На пути туда я сидела молча, смотрела в окно и старалась, чтобы меня не затошнило. Стивен Кроутер, который сидел впереди, уже поблевал в ведерко, а все, кто был вокруг, с отвращением морщились. И хотя я тайком ненавидела наших мальчишек из класса, я знала, что такого рода внимание мне не нужно.

Шэрон оживленно болтала с девочками позади нас. Шум в салоне усиливался по мере того, как Нил и Ричард устроили веселую потасовку, а остальные стали хором повторять стишок, появившийся после выборов. Нарисовав человечка из палочек на одной руке, мы поднимали руку вверх и двигались в такт словам:

Вот Маргарет Тэтчер,
Подбрось ее вверх и поймай,
Шлеп, плюх, шлеп, плюх,
В этом вся Маргарет Тэтчер.

Скандирование заканчивалось триумфальным поднятием другой руки с рисунком. Маргарет Тэтчер была раздавлена и превращена в ничто.

Когда шум достиг передней части автобуса, мистер Уэр оторвал голову от спинки кресла, и тут же воцарилась тишина. Он оглядел нас, и казалось, что взгляд его темных глаз проникает внутрь каждого. Затем выждал несколько мгновений, удостоверяясь в том, что никто не подвергает сомнению его абсолютную власть, опустил глаза на листок перед собой и сказал:

– Итак, ребята. Матушка Шиптон родилась в тысяча четыреста восемьдесят восьмом году и прославилась как пророчица Нерсборо. Кто-нибудь знает, что значит это слово?

– Нет, мистер Уэр, – хором ответили все, кроме Стивена Кроутера, который сидел, уткнувшись в ведерко.

– Это значит, что она могла видеть будущее. Она жила в пещере, которую мы обязательно увидим, и весь город считал ее странной – примерно таким же, каким мы считаем тебя, Кроутер, – сказал он, глядя на беднягу Стивена. – Считается, что ее колодец волшебный, он превращает вещи в камни, и некоторые говорят, что, если бросить в него медяк, твои желания сбудутся. – То, как мистер Уэр закатил глаза и покачал головой, продемонстрировало нам, что именно он думает о легенде.

А мне понравилась легенда о матушке Шиптон и ее колодце.

Когда мы добрались до Нерсборо, потеплело и выглянуло солнце, что являло собой резкий контраст с темным и холодным колодцем и пещерой, в которой пахло плесенью и сыростью. По ней эхом разносился мерный, ритмичный стук капель, падавших с потолка, у входа висели похожие на каменные игрушки, обувь, шляпы и чайники; они напоминали предметы из мрачных сказок. Я подумала, что «окаменевшие» – подходящее слово для обозначения этих предметов.

– Так, тише все. Слушаем внимательно, – сказала мисс Стейси. – Доставайте свои медяки и загадывайте желание. Будьте очень осторожны с выбором того, чего желаете. Убедитесь, что не будет ничего плохого в том, что ваше желание осуществится. И самое главное: помните, что нельзя никому рассказывать о своем желании, иначе оно не сбудется.

Я стояла возле колодца и обдумывала несколько вариантов. Посмотрела на Шэрон, которой не нравился запах сырости, и поэтому она морщила веснушчатый носик. Один вариант был иметь такие же длинные светлые волосы, как у нее, – я немного стыдилась своих каштановых волос, постриженных по-мальчишески коротко. Еще я подумывала о том, чтобы пожелать вернуться в то время, когда мама не изменилась. Но я знала, что волшебства колодца желаний на это не хватит. Я прикинула, а не пожелать ли, чтобы мы не переезжали на Юг, чтобы мне не пришлось расставаться с Шэрон.

В конечном итоге я загадала желание, которое повлияло на жизни всех, кого я знала, желание, о котором мне суждено было пожалеть.

Бросая медяк в колодец, я загадала, чтобы именно я стала тем человеком, который схватит Йоркширского Потрошителя.

* * *

Мы с Шэрон не стали бы подругами, если б не ее мама Руби. Однажды в воскресенье она в церкви подошла ко мне и папе. Это случилось вскоре после того дня, когда мама изменилась и перестала посещать церковь, а вот папа продолжил ходить. У него сохранилась вера. Во всяком случае, он приходил послушать, как я пою в хоре, а пела я каждое воскресенье. Это было одним из моих любимых занятий, так как напоминало о маме. Пение помогало мне чувствовать себя ближе к ней. Примерно через год папа тоже перестал приходить. А тетя Джин никогда не ходила в церковь. «Милосердие начинается дома», – обычно говорила она.

Произошло это после утренней службы, когда викарий молился за душу Джин Джордан, последней жертвы Потрошителя, той, о которой говорили во всех новостях. Тогда никто, похоже, не забеспокоился. Всем казалось, что Потрошитель далеко от нашего маленького городка. Он рыскал по большим городам, о его жертвах говорили шепотом и с жалостью. Там были другие люди, не такие, как мы. В нашей церкви мы были в безопасности, нас защищала наша праведность.

Мы стояли у входа, и я разглядывала покосившиеся и заросшие мхом надгробия. Мне стало интересно, где закончили свой жизненный путь убитые. Было ли разрешено похоронить их на церковном кладбище, если учесть, какие слухи о них ходили. Я подняла голову, собираясь задать папе вопрос, но он о чем-то тихо беседовал с Руби, поэтому я ждала. Наконец они заметили меня. Руби – ее окружало облачко аромата «Чарли» – наклонилась, чтобы заглянуть мне в лицо. Я захлопала глазами, а она улыбнулась и сказала:

– Хочешь как-нибудь прийти к нам на чай? Чтобы мама и папа немножко отдохнули?

Я не понимала, что во мне есть такого утомительного, чтобы родители нуждались в отдыхе, но Руби напоминала Парди из «Новых мстителей», ее светлые волосы со стрижкой «паж» обрамляли улыбающееся лицо, и меня вдруг потянуло к этой улыбке и ее приятному запаху. По сути, к ней тянулись все, даже мой папа.

– С удовольствием, миссис Паркер, – сказала я, даже не думая скрывать радость в голосе.

В первый раз, когда я шла по дорожке к Паркерам, ноги у меня были словно ватные. Мне ужасно хотелось взять папу за руку, но я знала, что в десять лет я уже слишком взрослая для этого. Дом Шэрон стоял отдельно и был высоким, его широкие створчатые окна и белоснежные рамы сулили порядок и уют. Руби открыла мне дверь, и я увидела позади нее Шэрон, из-за спины матери выглядывал огромный, как в мультике, голубой глаз, а светлые вьющиеся волосы напоминали половинку золотистого нимба. Естественно, я уже знала, кто такая Шэрон, – как-никак мы учились в одной школе. Но для меня она была персонажем из сказки – принцессой или феей, – а мне места в сказках не было. Выскочив из-за матери, Шэрон протянула мне руку. Я озадаченно посмотрела на нее, и тогда она схватила мою руку в свою и потащила в дом, на лестницу, в свою комнату, горя желанием показать мне обои с Холли Хобби и куклу Холли Хобби. Папа и Руби остались болтать на крыльце. Я даже не попрощалась с ним.

У меня никогда не было столько кукол и мягких игрушек, как у Шэрон. Все они сидели вдоль ее кровати и напоминали мне разноцветную группу наблюдения. Что до меня, то я, будто окаменев, сидела на табуретке перед туалетным столиком, боясь сделать какие-то движения, которые могли бы навлечь на меня неприятности или привести к моему изгнанию. Несмотря на неудобную позу, мне так отчаянно хотелось оставаться там, что я даже испытывала боль. Я чувствовала, что у меня горят щеки, причем не только от застывших взглядов игрушек, но и от уютного тепла, исходящего от радиатора.

Я сидела и молчала. Ждала. К тому моменту я уже обнаружила, что люди готовы очень много раскрыть о себе, когда ты молчишь. За короткое время я узнала, что Шэрон нравятся морские свинки, что ее любимая игрушка – Холли Хобби, которую она назвала – немного неоригинально, на мой взгляд, – Холли.

– А ты неразговорчивая, да? – сказала Шэрон, склонив голову набок, словно я была диковинкой, в которой она никак не могла разобраться.

– Я просто слушаю, – ответила я.

Когда Руби позвала нас вниз к чаю, Шэрон еще ничего не знала обо мне, а я чувствовала, как оттаиваю под ее неустанным теплом и болтовней.

После того как мы съели рыбные палочки, картошку фри и горошек – даже еда в доме Шэрон была более яркой, чем наша, серая и коричневая, – я собралась встать из-за стола.

– Ты куда? Мы еще не ели пудинг, – сказала Шэрон.

После того дня, когда мама изменилась, все, что можно было считать лакомством, быстро исчезло из нашей жизни, и я совсем забыла о пудингах. Когда Руби поставила перед нами мисочки, в которых был рулет с джемом, политый заварным кремом, я едва не запрыгала на стуле от радости. Я замурлыкала от удовольствия – и тут заметила, что ко мне прикованы взгляды обеих, а на лице Руби отражается нежность, смешанная с болью.

Скоро мне доведется ловить на себе такие же взгляды мам других детей.

Перед приходом папы Руби завернула кусок рулета в бумажное полотенце, как будто это был гостинец с празднования дня рождения.

– Вот, – сказала она. – Полакомишься вечером. – Она поцеловала меня в лоб, а потом повторяла этот ритуал каждый четверг, когда я приходила к ним на чай, и так было до тех пор, пока все не случилось.

Так что, вы видите, у Шэрон действительно не было иного выбора, как стать моей подругой – она была доброй, вот и стала, – и каким-то образом мы настолько подошли друг другу, что со временем точки соприкосновения слились в одну большую плоскость и стали незаметны. Наша дружба напоминала качели-доску: я подавала идеи, Шэрон воплощала их. Мы обеспечивали друг другу баланс. Я не могла представить свою жизнь без нее.

И поэтому не могла допустить, чтобы мы уехали из Йоркшира.

* * *

После того как я загадала желание, Потрошитель стал являться мне в снах. Меня преследовал повторяющийся кошмар, в котором человек без лица запихивал меня в багажник своего грязного белого минивэна. Почему-то я знала, что он хочет увезти меня, и колотила в двери, однако все мои действия были беззвучными, и я понимала, что никто меня не слышит.

Просыпаясь, я с жадностью набрасывалась на новости. Что полиция упускает из виду? Как его найти? В «Йоркшир кроникл» напечатали интервью с офицером полиции, работавшим над делом; он рассказывал о «сложностях расследования и необходимости все строго структурировать». И хотя я не очень хорошо понимала, что это значит, я уцепилась за эти слова. Они вызвали в памяти тетю Джин с ее списками и попытками внести порядок в нашу жизнь.

Постепенно сформировалось ядро идеи.

Я прикидывала, не рассказать ли Шэрон о загаданном желании. Я помнила угрозу мисс Стейси о том, что желания не сбудутся, если о них рассказать, однако знала, что мне понадобится помощь, если я хочу найти Потрошителя. В конечном итоге я решила, что рассказать Шэрон безопасно – это же не то же самое, если рассказывать всем, это все равно что делиться с самой собой. Поэтому я заговорила на эту тему, когда в следующий раз пришла к Паркерам на чай.

Мы были в комнате Шэрон; я сидела на ее кровати, листая старый журнал «Блю джинс». Обои с Холли Хобби недавно были заменены на рельефные, а мягкие игрушки – на блеск для губ и постеры с «Блонди». Шэрон настояла на этом, когда ей исполнилось двенадцать, а вот мне всегда нравилось видеть куклу Холли Хобби на ее подушке. Шэрон сидела за туалетным столиком, недовольно глядя на свое отражение, и собирала светлые волосы в высокий хвост, как у девушки на постере.

– У меня есть одна идея, – сказала я. – Кстати, очень важная, – добавила я, чтобы отличить ее от глупых полетов фантазии, которыми я увлекала нас обеих. Первой был завод с русскими шпионами, и он был первой из многих. Потом была затея притвориться ведьмами – мы накладывали заклятия на тех, кто нам не нравился. Затем на короткое время мы уверились в том, что один из наших учителей – робот. Иногда – а потом все чаще – я переживала из-за того, что Шэрон может не присоединиться ко мне в этих воображаемых приключениях.

На этот раз она посмотрела на меня через зеркало, изогнула одну бровь, взяла флакон со спреем для тела «Импульс» и, пшикая, окутала себя таким плотным облаком сладковатого аромата, что я закашлялась.