В зале зароптали, Зоя непроизвольно схватила Ольгу за руку и подалась назад, вжавшись спиной в кресло. В ту же дверь, что прежде и Антонов, один за одним входили странные люди.

Глава 9

Крепкий санитар вел под руку первого, высокого и крупного. Пациент медленно и немного косолапо переставлял ноги, толстые ляжки облепляла полосатая пижама, верх от которой не сходился на широкой груди. Они подошли к низким ступенькам сцены, и санитар наклонился, чтобы самому поднять и поставить могучую ногу – одну, а за ней вторую. Сам мужчина в это время медленно – почти как пастор на кладбище – крутил совершенно лысой головой. Ольга не досмотрела, как они взобрались на лестницу, потому что Зойка воскликнула: «Ба!» Скрюченную невысокую бабку в больничной ситцевой сорочке вела медсестра. В гладкой старухиной лысине отражались лампы. За ней вели другого, а следующего санитар вез в коляске. За коляской ехала еще одна, и еще.

Зал потрясенно молчал. Ольге почудился запах формалина, горло сжалось, в животе началось неприятное шевеление. Зоя стискивала пальцами Ольгино запястье. Сцена наполнялась людьми: они подходили все ближе и ближе, и постепенно перед ошеломленными родственниками выстроился плотный ряд.

– Если вы не захватили одежду, – произнес Антонов, – казенную вернете позднее.

Но до одежды никому не было дела.

– Петя, – выдохнула жена артиста Сысоева.

Ольга поискала взглядом, но так и не смогла опознать бывшего любимца публики: лысые люди сейчас казались ей все на одно лицо.

Ни один из пациентов не отозвался на призыв, не улыбнулся, не помахал.

Зоина бабка остановилась на сцене прямо напротив Ольги. Их разделяла пара метров, не больше. Зойка отодвинулась назад, насколько позволяла спинка кресла, ладонь ее на Ольгином запястье была холодная и влажная.

– Ба, – неуверенно произнесла Зойка, с трудом сглотнув. – Ба, ты меня слышишь?

Ольга с радостью оказалась бы сейчас где-нибудь в конце зала, лучше у выхода. Но и беременной Зойке такие приключения в середине срока точно были ни к чему. Ольга зажмурилась, чтобы взять себя в руки, как на Машкиных похоронах, где она едва не грохнулась в обморок от горя и несправедливости, но вовремя заметила неподвижную племянницу с застывшим взглядом, одну, посреди моря чужих взрослых людей. Подошла, взяла ее за руку. И больше не отпускала, вела за гробом, сжимая нежную ледяную ладошку, прислонила спиной к себе, когда комья земли стали стучать по деревянной крышке, не торопила, когда у холмика не оставалось уже больше никого, и только они вдвоем стояли и молча смотрели на черно-пеструю груду венков.

Ольга выдохнула, вдохнула и взглянула прямо в лицо старухе, щурившейся на яркий свет. Та медленно переводила с предмета на предмет дымчато-туманные, необычайно большие и выпуклые глаза.

– Ба! – громче позвала Зойка, и Ольга невольно дернула ее за руку. Не хватало еще, чтобы восставшая из мертвых старуха узнала родню и бросилась обниматься.

Но поздно: бабка медленно нащупала взглядом правнучку и сфокусировалась. Соседи ба по строю тоже уставились на Зойку.

– Привет, ба, – обмерла Зойка и слабо помахала ей рукой.

Старуха растянула губы и обнажила влажные беззубые дёсны. Зойка оторопело вытаращилась на жуткую улыбку, лицо ее исказила гримаса ужаса.

Старуха по-собачьи склонила голову на бок и внимательно рассматривала правнучку. Чем больше она вглядывалась, тем сильнее отражался в ее чертах Зойкин испуг. Уголки ее губ поползли вниз, морщины на лбу сложились домиком.

Другие люди с разных сторон тоже стали несмело звать по именам своих близких – все, кроме женщин с первого ряда с одинаковым выражением неприятного удивления на холеных лицах.

– Уважаемые родственники, – снова заговорил Антонов, возвысив голос. – Возможно, вы замечаете, что ваши близкие немного изменились. Это нормально. Нужно время, чтобы организм восстановился, а главное – восстановилась мозговая деятельность. Это непременно произойдет: их рефлексы в полном порядке. Многие сами держатся на ногах, хотя несколько дней назад передвигаться не могли, поэтому те, кто сейчас в колясках, скорее всего, тоже встанут.

Ольга внимательно оглядела людей в больничной застиранной одежде. Некоторые из стоявших уже опустились прямо на пол, другие топтались на месте, кто-то хватался руками за соседа. Одинаковые лысые головы, одинаковые неестественно большие, выпуклые, дымчатого цвета глаза, которыми пациенты, похоже, пользовались не очень уверенно.

В одном из сидящих Ольга узнала пастора. Он округлился, кожа уже не так обтягивала скулы, синюшный оттенок исчез.

– Это не Петя, – выдохнула сзади жена Сысоева и заплакала. – Посмотри, Саша, посмотри, он же не отзывается. И глядит не так.

– Мы понимаем, – вместо Саши тут же отозвался Антонов. – Вы думали, что потеряли близких, а теперь снова оказались в стрессовой ситуации. Любой на вашем месте испытывал бы подобное. Но уверяю вас: это именно он. Мы привели сюда только тех людей, личности которых нам удалось установить. Да, выглядят непривычно. Дайте им время, – чесал Антонов как по писаному.

– Мой муж болел! – воскликнула жена актера. – Я ухаживала за ним. В последние недели он… его смерть была… освобождением. Он болел, и я прожила с ним тридцать пять лет. И я знаю! Знаю, как он выглядел. В болезни и в здравии, – всхлипнула она. – Он ушел у меня на руках. После того как вы же, ваша больница отправила его домой… умирать. Это не его глаза! Пусть он меня не помнит, это бывает, в болезни бывает всякое. Но глаза! Они… другие!

– Но вы же не будете отрицать, – не сдавался Антонов, – что, кроме глаз, все остальное – это он. Ваш муж. Его лицо, его руки. Подойдите поближе, – сделал он приглашающий жест, – посмотрите внимательно. Нельзя же отказываться от близкого человека только на том, простите, основании, что после всех испытаний у него слегка изменился цвет глаз.

Повисла долгая пауза. Люди в зале молчали, вглядываясь в родственников. Странные существа на сцене тоже притихли, словно осознавая важность момента.

Внезапно женщина в скромном коричневом пальто, сидевшая в том же ряду правее Ольги, встала, сделала шаг, другой, подошла поближе к пастору, протянула ему руку.

– Виктор? – обратилась она к нему. – Витенька?

Ольге опять почудилось в ней что-то знакомое, но уловить нужное воспоминание не удавалось.

Пастор уже куда быстрее, чем на кладбище, повернул голову в сторону женщины и посмотрел на нее снизу вверх. Затем сфокусировал туманный взгляд на ее лице – и вдруг тоже беззубо улыбнулся во весь рот, как ба. Поднял руку и цепко ухватил женщину за палец.

Она отшатнулась. Подросток, до сих пор сидевший в кресле рядом с ее местом, вскочил, но она справилась с собой и накрыла руку пастора свободной ладонью.

– Витенька, – промямлила она, – братик.

Подросток остановился у нее за спиной, скривил лицо, круто развернулся и бросил себя обратно в кресло, от чего покачнулся весь ряд, а Зойка испуганно схватилась за подлокотники. Губы мальчика шевелились, на скулах вздулись заметные желваки, брови сдвинулись.

Кто-то выше на рядах набрался смелости и тоже спустился, за ним – другой, третий. Они подходили к сцене, звали пациентов по именам, и мокрые беззубые улыбки вспыхивали то на одном лице, то на другом. Антонов глянул на часы.

– Уважаемые родственники, давайте заканчивать! Подходите к Анне Владимировне, – кивнул он на медсестру, расположившуюся за столом у бокового выхода. – Предъявите ей свидетельство о смерти, и она выдаст вам справку, с ней вас ждут в ЗАГСе. Давайте не будем задерживаться, времени уже много, мы и так потратили куда больше, чем планировали. И не забудьте вернуть казенную одежду. Анна Владимировна сделает пометку, позже привезете. – Он спустился и тоже прошел к столу.

Зойка вцепилась в Ольгино запястье сильной клешней.

– Я боюсь, – пискнула племянница ей прямо в ухо. – С ней что-то не так. С ними со всеми что-то не так. Посмотри, ты же видишь? Видишь?!

– Подожди-ка, – тихонько рыкнула Ольга и отцепила от себя ее крабью лапку.

Она встала и решительно шагнула на возвышение сцены, где только что стоял Антонов. Убедившись, что между ней и ближайшим пациентом остается не меньше пары метров, Ольга прочистила горло и громко сказала:

– Дамы и господа! Меня зовут Ольга Потапова, я главный редактор «Чудных вестей» и родственница одной из пациенток. – Ольга сделала неопределенный жест в сторону людей в пижамах. Лицо Антонова застыло. – В силу своей профессии я часто имею больший доступ к информации, чем читатели нашей газеты. О происходящем мне тоже кое-что известно. – Она развернулась к Антонову всем телом. – Прекрасно, что руководство больницы наконец-то попыталось сделать хоть что-то, потому что раньше, например, оно категорически отрицало существование оживших людей. Я говорю оживших… – Ольга чуть возвысила голос, чтобы завтерапией не пытался ее перебить. – …ведь врачи вашей больницы подтвердили их смерть!

Люди смотрели на нее растерянно, те, кто уже решился было подойти, остановились.

– Все мы… – Ольга почувствовала напряженное дыхание зала, и голос ее зазвучал выше. – …все мы получили соответствующие документы от ваших специалистов, официальные свидетельства о смерти. Кроме того, как здесь уже говорили, тела многих умерших были вскрыты и забальзамированы в соответствии со всеми нормами, найти которые несложно в открытых источниках. Не существует никакого «неполного», «небольшого», «незначительного» вскрытия – или к каким там ложным терминам вы предпочитаете обращаться?

– Это нелепо! – выкрикнул Антонов. – Вы же не медик, зачем вы вводите людей в заблуждение!

– В заблуждение? Неужели? Вот этого человека… – Ольга указала на пастора. – …скорая забрала с крыльца католической церкви. От него невыносимо разило формалином. Правда, тогда у него еще были волосы. Знаете, откуда мне это известно? – Врач развел руками. – Потому что скорую ему вызывала я. – Ольга обвела взглядом притихший зал. – Тело Петра Сысоева было подвергнуто медицинскому вскрытию, – тихо добавила Ольга, жалея, что приходится говорить это при вдове. – А смерть вот этой женщины… – Ольга кивнула на Зойкину бабку. – …констатировала бригада врачей. Медицинские неточности, господин Антонов? Ваши коллеги настолько некомпетентны, что из раза в раз не могут отличить мертвого человека от живого? – Ольга перевела дух и оглядела зал. – Вы пытаетесь отправить по домам людей, вернувшихся с того света. Вы… вы… Да вы понятия не имеете, что они из себя представляют! И как будут вести себя через час, завтра, через неделю. Это черт знает что такое! Вы подвергаете нас опасности, уже просто собрав здесь, в одном с ними помещении. Среди нас есть беременные женщины, пожилые, подростки, и не все еще оправились от горя. Никто не может обязать вас, – обратилась она к родственникам, – забрать домой этих людей. То, что вы делаете, незаконно. – Ольга помолчала, глядя на Антонова в упор. – И безжалостно ко всем нам!

По залу прокатился легкий вздох, похожий на вздох облегчения. Жена Сысоева тихо плакала, сестра пастора прикрыла глаза, и губы ее едва заметно шевелились, и даже брюнетка смотрела из-под вуали уже не так надменно. Кажется, Ольге удалось защитить людей от опасной манипуляции, затеянной больницей.

– Уважаемые родственники, – поторопился перехватить инициативу завтерапией, видимо почувствовав, что проигрывает. – Я врач, и я ответственно заявляю, что эти люди совершенно безопасны…

– И-и-и-и-и! – раздался тонкий резкий звук, и все завертели головами. – И-и-и-и! – присоединился к нему второй, окончательно заглушив голос Антонова.

Бабка сидела на полу и, подняв лицо вверх, высоко тянула на одной ноте:

– И-и-и-и-и!