Варвара окинула зал взглядом, отчаянно пытаясь отвлечься, узнать хоть одно лицо. Но здесь не было ни коллег, ни случайных знакомых. Гости были разными: нарядными и не очень, старыми, с высохшими, как пергамент, лицами, и молодыми. От одних гостей ощущалось странное, завораживающее спокойствие. Они не суетились, громко не смеялись. Говорили тихо, мягко, сдержанно улыбались, а двигались так плавно и размеренно, словно всю жизнь провели на балах. Другие ощущались собранной в комочек суетой и напряжением. Все гости казались наполненными каким-то внутренним незримым светом, от которой на Варю накатывала волна острого стыда за собственную опустошённость и усталость.

Время от времени к ней подходили мужчины, учтиво кланялись, предлагая танец или бокал сидра. Она отказывалась, односложно и сухо, чувствуя, как внутри всё сжимается от неловкости и желания до конца бала оставаться в тени. Ей не хотелось ни танцевать, ни говорить. Как было бы чудесно просто раствориться в этом полумраке, стать частью узора потрескавшегося паркета…

После очередного отказа любезному мужчине за спиной раздался голос. Негромкий, низкий, с бархатными, чуть насмешливыми нотками.

– Этот был пятым, – произнес он. – Притаиться среди пёстрых тыкв – интересная стратегия. Неприступно и выглядит эффектно.

Варвара обернулась. Перед ней стоял мужчина. Чуть старше её, с приятно резкими чертами лица, русыми волосами, небрежно спадающими на лоб, и карими глазами, в которых при окружающем свете мерцали золотые искорки. В его взгляде ощущалось спокойствие и уверенность. Он был одет в строгий, идеально сидящий костюм, как раз в стиле старинной усадьбы. Качественная подготовка к осеннему балу, очевидно.

– Я здесь не для танцев, – кратко ответила она, отводя взгляд. – А для отдыха.

– Отдых – это когда перестаёшь бороться, – парировал он. – А вы стоите, будто готовы в любой момент ринуться в бой. Какие призраки стоят за вашей спиной? Дом, работа? Что притаили?

Его слова задели за живое своей точностью. Она хотела огрызнуться, но не нашла слов в ответ. Дерзить ради дерзости не хотелось, а подобрать что-то столь же остроумное не вышло. Вместо этого она лишь смерила его, как ей показалось, своим самым напряжённым взглядом. Он же, не смущаясь, внаглую рассматривал её. Он задержал внимание на растерянных глазах, и на мгновение в его собственном выражении мелькнуло нечто похожее на растерянность, удивление. Ей показалось, что он увидел там что-то знакомое и невозможное. Однако уже через секунду его взгляд вновь обрёл былую уверенность.

– Ян, – представился он, слегка склонив голову.

– Варвара, – выдохнула она гордо, чуть свысока глядя на своего собеседника.

– Варвара… – повторил он, имя в его устах прозвучало как старинная, забытая мелодия. – Хм, что же, Варвара, раз уж ваша тыквенная цитадель не разрушает доверие поклонников, может, рискнёте сделать вылазку? Всего один танец. И я сразу же верну вас обратно к страже.

К своему удивлению, она… кивнула. Ян протянул руку, покрытую тёмной перчаткой из тончайшей мягкой кожи. И её ладонь, растерянно дрогнув, осторожно легла сверху.

Он повёл её в центр зала. Мелодия вальса, та самая, меланхоличная и далёкая, окутала их, став плотнее воздуха. Ян держал её уверенно и нежно, его рука на талии ощущалась скорее мягкой поддержкой, чем цепкой хваткой. Варвара на первых шагах двигалась скованно, тело упрямо не слушалось, а ноги растерянно путались. Но он вёл ее так легко и умело, что постепенно она начала расслабляться, попадая в классический ритм раз-два-три.

– Вы знаете, отчего в старых усадьбах такой особый запах? – тихо спросил он почти шёпотом, склонившись к её уху. – Так пахнет время. Оно осело в книгах, в портьерах, в древесине полов. Оно тяжёлое, как чугун. И никуда больше не торопится.

Она молчала, слушая столь непривычные её уху размышления.

– А вы, Варя, пахнете городом, – продолжал он. – Не грязью или топливом. Спешкой. Накалённым нервом. Горько, терпко и… интенсивно.

– А вы пахнете дымом и вишней, – почти шёпотом ответила она, пытаясь поддержать диалог.

– Правда? – с легкой усмешкой переспросил он. – Что-то новенькое. Обычно я пахну завышенными ожиданиями или, на худой конец, полынью. Вишня куда приятнее. Пусть будет так.

Они кружились, и Варвара чувствовала, как реальность начинает терять чёткие границы. Пламя свечей расплывалось в тягучие золотистые полосы, лица других гостей превращались в бледные пятна. А в самом Яне ощущалось что-то гипнотическое, завораживающее. И всё же где-то там, в глубине сознания, копилась тревога. Что-то было не так. Было не тем?..

Свет неожиданно дрогнул и исчез на миг, словно порыв ветра из щели оконной рамы заставил пламя сотен свечей прилечь, погрузив зал в трепещущую тьму. Варвара случайным образом взглянула на большое, чуть треснувшее зеркало на стене. Отражения пар кружились в такт музыке. Её лицо – раскрасневшееся, с расширенными от темноты и страха зрачками. Часть гостей, самые нарядные и спокойные, отражались совсем иначе, словно полупрозрачные тени. Бледные отблески реальных фигур плясали в зеркальном пространстве, очерченные сияющим, плывущим контуром.

Десяток ледяных игл страха пронзили её насквозь. Так не бывает… Она лихорадочно перевела взгляд на других гостей. Те, уставшие, серые – отражались как всегда, в полумраке их практически не было видно. А вот её партнер, Ян… нет! В зеркале вместо него было лишь блеклое пятно, кружащее рядом с её реальностью.

Свет выровнялся. Ян смотрел на неё спокойно и чуть взволнованно.

– Что-то не так, Варвара? – спросил он, и его бархатный голос прозвучал как убаюкивающий яд.

Она легонько махнула головой, пытаясь убедить себя, что это лишь игра света, бессонница, переутомление. Но её тело напряглось, пальцы непроизвольно впились в его крепкое плечо.

И тогда свет мигнул вновь. На этот раз – резче, тревожнее. Она сразу же повернулась к нему и тут же увидела лицо Яна вблизи. Его глаза… Вместо карего обода с золотистыми искорками вспыхнуло холодное серебристое сияние. Такое же исходило сейчас от особенно нарядных гостей.

«Они как хищники».

Ужас, острый и животный, вырвался из груди комом, подступив к горлу, лишая девушку дыхания. Она ждала, что Ян набросится, что его черты исказятся нечеловеческим образом. Но он лишь стоял, глядя на нее с бесконечной усталостью и любопытством. Этот непривычный, уж больно тоскливый оттенок в его сияющих глазах был куда страшнее любой потусторонней гримасы. И в этой парализующей мгле тихие шаги Яна пробивались сквозь разум, просачиваясь сквозь пелену ужаса. Сперва она замерла. Но затем с силой, о которой сама не подозревала, оттолкнула его и попятилась.

– Не трогай меня! – её голос сорвался на шепот, полный отвращения и страха.

Варвара не помнила, как очутилась в коридоре. Её каблуки отдавались гулким, насмешливым эхом в пустынной усадьбе. Варя бежала, чувствуя, как холодный пот выступает на спине колкой ледяной плёнкой, а ноги становятся непослушными, ватными, путаясь в дурацких расшитых юбках. За спиной не было слышно погони – лишь нарастающая, давящая тишина, а вдалеке всё тот же вальс, словно игравший где-то глубоко в голове.

Варя не сдавалась, пока в груди не закололо от нехватки воздуха. Она рванула в первую попавшуюся дверь и, с силой захлопнув её, прислонилась спиной к грубой древесине, пытаясь отдышаться. Сердце билось где-то в горле частыми болезненными ударами.

Комната оказалась кабинетом или, скорее, небольшой картинной галереей. Дышать было сложно, воздух здесь ощущался неподвижным, спёртым, густо пропахшим старым лаком, красками и пылью. Окна плотно закрыты тяжёлыми бархатными портьерами, скрывавшими мир. Свет от единственной тусклой люстры отбрасывал длинные корявые тени на стены, сплошь увешанные портретами в потемневших золочёных рамах с крошечными подписанными табличками.

Почувствовав себя в относительной безопасности, Варвара сделала несколько глубоких, прерывистых вдохов. Дрожь в коленях понемногу утихала, сменяясь волнительным любопытством. Она подошла ближе к стенам, вглядываясь в лица на полотнах. Мужчины в мундирах и сюртуках, дамы в пышных платьях с чудаковатыми причёсками. Лица давно ушедшей жизни смотрели на неё с холстов надменными, застывшими взорами.

И тут её кровь похолодела, сердце с болью дрогнуло. Она узнавала их… Томную красавицу в платье цвета жёлтой алычи – она кружилась в вальсе с уставшим юношей в помятом пиджаке. Строгого мужчину с густыми усами – он первым пригласил её на танец в начале вечера.

Она шагала дальше, и галерея превращалась в зловещий каталог гостей бала. И вдруг остановилась. Замерла. На портрете, писанном маслом, смотрел на нее он. Ян… Тот самый насмешливый взгляд, те же тонкие губы. «Арх-р. Ян Вольский. 1820–1853». От страха скрутило живот, руки затряслись мелкой дрожью, судорожно хватаясь за локти. Что это? Он… призрак? Фантом? Несмешной розыгрыш?

– Варвара, вы нашли мой скромный кабинет? – раздался за её спиной бархатный, хорошо знакомый голос.

Варя резко обернулась, прижимаясь к стене с портретами. Ян стоял в нескольких шагах. Он не входил через дверь – на нём проступили тени, словно он сам состоял из частиц мрака. Его лицо не выражало ни ярости, ни злобы, лишь лёгкую, задумчивую усмешку.

– Кто… Кто вы? – выдохнула она, и голос её испуганно дрогнул.

– Что ж. Я – урок, который никто не учит, – произнес он, медленно делая ещё шаг вперед. Его фигура на мгновение стала полупрозрачной, мерцающей, и сквозь него проглянул шкаф с книгами. – Мы – те, кто ценит жизнь. А вот наши гости, увы, обменивают её на долг. На карьеру. На чужое мнение. На бесконечную гонку за сказочным успехом. Каждый из нас заслужил своё бессмертие. А вы? Раз уж приглашение на осенний бал настигло кого-то, сожалею, значит, жизнь бедолаги проходит совершенно впустую. Бесполезно.

Он приблизился ещё немного. Варя не могла пошевелиться, охваченная страхом и странным, парализующим смирением, исходящим от него.

– Каждую осень, во время бала, мы выходим из этих портретов, чтобы напитаться жизнью тех, кто идёт по нашему бессмысленному пути, – его голос стал тише, но от этого лишь жёстче. – Тех, кто, как и мы когда-то, добровольно совершает глупые ошибки. Надевает на себя оковы из должностных инструкций и глупых бесконечных обязанностей. Не прожитая, растерянная по мелочам жизнь для нас – сладкий мёд. Он подтверждает, что наш путь не был напрасным. За счёт гостей мы проживём ещё год.

Он был уже совсем близко. Его холодное дыхание, пахнущее терпкой полынью, вишней и жжёной древесиной, коснулось её щеки.

– Но ты… Варя… – он посмотрел на неё, и в его сияющих глазах не было голода. Была мучительная, неподдельная тоска. – В тебе я слишком чётко вижу себя. Того юного дурака, что закопал свою жизнь под чертежами и схемами. Я сгорел дотла из лучших побуждений… То же пламя разгорается и в тебе. Я вижу твою душу. И ты ещё не сдалась. Ты борешься, сама того не осознавая… Брать то, что ещё так нежно надеется жить, – все равно что убить последнюю частичку самого себя.

Его слова повисли в тишине, тяжелые и откровенные. Они коснулись самой сути её боли, её веры, в которой она боялась признаться даже себе. И странным образом леденящий страх внутри начал таять, сменяясь горьким пониманием и даже сочувствием.

– Вы… прошли через это? – тихо спросила она, не в силах отвести взгляд от его печальных карих глаз.

– Ха, да уж… Я был архитектором, – коротко кивнул он, легонько усмехнувшись. – Одержимым идеей построить вечное, безупречное и неповторимое. Проектировал мосты, здания, которые должны были пережить века. А сам погас в тридцать три, не оставив после себя ничего, кроме тех бесполезных чертежей. Я стал рабом своей идеи, как ты стала рабыней отчётов. Я забыл, что такое жить. Чувствовать, наслаждаться, мечтать. Влюбляться. А когда понял – было поздно.