Оглядевшись, нет ли кого притаившегося, и не обнаружив, где можно было бы спрятаться, он положил женщину, даже не связывая, на ближайший лежак. И отправился в направлении, куда удрала, вернее – пыталась, наиболее разумная женщина из дозорных.

Лошадь, разумеется, ускакала. Плохо.

Её появление уж точно вызовет у основного гарнизона подозрения… И сюда так и так прискачут: разбираться.

Шустрая же женщина оказалась мертвей мёртвого: стрела пробила ничем кроме лёгкой туники не защищённую грудь и сердце насквозь, выйдя спереди на ладонь.

Конан взял даму за руку, и оттащил к помосту: к товаркам. И отправился за «своим» верблюдом.

Подойдя к нему, он с вялым облегчением убедился, что кто-то из омбузонок избавил его от необходимости «пристраивать» Стеллу пиратам.

Метко пущенная кем-то (Или напротив – промахнувшаяся!) стрела торчала из горла предательницы, пробив шею насквозь. Кровищи под брюхо всё так же невозмутимого верблюда натекло – огромная лужа.

Когда киммериец приподнял веко женщины пальцем, на него уставился тусклый зрачок: совсем как у снулой рыбы…

Что ж. Всё, что делается – делается к лучшему. Быстрая и сравнительно лёгкая смерть позволила предательнице избежать тяжёлого и крайне унизительного, длительного, и болезненного наказания.

А в голову ему тут же пришла мысль: как представить всю сцену так, чтоб прибывшим сменщицам показалось, что женщины перегрызлись между собой, и поубивали и прибывшую Стеллу, и друг друга!

Почесав в затылке, он решил, что вряд ли это удастся вот так, без дополнительных усилий: любому идиоту (Вернее – идиотке!) сразу станет видно, что два несущих столба – перерублены! А такие удары может нанести только реально сильный и здоровый профессионал. Мужчина.

С другой стороны, хоронить убитых он не собирался. А вот предать их тела огню, чтоб подольше разбирались: почему женщины мертвы, и куда делась шестая сторожиха… А может ему… Нет, сжечь – лучше. И быстрей. Тем более, ускакавшая лошадь всё равно вызовет обоснованные подозрения.

Конан «доработал» помост, разломав и разрубив на куски. И сложил получившиеся дрова вокруг всех столбов. После чего оставалось только высечь искру.

И вот его замечательный костер разгорелся ярким пламенем: а ещё бы! Дерево-то подсохло. Пламя, конечно, за барханами видно не будет, но вот предательский чёрный столб дыма – ого-го! Так что у него не более часа.

Конан, убедившись, что ни одна из убитых омбузонок не подаёт признаков жизни (Вот бы он удивился!) подтащил их всех к костру, превратившемуся теперь в погребальный. Туда же пристроил и Стеллу, не забыв развязать. Сказал:

– Не знаю, каким богам вы поклонялись, храбрые женщины, но свой долг вы выполнили честно. И не ваша вина, что вы на этот раз не убили врага. Но перед вашим создателем вы предстанете с чистой совестью!

Ну, кроме тебя, Стелла. Я искренне надеюсь, что тебя уже заждались в подземельях Мардука!

Костёр, или, что вернее, предательский чёрный столб дыма от него, наверняка будет видно с расстояния в четыре-пять миль. А до побережья вряд ли осталось больше. Так что через час, самое большее, нужно ждать гостей. Ага, станет он ждать – как же!

Конан прошёл в барак. Связал теперь уже ту женщину, что лежала без памяти. Заткнул её рот старым, оставшимся от Стеллы, кляпом. И снова погрузил на верблюда. Верблюд – вот ведь молодец! – снова ни слова против не возразил. Даже ухом не повёл, когда одна ноша сменилась на другую, потяжелей. И покорно пошёл за Конаном, который повёл его за ближайший бархан, радуясь, что поднявшийся к утру ветерок снова заносит их следы.

Двигался теперь варвар поперёк своего первоначального курса, забирая южнее – те, кто прибегут с побережья, не должны его заметить. Примерно через милю, убедившись, что барханы закрыли его совершенно, он вновь двинулся прежним курсом: к побережью. И, не встретив других препятствий и проблем, через час действительно достиг его границ: вокруг появилось много пустынных трав: солянок, и кустов, колючих, солеустойчивых: белых от корочки. А барханы превратились в дюны. И начали попадаться пальмы: вначале низкорослые и хилые, а затем – и нормальные. Финиковые.

В лощинах и на ровных участках впереди появились и возделанные поля: маниок, саго, арахис, батат… Да, верно: в низинах, за счёт водяных паров с моря было вполне влажно: наверняка вот этой влагой, конденсирующейся на песках ночью, растения и поливаются.

Примерно через две мили пальм и огородов Конан выбрался и к берегу: тихо шумящий прибоем безбрежный океан накатывал волнами, с развесёлыми белыми бурунчиками-барашками, на плоский широкий пляж.

Конан взглянул направо – в направлении севера. Там наверняка остались главные поселения омбузонок. Впрочем, если у них действительно есть какие-то форпосты на окраинах контролируемой ими территории, он наверняка вскоре к ним придёт. А это ему совсем ни к чему. Уж если эти окружённые тыном поселения могут выдерживать осаду, значит – в лоб их не возьмёшь! Так что придётся… Обойти! И двигаться скрытно.

Но для такого дела верблюд ему совершенно не нужен. Пусть он и всегда молчит, но красться на цыпочках, ползти, или хотя бы пригибаться тот не умеет. Значит…

Конан развьючил своего помощника быстро. Снял и провизию, и вино, и женщину. Оказавшуюся, кстати, вполне упитанной – фунтов на сто шестьдесят. Такую тащить далеко – удовольствие ниже среднего.

Значит, пусть идёт сама. И это – вторая проблема. Разберёмся с первой.

– Верблюд! (Извини, так и не узнал твоего имени!) Но зверь ты, судя по всему, умный. И дорогу домой знаешь и найдёшь. Так что – спасибо тебе, и – давай! Иди! Домой, в смысле.

Конан почти нежно хлопнул животное по крупу. Вот кто-кто, а он киммерийцу проблем не доставил. Только помогал.

Верблюд неторопливо повернул к варвару голову на длинной шее, и в наступающем рассвете уставился на временного хозяина – словно не мог поверить, что его – освобождают от работы. Конан ухмыльнулся, сделав жест рукой:

– Я не шучу. Давай – домой!

Корабль пустыни спокойно развернул голову по направлению, где, как прикидывал варвар действительно находилась Малуссия, и неторопливо, размеренно, как и до этого, двинулся через дюны, поля, и пески. Держась, однако, впадин между дюнами и холмами и пальмами и огородами: судя по всему, с выбором общего направления у него проблем не было. Конан невольно вздохнул: словно верный и надёжный друг уходит.

И вот он снова – сам по себе.

И теперь пора заняться второй проблемой.

Женщина, уложенная им прямо на песок, очнулась после похлопываний по щекам, избавив его от необходимости тратить на её приведение в чувство драгоценную влагу. Поэтому присев прямо на песок рядом с ней, Конан залил себе в пересохшую глотку добрых четверть бурдюка. А хорошее у Коэна вино!

Только утолив жажду, и положив бурдюк рядом с собой, он повернулся к пленнице. Протянув руку, вытащил у той кляп:

– Можешь не кричать. Мы отошли на такое расстояние, что всё равно будет не слышно.

Однако женщина не проявила понимания: тут же глубоко вдохнула – явно чтоб истошно и дико заорать! Но раньше, чем вопль вырвался из раскрывшегося рта, Конан заехал ей в живот своим пудовым кулаком.

На глаза забулькавшей в попытках вдохнуть женщины навернулись слёзы, и она принялась извиваться. Пытаясь освободить руки и ноги.

Ага – два раза. Уж корсар-то Конан знал, как вязать узлы…

– Попробуешь заорать снова – тресну ещё раз. Поняла?

Явно – нет. Потому что едва омбузонка смогла нормально вдохнуть, как тут же снова попробовала закричать. Конан повторил удар.

Вот только толку с его «воспитательной работы» оказалось – ноль. С каждым разом, едва начав более-менее нормально дышать, женщина упорно пыталась заорать. Конан, пожав плечами, сказал:

– Если мы не придём к мирному «соглашению», и ты не проявишь желания сотрудничать, я просто убью тебя – мне лишняя обуза ни к чему.

Женщина наверняка и слышала, и поняла его, но…

Продолжала пытаться позвать на помощь! Хотя непонятно было, на чью помощь она могла тут рассчитывать…

Конан разрезал верёвки, стягивавшие её руки и ноги. А когда недоумевающая и вскочившая на ноги омбузонка воззрилась на него расширившимися, словно у дикого берсерка, глазами, кинул ей под ноги её меч:

– Ненавижу убивать беззащитных и безоружных.

Наконец выяснилось, что говорить дама тоже может:

– Ты, грязное порождение Неграла! Печень Ишшазетт! Грязный дикий варвар! Мерзкий ублюдок! Идиот! Ты сейчас совершил самую большую ошибку в своей жизни! Я ж тебя!.. – словно желая доказать, что слова у неё не расходятся с делом, женщина прыгнула к нему, вращая мечом! Конан не стал разводить канитель: с первого удара отбил меч, со второго – разрубил женщину вместе с дохленьким мечом пополам – по линии нетонкой талии.

Вот оно где, оказывается, «слабое» место у воинственных дамочек!

Хоронить женщину, у которой он даже не спросил имени, киммериец не собирался. Но, положив под оказавшуюся поблизости дюну, походил по склону над телом. Чем вызвал обвал песка, скрывший злобную, глупую, но непреклонную воительницу под футовым слоем. Ну и хватит с неё.

Импровизированные похороны Конан отметил тем, что прикончил первый бурдюк с вином, отбросив опустевшую ёмкость.

Встав и взвалив на плечи тюк с той провизией, что посчитал нужной, и оставшийся бурдюк с вином, варвар двинулся дальше.

Обнесённое частоколом из мощных брёвен – уже не пальм, а каких-то других! – поселение киммериец обнаружил через час пути на юг. Вокруг теперь имелось куда больше плантаций, пальм, и кустов. И травы. Девственной: непохоже, что тут кого-то выпасали, вроде коз, коров, или хотя бы баранов. Хотя ширина плодородной полосы вдоль побережья вряд ли где превышала две-три мили, но, судя по полям и числу пальм, недостатка в продуктах сельского хозяйства у омбузонок не было. Ну а мясо… Вероятно, они занимаются и рыболовством и охотой: на побережьи в нескольких местах виднелось что-то вроде дощатых пристаней на сваях, и у каждой – с дюжину больших лодок.

Ну а растения… Всё выглядело и ухоженным, и плодовитым. Наверняка почва была плодородной, и недостатка во влаге не ощущалось. Запросто могло хватать и на себя, и на обмен с малуссианцами.

Вдалеке, не более чем в миле от первого, имелось и второе укрепление: огороженный таким же высоким, футов в пятнадцать, частоколом, квадрат примерно четверть мили на четверть мили.

На башнях, возвышавшихся по углам, и в этом форте, и в дальнем, торчали часовые. В свете взошедшего солнца Конану всё было превосходно видно. Так что он отполз назад, спустившись к подножию дюны, откуда наблюдал, и двинулся на восток.

Обойти поселения на фронтире нужно так, чтоб ни малейших подозрений не вызвать. И врагам не показаться.

На обход обеих форпостов у киммерийца ушло почти два часа: ему пришлось ещё и прятаться и уклоняться от вышедших из поселений и двинувшихся к посадкам работниц с мотыгами и тачками и узелками с обедом: на полях работали, как он понял, только старухи и совсем уж дети. Изредка попадались и пикеты охраны, обходившие по кромке джунглей пустыню. Словно оттуда на них кто-то может нагрянуть. Ха!

Впрочем, у женщин – свои раскладки и резоны. На то они и женщины.

Ну и ладно.

Через полчаса после того, как скрылись из виду последние поля, и пальмы сменились обычными деревьями джунглей, нашёл Конан и пикет какого-то из местных племён. Прятавшихся в тени чего-то вроде огромного тюльпанового дерева, в специально вырытой неглубокой яме. И явно поставленных здесь для того, чтоб наблюдать за воинственным народом омбузонок. И при необходимости со всех ног бежать в селения, предупреждать воинов и жителей. Чтоб, очевидно, жители – бежали и прятались дальше, в полосе джунглей, а воины – выходили биться.