Леди Аделина из Лесной Долины (страница 3)
Первая маленькая победа, незначительная, но важная. Я опустила глаза, сделав вид, что сконцентрирована на булочке, но внутри улыбнулась. Игра обещала быть интересной.
После ужина все разошлись по своим покоям без лишних слов, в привычном, отработанном порядке. Здесь, в провинциальной усадьбе, вдали от столичной суеты, вечера были тихими и предсказуемыми, словно песок в песочных часах. Я не стала нарушать заведенную традицию и после недолгой, церемонной беседы поднялась к себе по широкой лестнице, чувствуя под пальцами прохладу отполированного дерева перил. Служанка, девочка лет пятнадцати, с серьезным лицом, помогла мне расстегнуть пуговицы на платье и переодеться в удобную, просторную ночную сорочку из мягкого батиста, после чего я погасила свечу и устроилась в центре большой кровати, утопая в перинах.
Усталость, больше психологическая, чем физическая, взяла свое, и я почти сразу погрузилась в глубокий, без сновидений сон. Но где-то в его глубине ко мне прокрался другой образ.
И мне приснилась Аделина. Настоящая. Теперь – в моем мире и в моем теле.
Ее день начался с замешательства. Она очнулась в моем теле, в непривычно тесном, движущемся и гудящем пространстве – лифте, который плавно двигался вниз. Когда дверь со скрежетом открылась, она осторожно, как по тонкому льду, вышла в ярко освещенный казенный коридор, сверяясь с чужими, обрывочными воспоминаниями, чтобы найти нужную дверь с номером «тридцать семь».
Моя квартира показалась ей странной – компактной, низкой, наполненной незнакомыми устройствами и приглушенными шумами с улицы. Вместо паники, которую я, возможно, ожидала, ее охватило медленное, изучающее любопытство. Холодильник вызвал удивление – она несколько раз открыла и закрыла его, ощущая поток холодного воздуха, а затем аккуратно трогала упаковки с едой, рассматривая яркие этикетки с незнакомыми словами. Кофемашина на столе привлекла ее внимание своим блестящим корпусом и кнопками, но она не рискнула ею пользоваться, лишь обошла вокруг, внимательно осматривая.
Когда на столе зазвонил и завибрировал телефон, она не испугалась, а лишь отшатнулась, а затем подошла ближе и настороженно наблюдала за мигающим, поющим устройством, пока оно не замолчало. Позже она нашла книжную полку и с тихим, искренним интересом принялась изучать корешки книг, иногда проводя пальцами по незнакомым названиям и авторам, словно пытаясь через прикосновение понять их суть.
К вечеру она уже немного освоилась – методом проб и ошибок научилась включать теплую и холодную воду в кране, с изумлением наблюдая за бегущей струей, разогрела себе какой-то полуфабрикат в микроволновке, отпрыгнув от гула и света, и устроилась на диване с толстой книгой в мягкой обложке. Непрерывный, низкий гул города за окном по-прежнему казался ей непривычным, навязчивым, но уже не пугал так сильно. Она просто сидела и слушала его, иногда поглядывая на бесконечные огни за окном с тихим, задумчивым, почти отрешенным выражением лица.
Ей было непривычно и, пожалуй, немного одиноко в этой тишине посреди шума, но это не было кошмаром. Скорее – новым, необычным опытом, странным приключением, которое требовалось осмыслить и пережить.
– Что ж, – тихо пробормотала я, проснувшись в своей – нет, Аделининой – просторной, высокой опочивальне. Утренний свет мягко струился через восточные окна, окрашивая стены в теплые, медовые тона и выхватывая из полумрака резные ножки комода и складки балдахина. – Похоже, у нас у каждой теперь своя, чужая жизнь. Интересно, кому из нас повезло больше.
Элсбет, служанка, уже стоявшая у умывальника с кувшином, услышав мое движение, тут же приблизилась неслышными шагами. Ее лицо было привычно бесстрастным.
– Доброе утро, барышня. Воды приготовили, как вы любите, теплой.
Я кивнула и подошла к деревянному умывальному столику, где стоял медный таз с дымящейся водой. Элсбет ловко помогла мне умыться, ее движения были точными, выверенными и привычными, как хорошо отлаженный механизм. Затем мы перешли к более основательному омовению в неглубоком, но широком деревянном чане, застеленном чистой простыней. Вода была приятно горячей и ароматизирована травами – лавандой и розмарином, их запах бодрил и очищал мысли. Я закрыла глаза, наслаждаясь простым ритуалом, ощущением теплой воды на коже и чувством обновляющейся чистоты.
После омовения Элсбет подала мне большое, мягкое полотенце из грубоватого, но впитывающего льна, а затем помогла облачиться в простое, но изящное домашнее платье из серо-голубой ткани. Оно было куда удобнее и легче тяжелых парадных нарядов. Пока Элсбет застегивала легкий, почти декоративный корсет и ловко заплетала мне волосы в несложную, но аккуратную прическу, я размышляла о предстоящем дне. Сегодня – примерка свадебного платья. Завтра – сама свадьба. Шаг за шагом.
Наконец, я была готова. Спускаясь по лестнице в столовую, я чувствовала легкое, щекочущее нервы волнение, но не страх. Это была моя игра теперь, моя партия на этой шахматной доске.
Отец и мать уже сидели за столом, накрытым к завтраку. На его месте рядом с тарелкой лежала развернутая деловая переписка, мать медленно пила ароматный чай из тонкой фарфоровой чашки, глядя в окно на сад.
– Доброе утро, батюшка, матушка, – произнесла я ясным, спокойным голосом, занимая свое привычное место.
Отец коротко кивнул, на мгновение оторвавшись от письма и отложив его в сторону.
– Доброе утро, Аделина. Выспалась? Сегодня тебе нужно будет примерить свадебный наряд. Портниха приедет к полудню.
– Конечно, батюшка, – я налила себе чаю из высокого фарфорового чайника в тонкую, почти прозрачную чашку. Пар от напитка был душистым. – Я готова. Мне самой интересно посмотреть на это творение мадам Солей. – Я добавила эту фразу с легкой, почти незаметной улыбкой, чтобы звучать естественно, и взяла с серебряного подноса теплую, слоеную булочку.
Глава 4
После завтрака мать жестом, не терпящим возражений, предложила мне пройти в Малую гостиную – уютную комнату с лимонными штофами и светлым, натершимся до блеска паркетом, куда редко заходили посторонние. Солнечный свет, проникая сквозь окна, играл на хрустальных подвесках люстры и выхватывал из полумрака акварели в тонких рамах. Здесь уже царила легкая, деловитая суета. На позолоченной вешалке у стены, бережно защищенное от пыли холщовым чехлом, вило то, что должно было стать моим свадебным облачением.
Я замерла на мгновение на пороге, когда служанка сняла чехол. Оно и впрямь было творением мадам Солей. Не белое – наш род считал этот цвет уделом простолюдинок, – а глубокого, переливчатого цвета спелой сливы, того самого оттенка «морской пурпур», который в нашем мире добывали только из редких раковин определенного моллюска и ценился на вес золота. Ткань, тяжелый шелк-сатин, отливал матовым, сдержанным блеском, словно вобрав в себя свет сумерек. Рукава-фонарики, расширяющиеся от локтя, были подбиты более светлым, перламутровым шелком, а лиф и пышный подол покрывала сложная, ювелирная вышивка серебряными нитями – стилизованные ветви, переплетающиеся с пятиконечными звездами, геральдические символы объединения наших домов.