Недостаточно элегантная и изящная? Это просто нелепо! Элла, у тебя прекрасный вкус! И не забывай, что в журнале The Ladies Pictorial^[15] тебя назвали, возможно, самой красивой принцессой Европы.

– Возможно, но не наверняка! – воскликнула Элла с легкой улыбкой.

В сонном Дармштадте приезды и отъезды членов семьи великого герцога Гессенского не привлекали особого внимания. Однако в Лондоне принцессы Гессенские Виктория и Элла, внучки Ее Величества королевы Великобритании, регулярно упоминались в придворных циркулярах, а прошлым летом их появления на чаепитиях и балах (и даже походы за покупками в «Либерти»^[16] и визиты к парикмахеру Карлу на Риджентс-стрит) освещались прессой постоянно.

– Ты знаешь, что говорит мадам де Кольмин? – спросила Виктория.

– Мадам де Кольмин? Разве ты теперь не зовешь ее Дриной?^[17] Это – по ее просьбе? – удивилась Элла.

– Я не готова к такой фамильярности, – с сожалением произнесла ее сестра.

Статная блондинка Александрин де Кольмин впервые появилась в Дармштадте в качестве жены временного поверенного в делах России. Сейчас она находилась в разводе с мужем и, как полагали, стала любовницей Папы. Высказывалось предположение, что он никогда не признается в этом никому, поскольку их связь не могла быть официально признана. Однако для негласного признания этой связи было достаточно уже того, что Папа сместил мужа Александрин с его поста, отправив его обратно в Санкт-Петербург под тем предлогом, что тот якобы был пьяницей и дебоширом, который плохо обращался со своей женой. Теперь эта дама регулярно появлялась в Новом дворце. Это была всегда красиво одетая, жизнерадостная, общительная женщина с густыми волосами пшеничного цвета, спадавшими на лоб, и большими, широко расставленными карими глазами. Элле она напоминала очень красивую кошку, которая всегда держала свои острые когти наготове и одновременно умела осыпать Папу всяческими похвалами и уделять ему должное внимание. Дети были вынуждены признать, что Папа стал выглядеть лучше, чем когда-либо с тех пор, как умерла Мама.

Виктория подчеркивала, что не стоит завидовать счастью Папы, и все же Элле было больно даже представить себе, что могла бы подумать Мама о сложившейся ситуации.

– Мадам де Кольмин сказала мне, что Серж – редкий представитель семьи Романовых, с артистическим темпераментом и поразительной проницательностью, – заявила Виктория, возвращаясь к обсуждаемой теме.

– Это были ее собственные слова? Скольких Романовых она знает лично?

– Она встречала некоторых из правящей семьи, хотя, вероятно, не так много, как мы.

Элла вздохнула:

– А ты помнишь, как сильно Мама жалела бедную двоюродную бабушку Марию?

– Я помню, как она брала нас с собой в Хайлигенберг, чтобы встретиться с императрицей, когда та приезжала туда с визитом, и как та была похожа на привидение и почти не произнесла ни слова, а только кашляла. В ней не было ничего царственного!

– Бедняжка, она стала совсем инвалидом!

– И это при таком-то муже! – вздохнула Виктория. В последние годы жизни прежний царь, отец Сергея и Павла, женился на женщине помоложе, и у них родилось трое детей^[18].

Для их Бабушки в Англии это было еще одним доказательством того, что русским никогда нельзя доверять.

– Почему Бабушка так ненавидит Россию? Дело же не может быть только в прежнем царе и его позорных поступках? – поинтересовалась Элла у своей сестры.

– Все дело в событиях Крымской войны.

– Но это было много лет назад!

– Русские продвигались из Афганистана в Индию, и, поскольку они победили турок, они бряцали мечами на Балканах и заявляли, что Константинополь должен принадлежать им.

– Не думаю, что Сержа это сильно волнует. Он сказал мне, что его тошнит от сражений, и, хотя он любит своих людей, он каждый день молится, чтобы ему больше никогда не пришлось воевать.

– Он просто излил тебе то, что у него было на душе, – сказала Виктория с понимающей улыбкой.

– Вряд ли! Если бы я была мужчиной, я чувствовала бы себя точно так же.

– Я не могу представить тебя мужчиной, моя дорогая и, возможно, самая красивая принцесса в Европе. Ты – образец грациозной женственности, и целый континент, затаив дыхание, ждет твоих брачных планов!

– Не насмехайся надо мной! – сказала Элла, хмурясь.

– А ты действительно не думала о браке с Сержем? По дороге домой вы оба выглядели увлеченными друг другом.

Элла лишь вздохнула в ответ. Ее смущали излишне резкие, по ее мнению, суждения Сержа. Вместе с тем, когда они беседовали вдвоем, возвращаясь домой практически отдельно от всех остальных, у нее возникло ощущение, что он тянулся к ней, как цветок тянется к свету. Неужели ей это только показалось?

– Не имеет никакого значения, что я думаю, – сказала Элла, внезапно раздражаясь. – В любом случае мне совершенно не нравится, что Бабушка позволяет себе огульно критиковать всех русских, расценивая Сержа в качестве моего будущего мужа. Лучше всего было бы, чтобы все шло своим чередом.

– Если только это тебя утешит, в своем письме она добавила постскриптум, – уточнила Виктория.

– Какой же именно?

Виктория вновь достала письмо и зачитала: «Помни, дорогое мое дитя, что семья не может безбедно жить на жалованье морского офицера».

Посмеявшись над этим, обе сестры отправились спать, поскольку слишком устали, чтобы продолжать ждать Папу.