– Ну что, убедились? – спросил Денис. – Закрываем? А то сейчас очухается, полезет.

Луч фонаря у него на лбу ударил ей в лицо, и она, отворачиваясь, тоже загородилась рукой.

– Я не знаю! Не знаю! Подождите! Не знаю я! – Голос плохо ее слушался.

– Ну а кто знает? Мы же для вас его откапывали.

Ольга заставила себя медленно выдохнуть. В ушах у нее ухало. Со дна ямы доносился тихий скрежет и возня.

– А если его… закрыть, что… будет?

– Без понятия. Помрет, наверное, снова.

– Мы его что, убьем?! С ума сошли?!

Денис промолчал.

– А что вы… – У Ольги все еще перехватывало дыхание. – А раньше вы что делали? С такими, как он?

– Ну, вытаскивали. Скорую вызывали, – нехотя сознался Денис. – Зарывать таких тоже, знаете… Как котят топить.

Ольгу передернуло, и она громко икнула.

– Что-то ты слабонервная, журналистка, – подал голос Славик. – Зачем вообще тогда поехала?

– Затем… Дурацкий вопрос! – Ольга поежилась. – А они не опасны? – уточнила она.

– Эти-то? – Денис взглянул на копошение в могиле. Пастор определенно делал успехи: ноги он согнул в коленях, а корпус поднимал, но, подержав некоторое время, ронял обратно. – Да вроде нет. Кусаться не пытаются, не дерутся. Ну, сначала, а там уж – кто знает.

Ольгу стала скручивать дрожь.

– А как его… Как мы его достанем? Как вы их достаете… обычно?

– Как-как, – пробормотал с другой стороны могилы Славик. – Руками. Веревку кинь, Дэн. – И он, присев, спрыгнул прямо в раскрытый гроб, туда, где должны были бы находиться ноги покойного, если бы по-прежнему лежали, как им полагается. Ольга охнула.

Дэн пошарил в рюкзаке и, вернувшись, швырнул Славику такую же веревку, как и та, которой поднимали крышку.

– Ну что, святой отец, – приговаривал Славик, закинув петлю пастору через голову, – сиди смирно, и никто не пострадает.

Он встал одной ногой меж ступней покойника, вытянул оба конца веревки из подмышек, перекрестил концы, снова обвил пастора, и еще раз. Завязал на груди узел.

– Эй, дамочка, – обратился он к Ольге. – Поможешь?

Если рвануть в темноте той же дорогой, что и пришли, ветки будут драть лицо, ноги – путаться в корнях. «Пони» расчихается и не сразу заведется – придется вызвать такси. Но зато потом можно будет замкнуть дверь на все замки и налить горячего чаю.

– Да, – хрипло ответила она.

– Тогда иди на мою сторону. Вы вдвоем тянете, я толкаю снизу, понятно? Погнали.

Сообща им удалось посадить пастора на край могилы. Денис бросил свой конец веревки, подскочил, схватил пастора сзади под мышки и оттянул подальше.

– Присмотрите за ним, – скомандовал он Ольге. – А мы пока порядок тут наведем.

Ольга заставила себя сделать несколько шагов в сторону существа в сутане. Лица и глаз она разглядеть не могла, а светить в него фонариком, чтобы он снова дергал руками, не хотела. Пастор сидел на земле, опираясь на отставленные назад руки, в той же позе, в которой его бросил Денис. Снова густо дыхнуло формалином, и в горле у Ольги булькнуло. Заслышав звук, мертвец чуть повернул голову в ее сторону, и она скорее почувствовала, чем увидела в темноте его взгляд. Живот скрутило, ее согнуло пополам и вырвало.

– Ну дает, – донеслось из ямы. – Воды возьми в рюкзаке.

От воды полегчало. Ольга сделала шаг в сторону, чтобы не чувствовать формалин.

– Может, я скорую вызову? – предложила она.

– Вызовешь. Только подожди, дай мы тут закончим. А его вон к костелу лучше отвести. Врачам скажешь, на дороге стоял, чуть под машину не попал.

– В смысле я? Вы что, хотите меня с ним одну оставить? С ума сошли?

– Да не ссы, посмотри на него, что в нем страшного? Человек как человек. Не знала б ты, что он мертвецом был, и не подумала бы. Представь, что у него просто инсульт.

Ольга вздохнула, зажмурилась на секунду и повернулась к пастору. Он был почти неподвижен, только медленно двигал головой, как будто искал Ольгу взглядом. «Инсультник», – повторила она мысленно.

– Аах-х-х! – вдруг произнес он, точь-в-точь как Ольгина мать, когда Ольга переворачивала ее, уже остывшую, на спину.

Ольга отшатнулась, и под ногой у нее хрустнуло. Славик обернулся:

– Смотри на нее. На ногах не стоит. Ты чего такая нервная, журналистка? Я это Фёдору припомню.

– Вы еще долго там? – спросила Ольга. – А то он замерзнет и снова помрет.

– Не замерзнет, – ответил Денис.

– Он сам еще холодный. Потрогай – убедишься, – предложил Славик, и парочка заржала.

Наконец Денис воткнул в изголовье крест и утоптал землю вокруг, после чего они насыпали могильный холм. С крестом и венками могила выглядела так же, как до разорения.

– Понятно, почему вас никто не ищет, – сказала Ольга.

– Ну! – отозвался Денис. – И дальше никто не будет, да?

– Да, – буркнула Ольга. – Я информаторов не сдаю.

Парни подхватили пастора под руки и поволокли в сторону костела, стараясь, чтобы его туфли не цепляли землю.

Когда покойника усадили на каменную ступеньку крыльца, Ольге удалось чуть лучше разглядеть его в тусклом свете одинокой ночной лампочки. Впалые, бледные его щеки покрывала седая щетина, острый нос навис над бескровными губами. Вздох мертвеца все еще стоял у Ольги в ушах. Пока пастора тащили, голая ветка выдрала из сутаны лоскут. Теперь за него взялся ветер: он трепал его и дергал, будто не мог в этот час найти себе лучшей игрушки, чем клок гробового платья.

Покойник же сидел неподвижно, пока свет фар подъехавшей скорой не ударил ему в лицо. Тогда он поднял сразу обе руки, прикрыл ими глаза и отвернул голову.

Двое мужчин в белых халатах приблизились к пастору.

– Фу, – произнес один. – Формалином разит за версту. Опять.

Второй кивнул, помахал рукой у лица сидящего:

– Мужчина, слышите меня?

Тело зашевелилось.

– Понятно. Вези каталку.

– Покурим? – Первый похлопал себя по карману на груди.

– Чего ж нет? Солдат спит, служба идет.

Ветер оставил лоскут и услужливо донес до Ольгиного носа аромат подожженной сигареты. Ольга жадно вдохнула, хотя не курила уже много лет.

– Кто снова вызвал, главное? – сказал один из врачей между затяжками. – Которого уже увозим, и все вслепую. Кто-то же звонит. – Он огляделся по сторонам.

Кусты у стены распушились, взялись под руки, сомкнули плечи, пряча за собой Ольгу и ее сообщников.

Другой врач поежился.

– Чудный. – Он затушил ногой брошенный окурок. – Больше некому. Двигаем.

Из брюха машины он выкатил каталку, вдвоем врачи уложили пастора. Тот медленно поворачивал голову из стороны в сторону, поднимал руки, пока его не пристегнули. Тогда он уставился распахнутыми глазами в темноту, прямо туда, где за живой изгородью притаилась Ольга, и не отводил взгляда, пока врачи не закатили его в неотложку. Машина разогналась, размеренно мигая голубым маячком.

Чудный еще немного потоптался вокруг, пощурился грязными фонарями над дорогой, откашлялся сонным взлаем неугомонной собаки где-то во дворах и зашаркал прочь шинами ранних машин по пыли улиц.

Когда голубые отблески мигалки скорой окончательно растворились в фонарной дымке, все трое вернулись к могиле. Пальцев ног Ольга не чувствовала, на руках они сгибались с трудом. Копатели собрали все вещи, Денис уже подхватил лом, оставив лопаты Славику, но тот, ругнувшись, сказал:

– Подождите, забыли. – И, на ходу снимая рюкзак, пошел обратно к могиле. – Чем ее пришпилить-то? – услышала Ольга, и почти сразу зашумела дрель.

– Ты чего там возишься? – спросил Денис.

– Да фотку мужика этого забыли приделать, – ответил Славик.

Ольга с Дэном подошли поближе: Славик прикручивал фотографию пастора к перекладине креста саморезом.

– Ты что? – возмутилась Ольга. – У католиков так не принято. Они фотографию просто вниз ставят, ты же сам могилу разбирал!

– Да? – Славик стянул перчатку и потрогал маленькую дырку на кресте. – Плевать. Никто и не заметит.

Дома Ольга стояла под душем, привычно лечила тело нужными ему прикосновениями, стирала с него кладбище с его обитателями, как много раз стирала страшное или странное прошлое, тоску и одиночество. Но стоило лечь и закрыть глаза, как из пятен и крапинок складывалось лицо человека из могилы, а в ушах плыл отзвук его вдоха, воскрешая в памяти другой, похожий. Воспоминания ветвились, сплетались в единый узор, и никак не получалось уснуть.

Через три года после смерти отца Ольга нашла дома мать – уже холодной, на обмоченном диване в ободранной комнате, куда старалась лишний раз не заходить. Мать лежала на животе, как лежала всегда в пьяном полусне-полубреду, но Ольга не услышала сопения. Не прощупывался пульс, не потело зеркальце, четко отражая сухие губы. В панике, еще не осознав необратимости, Ольга решила ее перевернуть. Она подсунула ей руку под плечи, другой схватила за запястье и потянула. Труп шевельнулся и издал резкий, короткий стон-вздох, от которого у Ольги запищало в ушах. Она выскочила вон, захлопнув за собой дверь, и потом уже не входила в квартиру до отъезда бригады, погрузившей тело на каталку. В последний раз Ольга видела мать в морге. С порога унюхав формалин, Ольга ощутила, как распухает во рту язык. Едва успела добежать до газона с мертвой осенней травой, там исторгла из себя желтую пену, потому что позавтракать дома, как всегда, было нечем. Хоронили мать за государственный счет, и на ее похороны никто не пришел.

Одно лишь воспоминание о запахе формалина заставило Ольгу вылезти из-под одеяла, достать початую бутылку коньяка и залпом накатить граммов пятьдесят. Подумав, она добавила еще столько же. Хотела налить и третью, но вспомнила ехидное замечание доктора насчет «непьющих журналистов», убрала бутылку и вернулась в кровать. Внутри взорвалась тепловая бомба, понесла покой по венам, окутала мысли безмятежностью, укачала. Издалека с неба к Ольге устремился пастор, с каждой секундой все больше выпучивая впалые глаза. Встречный ветер слой за слоем срывал с него кожу и волосы, но под ними была новая кожа и новые волосы, исчезла седина, уменьшились нос и уши, рот открылся, полный мелких, жутких зубов, и оскалился, но, когда он уже почти вцепился в Ольгу, это стал не пастор, а младенец, милый, розовощекий и смеющийся, и тут небо чихнуло ей в лицо, в ушах забился прерывистый писк, и будильник выдернул Ольгу в новое утро.

Глава 8

– В общем, бабкино тело мне так и не выдали, представляешь?

Старухины похороны откладывались уже вторую неделю. Родня получала отговорки: нужно вскрытие, пусть бабке уже и девяносто четыре. Но все ждали патологоанатома: он якобы отлучился в срочную командировку в соседнюю область, а без заключения врача выдавать тела морг не имел права. «Хорошо, – говорила Зойка, – что она неверующая, а то бы и отпевание пришлось переносить».

Еще несколько дней назад, перечислив Федьке на карточку десять тысяч рублей, Ольга набрала его номер, и вместе они легко сложили два и два: Зойкина бабка отошла в ту самую ночь дежурства Фёдора и очнулась в мешке на каталке. Сообщать такое беременной племяннице Ольга не собиралась, но попросила Зойку держать ее в курсе. Помимо прочего, Ольгу интересовало, как больница продолжит выкручиваться.

Из всех старух в мире недопомереть могла только эта. Упрямство было основной чертой ее характера. Может, благодаря ему бабка Зина и выжила в войну. Осиротев, как и многие в те годы, она строила свою жизнь исключительно по собственному усмотрению: советовать было некому. Едва окончив училище и устроившись на ткацкую фабрику, родила дочь. Имя ее отца так и осталось неизвестным.