Витя прошел еще несколько шагов, а потом его осенило: точно, казино! Это знак! Окрылённый надеждой, прибавил шагу и уже вскоре сидел на кухне, уплетая макароны по-флотски и регистрируясь на сайте. Лене он ничего решил пока не говорить. Вновь и вновь прокручивал в голове, как достает из кожаной дорожной сумки – пакет в фантазиях выглядел как-то несолидно – пачки купюр, туго перевязанные резинкой. И осыпает жену, хохочущую от счастья, – такую родную и любимую, какой он уже давно не видел – денежным дождём.

* * *

Дверь захлопнулась. С грохотом, беспощадно пронзившим болью голову страдающего от похмелья Вити.

Лена ушла. Сложила в большой чемодан, пару коробок и ту самую дорожную сумку всё, что он ещё не успел продать, пытаясь отыграться или обменять на очередную бутылку, и оставила его одного.

А через неделю ушёл и сам Витя. Его неудержимо потянуло вон из дома: хоть куда-нибудь, лишь бы идти и идти, лишь бы не видеть, во что он превратил свою собственную жизнь.

Сначала он скитался по родному городу, однако то тут, то там натыкался на знакомых, бывших друзей или коллег. Тогда он покинул и столицу: пошёл куда глаза глядят. Останавливался с протянутой рукой у магазинов, чтобы добыть себе пропитание. Выпивал, конечно, – как без этого? Спал урывками и шёл дальше.

А потом случилась осень, с самого сентября затянувшая небо дождями. Витя слёг с пневмонией – так сказали врачи в неотложке. Едва выкарабкался. А отлежавшись в больнице, вернулся на улицу. И если бы не сердобольная женщина Ирина, подобравшая его, скукожившегося от холода в ворохе коробок на Гомельском рынке, то, может, его путь закончился бы первой же зимой.

Она поселила его в летнем домике, который он помог достроить как раз к морозам. Спал Витёк там под двумя одеялами, но все ж не на улице – и то ладно. Как же он измучился за ту зиму! Его ломало и корёжило: хотелось бросить всё и уйти – дать, наконец, ногам волю. И как только снег сошёл, земля немного прогрелась, Витя одним утром просто взял и сбежал от гостеприимной хозяйки, не попрощавшись даже.

Скучал ли Витя по близким? Нет. Воспоминания о них выглядели смутными, подёрнутыми пеленой забвения. Словно та, прошлая, жизнь принадлежала и не ему вовсе, а какому-то незнакомцу.

Было ли одиноко в дороге? Было, чего уж греха таить. Порой Витёк задумывался: а не взять ли с собой какого кота? Благо уличных во всех городах – хоть отбавляй. Собаку не хотел – себя бы прокормить. Но что те, что другие боялись его и обходили стороной, хотя он и мухи никогда не обидел бы.

Так Витя и продолжал шагать по Беларуси один. Километр за километром, город за городом, пока ноги не привели его в Гродно.

* * *

Здесь, на холме, ветер – стылый, с реки – дул так, что уже спустя четверть часа Витёк пожалел, что поднялся сюда. Может, кто-то из кофейни сжалился бы и дал на чекушку – хотя б, чтобы глаза не мозолил. И, когда поток людей иссяк, он, пересчитав монеты в грязной, с потрескавшейся кожей ладони, приуныл. Не хватало даже на «фанфурик» – аптечную настойку боярышника. Витя через плечо оглянулся на Борисоглебскую церковь – он уже успел от ничегонеделания разглядеть на табличке рядом со входом название. Зайти, что ли, погреться пока? Может, хоть после храма люди подобреют и будут давать больше?

Витёк постоял еще немного в нерешительности – внезапно нашлась тысяча и одна причина, чтобы уйти – и… потопал ко входу. Пить хотелось очень, так, что скулы сводило. И если он в самое ближайшее время не раздобудет денег на выпивку, то точно околеет. Или снова заболеет пневмонией.

Витя вошел внутрь и, неловко перекрестившись левой рукой, едва не запутавшись, в каком порядке и куда нужно ставить пальцы, робко встал у какого-то стола с горящими свечами, воткнутыми в песок. Было тихо. На мгновение ему почудилось, что все вокруг смотрят на него. А потом хор запел.

Последний раз Витёк плакал тогда, когда ушла Лена: горько, навзрыд, до икоты. Мужикам не пристало нюни разводить. А тут вдруг слёзы потекли сами собой – крупные, горячие, заволокли глаза мутью, оставив только неясные блики свечных огоньков.

* * *

Отец Владимир зябко переступил с ноги на ногу – пол в Каложе был ледяной и зимой, и летом. Потому за службу ступни даже в тёплых ботинках успевали замёрзнуть. Ну ничего… Может, успеет пару глотков горячего чаю хлебнуть после литургии.

Священник дочитал отрывок из Евангелия, с благоговением закрыл книгу, повернулся к прихожанам и тут увидел её. Здесь, в храме.

Она сидела на спине мужчины: грязного, бородатого, нестарого ещё, но измождённого скитаниями и беспробудным пьянством. Вцепилась в него руками и ногами с серой, потрескавшейся, словно старая штукатурка, кожей. Наготу её едва прикрывала драная тряпка. Лицо, пучеглазое, с коротким мясистым носом и толстыми отвисшими губами, искривила злоба. Волосы, сбитые в один огромный колтун, были такими же серыми, тусклыми, как и сама Бадюля.

Этот вид нечисти отец Владимир встречал не первый раз, но чтобы вот так, прямо под крышей его храма… На мгновение он растерялся: нужно было продолжать богослужение, но оставить человека с такой бедой никак нельзя – кто знает, может, через минуту он уйдёт отсюда? И будет ходить по свету, пока Бадюля его совсем не замучает. Тогда батюшка вернулся в алтарь, взял кадило и уже без раздумий, прервав ход литургии, двинулся в сторону несчастного скитальца. Ароматный дымок ладана – хорошего, с самого Афона привезенного – окутал плачущего мужчину белым облаком, и тот закашлялся, испуганно попятился к выходу, а потом и вовсе закричал. Однако орудие достигло своей цели: Бадюля, зашипев, выскользнула сквозь дверную щель.

Священник с досадой проводил ее взглядом – рано или поздно нечисть залижет раны и примется за старое: словит жертву у дороги, истратит все его деньги – на выпивку или азартные игры – и по миру пустит. Вот и «бадзяецца» потом… Мыкается и бродяжничает. Но здесь и сейчас он, к сожалению, оказался бессилен.

* * *

Как долго Витя стоял так, слушая молитвы на непонятном языке, глотая всхлипы, шмыгая сопливым носом? Внезапно запахло чем-то странным – сладким и терпким одновременно. Витя стал задыхаться – ребра внизу будто сжало кольцом, как тогда, при пневмонии. Он утёр жестким рукавом лицо, мокрое от слез и, увидев прямо перед собой священника, окуривающего его каким-то дымом, в панике начал пятиться к дверям. И лишь когда до спасительного выхода оставалось всего ничего, каких-то пару шагов, Витёк в ужасе замер. А потом с воплями закрутился волчком, пытаясь сбросить со своей спины чудовище, вцепившееся в него мертвой хваткой, сжимающее его ребра голыми ногами до боли, едва ли не до хруста костей.

Люди расступились, прижались испуганно к стенам. Священник же всё продолжал наступать на него, размахивая кадилом и читая нараспев какие-то молитвы. А спустя одно кошмарное мгновение, показавшееся Вите вечностью, монстр позади с шипением ощерился на человека в рясе и, внезапно ослабив хватку, с визгом выскочил из церкви вон. Лёгкие снова наполнились воздухом, а тяжесть, которую Витёк не замечал все эти долгие месяцы скитаний, словно в одночасье свалилась с плеч.

* * *

– Отец Владимир! Отец Владимир! – раздались крики снаружи.

Священник тяжело вздохнул и высунулся через раму с пока отсутствующим окном. Внизу суетилась Мария – с весны она начала прислуживать в свечной лавке строящегося храма.

– Тут я.

– Ой, а я вас и не заметила! – рассмеялась она весело. – Непривычно без рясы видеть.

Отец Владимир оправил на себе мирскую одежду – спортивный костюм, заляпанный цементом:

– Что ж, бывает…

– А я вам, вот, работника привела, – сияя, что натёртое маслом кадило, махнула Мария рукой в сторону забора, пока еще косого и кривого, огораживающего стройку. – Каменщика.

Отсюда священнику не было видно, куда она указывает, и он нехотя – потом опять придётся карабкаться на леса – спустился вниз и направился к выходу.

И каково же было его удивление, когда он нос к носу столкнулся с человеком, о котором уже и позабыть успел. Да и опознать в нём сейчас – гладко выбритом, постриженном, в чистой рабочей одежде – того бродягу, которого оседлала Бадюля, оказалось не так-то просто. А вот сам каменщик, судя по выражению лица, узнал отца Владимира сразу.

– Вижу, у вас всё наладилось, – улыбнулся священник.

– Только благодаря вам. Вот, пришёл вернуть должок. Плитку класть я стал недавно, но обещаю, буду очень стараться.

– Было бы желание, а остальное приложится, – добродушно усмехнулся отец Владимир и повёл показывать ещё одной спасённой душе фронт работ. Автор на ЛитРес: https://www.litres.ru/author/anzhelika-nikolaevna-galeckaya/

Дарья Пшенко «Разбитое сердце»

Валентина свернула в кусты и шагнула на дорожку, ведущую к двери кафе. Она махнула рукой, и ключ сам повернулся в замочной скважине.

Оказавшись внутри, женщина деловито оглядела маленькое пространство, хозяйкой которого она была уже много десятилетий. Сегодня был ежегодный особенный день – тот самый, в который она заканчивала работу пораньше. Ей надо успеть всё сделать до вечера. Значит, ей нужны помощники.

Валентина прошла за барную стойку и легко коснулась ладонью прислоненной в углу к стене швабры с короткой щетиной и удобной длинной ручкой.

Швабра вдруг изогнулась, словно живая, громко чихнула и превратилась в девушку с прической «ёжик». Она подняла руки вверх и потянулась всем телом, как будто после долгого сна в неудобной позе.

Потом Валентина тронула рукой потрёпанный временем веник, волнистые прутья которого вылезли и торчали во все стороны. Веник тут же стал светловолосым парнем невысокого роста.

– Хм, – сказал парень вместо приветствия.

– Хм? – повторила за ним Валентина. – Надо будет тебя подлатать к следующему году. А то так скоро совсем разговаривать перестанешь. Все извилины закончатся.

Хозяйка кафе оценивающе оглядела своих сотрудников. Каждый год они справляются и сегодня справятся.

– Веник, – обратилась она к парню. – Мне нужны свежие мозги для нашего постоянного клиента. Котов не трогай, только собаки. Воробьи тоже подойдут. А лучше вороны. Они опять мне на крыльцо нагадили. И возьми с запасом, чтобы не получилось, как пару лет назад, когда он на моих сестёр из ковена накинулся и хотел черепушки надкусить, до сладенького внутри добраться.

– Хм, – кивнул Веник, принимая задание.

– А тебе надо заготовить женские пальчики для стаи оборотней, – Валентина повернулась к девушке. – Они, вероятно, тоже сегодня зайдут. Бери молоденькие, со свежим маникюром. А не как в прошлом году, старушечьи. Они же не жуются! Одни сухожилия!

Девушка тоже кивнула.

– И еще с пятой больницы нужно кровь забрать для вампиров, – продолжила Валентина. – Только мой поставщик оказался ненадёжным, он умер три дня назад. Надо бы как-то незаметно и без лишних жертв там справиться. Но ты опытная, разберёшься.

Валентина мысленно повторила список оставшихся дел.

– А мне пока круассаны на кухне надо раскатать, – пробормотала она. – Всё-таки ковен тоже чем-то нужно кормить.

Когда приготовления были окончены, Валентина повернула табличку «открыто» на входной двери, и кафе постепенно стало наполняться гостями. Первыми пришли её сёстры из ковена и, разложив перед собой книги со старинными рецептами зелий, начали их обсуждать. Оборотни, как она и ожидала, заказали хрустящие пальчики с красивым красным маникюром. Голодный вампир ворвался в кафе и, не снимая пальто, сразу же потребовал бокал второй отрицательной. От него так умопомрачительно несло неестественной сладостью, что у Валентины закружилась голова. Мертвец чересчур старательно маскировал свой трупный запах.

Дышать, кажется, стало совсем нечем, и Валентина, покинув зал, вошла на кухню.

Здесь без суеты и разговоров с гостями волнение стало ещё больше. Она машинально поправила заколку на голове, которая туго держала копну её густых волос. Совсем скоро наступит тот самый момент.

Стоило ли это того, чтобы каждый раз столько ждать? Определённо, да. И ещё тысячу раз да…

***

…Почему? Почему я? Почему он так со мной?!