Продюсер протянул свой длинный рептилий взгляд через всю Бодину комнату к окну и стал смотреть за занавеской, вздувающейся от порывов чудновского ветра. По ковру покатилась пара желтых отмерших листьев, без спроса влетевших с осенней улицы. С обострившимся беспокойством Бодя проследил его взгляд: ему показалось, что продюсер уже уловил особый Бодин интерес и теперь намеренно делает вид, что его это нисколько не волнует. Бодя раздраженно заскреб свой новый шрам, пытаясь выиграть время. На втором ярусе Потока шла напряженная работа: Бодя вспоминал, как отвечал продюсер на его недовольство раньше. Похоже, что так же, и это означало, что Сергей Викторович не в курсе Бодиных планов, – что хорошо. Но зато и сам не хочет, чтобы Бодя знал, что многие решения уже единолично им приняты, а значит: приглашения разосланы, все разрешения выданы и получены, ставки – и те наверняка сделаны, или со дня на день их начнут принимать.

– Ага, – зло сказал Бодя. – Понял я.

Он дернул на кухню – взять из холодильника бутылочку воды. Грубить продюсеру сейчас было нельзя, а слова так и рвались наружу. «Вы-то, – хотелось крикнуть Боде, – будете стоять наверху, как всегда, весь в белом – видок, кстати, идиотский, давно хотел сказать! Стоять там, глядеть вокруг, кивать только направо-налево, пока ваши люди все за вас порешают. А мне прыгать! Вы вниз-то смотрели? Да каждый смотрел! Там голова кружится и живот сводит. И это у меня, а я бессмертный. Ну, во всяком случае, был пока. И мне оттуда сигать?»

Еще из коридора Бодя увидел ее – ту, что, как и сон, с детства пугала его своими гримасами: она белозубо скалилась на Везунчика, и он замер ошарашенно. Но свет и тени кувырнулись, и все приняло верные, знакомые черты: на обеденном столе сидел здоровый черно-белый кот: он вылупился на Бодю огромными глазищами, желтыми по краям с черным морем зрачка внутри.

– Брысь! – завопил Бодя.

Зверь шустро развернулся и прыгнул в раскрытую форточку, там остановился и укоризненно поглядел на Бодю. Кот был чужой, Бодя животных не держал, но некоторые постоянно лазили к нему с крыши, обнюхивали углы, топтались грязными лапами по столам, мусорили шерстью или, еще хуже, жесткими палыми вибриссами, иногда впивавшимися Боде в босые ступни. За весь этот бардак они вполне заслуживали щедрой трепки, однако вместо нее Бодя то и дело их подкармливал. Оставлял лакомые кусочки в плоской миске, покрытой белой эмалью с черной блестящей каймой по краю, набирал воды в жаркие дни, смахивал влажной тряпкой шерсть и пыль с подоконника и, уколотый вибриссом, шепотом матерился, вынимал его из пятки и швырял в мусорное ведро под раковиной. Позади, в коридоре, задрожали шаги Сергея Викторовича, и Бодя, страшно выпучив глаза, шикнул на пушистую, торчащую из форточки задницу так убедительно, что кота как ветром сдуло. Не хватало еще, чтобы продюсер заметил здесь непрошеных гостей, – того и гляди потребует, чтобы Бодя их извел, будто они кому мешают.

Бодя дернул на себя дверцу холодильника, зажал между пальцами сразу два бутылочных горлышка и наткнулся на осуждающий взгляд Сергея Викторовича.

– Перееду, перееду, – раздраженно пробормотал Бодя, не дожидаясь, пока продюсер откроет рот и начнет свою тягомотину. – Если выживу в этот раз, то и перееду. – Он протянул продюсеру бутылку с водой.

Квартиру эту Сергей Викторович ненавидел. Он заходил в нее, будто боялся обо что-то испачкаться, вел носом, утверждал, что откуда-то тянет склепом. Считал, что Бодя может позволить себе другое жилье – дороже и лучше, чем старая родительская однушка, пусть и просторная. Поначалу Бодя пропускал его замечания мимо ушей, потом обещал переехать – и затянул. В последнее же время, когда отношения у них заискрили, Боде стало даже нравиться, что Сергея Викторовича так раздражает это жилище. Иногда в ожидании его прихода он специально располагал здесь вещи так, чтобы продюсер натыкался на них, сторонился, досадовал. То поставит стул посередь прохода, то выдвинет кровать ближе к проему. Сергей Викторович старался ни к чему не прикасаться, в отместку Бодя однажды измазал ручку входной двери повидлом. Сергей Викторович вляпался и долго оттирался своим тонким, с монограммой, носовым платком. А Бодя с демонстративным удивлением то и дело трогал другие ручки в квартире и после якобы принюхивался к собственным пальцам. Потом Боде все это надоело, а теперь даже злило. Какое продюсеру дело, ведь это не его квартира и не ему здесь жить. Сергей Викторович нудел, что не может привести сюда серьезных людей, рекламные контракты сами себя не подпишут, а с них, между прочим, идет половина, если не больше, всей прибыли.

Продюсер взял у Боди бутылку, придирчиво осмотрел, открутил крышку, поднес ко рту, но, прежде чем отпить, спросил:

– А что, есть сомнения?

Бодя тоже приложился к горлышку и пил специально маленькими глотками и долго, а когда попил, небрежно бросил:

– Не дождетесь. – Чуть помолчал и добавил, чтобы продюсер не думал, что Боде все так уж легко дается: – Но ходить со штырями потом мне, а не вам.

Сергей Викторович снова отхлебнул, проглотил воду и задумчиво произнес:

– Виталия видел. Переживает. Привет передавал.

Покрытая каплями испарины там, где ее не коснулась Бодина рука, бутылка выскользнула и с размаху долбанулась дном о доски пола. Вода фонтаном брызнула из горлышка, обдав стены, закрытую дверь в туалет и распахнутую кухонную, светлую, с тремя матовыми окошечками. Сергей Викторович отскочил назад. Бодя ошарашенно поморгал.

– Ч-ч-ч-чёрт! – пробормотал он. – Вот же черт!

И тут же перехватил внимательный взгляд продюсера. Его лицо, из-за маски всегда казавшееся Боде плоским, как у китайца, снова ничего не выражало. Бодя резко опустился на корточки – аж закружилась голова, – поднял бутылку, устроившуюся на боку у плинтуса, зачем-то помакал пальцы в воду на полу, пробормотал: «Ну вот, теперь вытирать». Не поднимая глаз, выпрямился, открыл дверь в туалет (ванной здесь не было), взял швабру с надетой на нее тряпкой и стал с остервенением тереть пол. «Все знает, – в унисон взмахам швабры билось в голове. – Все знает. Откуда? Откуда? Откуда?» Бодя старался дышать ровно, хотя сердце у него тряслось, как мелкая собачонка.

Виталию, больше известному под кличкой Шулер, Бодя на днях в очередной раз продул. Он и без того был должен, и немало: похоже, у Виталия, как и у Боди, тоже была своя суперспособность, потому что невозможно выигрывать у всех каждый раз, а Виталий – выигрывал. Сгоряча расстроенный Бодя перевернул стол, все стулья и непременно начистил бы Шулеру лицо за мухлеж, если бы не охрана. Долг теперь был огромным, и осознание его величины тяжестью давило Боде куда-то на загривок. Но знакомство Шулера с Сергеем Викторовичем было куда хуже, чем все возможные Бодины долги, поскольку обнажало перед продюсером Бодины интересы и ставило под угрозу все его планы. «А может ли быть так, – осенило Бодю, – что и Шулеру Сергей Викторович – продюсер?» Швабра замерла на начищенном до сухого блеска участке пола. Может быть, он и устраивает все партии, а потом вынуждает проигравших выплачивать Шулеру долги – разумеется, за приличный процент. От этой идеи Бодя окончательно стух, выпрямился и оперся на пластиковую палку швабры. Продюсер Сергей Викторович и Шулеру тоже или не продюсер – долг, очевидно, отдавать придется.

– Верну я все, – буркнул он, стараясь не встречаться с Сергеем Викторовичем взглядом. – Вот спрыгну с Плотины, со своей доли и отдам. Пусть не переживает.

Проговоренный собственным ртом план прыгнуть с Плотины вызвал из глубин Боди на поверхность его кожи целые армии неприятных холодящих мурашек. Черные волоски на его предплечьях встали дыбом. «Выживу – завяжу навсегда», – пообещал Бодя им и себе. Пусть продюсер знает про долг – про Бодино решение завязать он знать не может хотя бы потому, что намерениями своими Бодя ни с кем не делился, даже с Наташей. А с ней стоило бы. Чтобы, например, знать, готова ли она бежать из Чудного вместе с Бодей, если договориться с продюсером полюбовно у него не выйдет. С Наташей Бодя объяснится, но теперь уже после Плотины: мало ли что. Везунчик встрепенулся и сам себе поразился: когда же он успел стать таким суеверным?! Какая разница: самолет или Плотина? Кожу предплечий снова мелко вспучило. Бодя беспокойно глянул на продюсера: не заметил ли тот? Но продюсер смотрел на входную дверь, за которой слышался топот, голоса, потом какое-то шуршание. Дальнейшее зловещее предзнаменование встало для Боди в один мрачный ряд с царапиной, обмороком и штырем в предплечье, зацементировав его подозрения в конечности собственного бессмертия. Лишь невероятным усилием воли удалось ему изобразить беспечный вид и притворяться до тех пор, пока он не остался совсем один.

Глава 5

Копать могилы назначили в ночь на ближайшую субботу. Откладывать надолго не хотелось, хотя для Ольги время было выбрано, честно сказать, не лучшее.

Неприятности случались с ней по пятницам. Все началось еще в отрочестве. В пятницу она узнала о смерти отца. Догорали последние минуты рабочей недели, когда незнакомый бугай приволок домой совершенно пьяную мать. Шрам у Ольги на плече тоже появился в пятницу.

По пятницам, ближе к вечеру, чаще всего происходил непредвиденный завал и в редакции. Сами собой образовывались дыры в понедельничном номере, слетала верстка, заболевали или уходили в запой сотрудники, звонили из мэрии с требованием немедленно убрать с полосы «это безобразие». Одновременно на почту сыпались письма от Ольгиных столичных заказчиков, которым срочно требовалось заменить в тексте один абзац на другой, «хотя нет, лучше перепишите все». Ольга выдыхала, только когда часы показывали 00:00 и наступала суббота.

В этот раз, помимо Ольгиной пятничной кармы, наверняка сыграл свою роль еще и гнусный Федькин нрав.