Светлана Вахеметс «Вернуть имена»

Автобус остановился с тихим шипением, и Марта вышла, первая ступая на гравий старой остановки.

Вечер в Нарочанском крае пах дымом из печей и влажной хвоей. Лёгкий туман тянулся от озера, будто кто-то пролил молоко на дальний лес.

Она подтянула рюкзак и огляделась. Маленькая станция – деревянный павильон, за которым чернела сосновая полоса. Лампочка под навесом мерцала, и в этом мигании было что-то уютное и тревожное одновременно.

– Мартка! – позвал знакомый голос.

Тётка Аксинья шла навстречу в вязаном платке и резиновых сапогах, сияя так, будто племянницу не видела целую вечность.

– Ну наконец-то, – обняла крепко, пахнущая дымом и яблоками. – Соскучилась, моя ты дорогая. Устала с дороги?

– Нормально, – Марта улыбнулась. – Главное, доехала.

Дорога и вправду вымотала, но сердце колотилось не от усталости. Она с детства любила эти края – озёра, тропы, старые легенды, которыми Аксинья щедро делилась долгими вечерами. В Минске Марта вела небольшой блог о мистике и фольклоре, и каждая поездка сюда была как маленькая экспедиция.

По пути домой тётка рассказывала о местных новостях, про новый магазин и про праздник, что намечается завтра:

– «Вячоркі агнёў»[1], не слыхала? – глаза Аксиньи загорелись. – Наши в эту ночь тыквы со свечками по озеру пускают. Чтобы души предков дорогу нашли.

Марта кивнула, пряча улыбку. Такие обычаи – то, что она обожала.

– А почему я раньше про этот праздник не слышала? – спросила Марта, когда тётка поставила чайник на плиту.

Та лишь пожала плечами, стукнув крышкой.

– Ты ж до осени тут никогда не оставалась, вот и не попадала. Это больше для своих. Не ярмарка какая, тихий вечер. Сами для себя.

Аксинья разлила чай, и в кухне запахло сушёными яблоками и мёдом.

– Завтра увидишь, – добавила она, смягчив голос. – Только не забудь тёплое надеть, на озере к ночи холодно.

Они посидели ещё немного, слушая, как за стенами шелестит ветер.

– Кстати, – тётка вдруг хлопнула себя по лбу, – я ж обещала соседке торт принести, а магазин скоро закроется. Не сходишь? А то я тут с пирогом вожусь.

Марта улыбнулась:

– Конечно, схожу. Где он теперь, старый или новый?

– В новом, за школой. Там и выбор получше.

Она накинула куртку и вышла в уже потемневший двор. Луна подсвечивала туман над лугами, и от озера тянуло прохладой и чем-то пряным, словно горелой травой

Марта расправила плечи и вдохнула полной грудью. Эти места были ей почти родными. И именно благодаря своей тётке она так полюбила поверья, мистические рассказы и местный фольклор.

Деревенская улица была почти пуста: редкие окна светились мягким жёлтым, где-то лаяла собака. У магазина горел фонарь, под ним стоял парень в тёмной куртке, листал телефон. Марта сначала прошла мимо, но потом остановилась: знакомый профиль, чуть взъерошенные волосы.

– Илья? – позвала она неуверенно.

Парень поднял голову, прищурился и расплылся в улыбке.

– Мартка! Сколько лет! Я почти не признал!

Воспоминание о летних играх на берегу мелькнуло так живо, что Марта засмеялась. Они быстро разговорились: про Минск, про деревню, про то, как странно снова встретиться. Илья рассказал о «Ночи огней» – завтра вечером весь посёлок соберётся у озера запускать тыквы со свечами.

– Приходи, – сказал он, когда они вышли из магазина. – Самому скучно, а тебе понравится. Это как раз твоя тема – мистика, старые обычаи.

Марта кивнула, чувствуя лёгкое возбуждение, то самое, что всегда приходило, когда рядом мелькала мистика и загадки.

После ужина Аксинья принесла из кладовой две небольшие тыквы.

– Давай, помощница, – улыбнулась, ставя их на стол. – Надо светильники сделать, без них праздник не праздник.

Марта провела ладонью по шершавой кожуре.

– Это для завтрашней «Ночи огней»?

– Угу. У нас старый обычай: раз в год зажигаем огонь для тех, кто ушёл, чтоб дорогу к живым нашли. – Тётка достала нож и начала вырезать крышечку. – Говорят, в эту ночь граница тонкая. Кто не успел попрощаться, может явиться, хоть на миг.

– А живые? – Марта наклонилась ближе, наблюдая, как ложка выскребает золотистую мякоть. – Могут сказать то, что не успели?

Аксинья подняла глаза, в которых отразилось пламя лампы.

– Могут. Если осмелятся. Но только раз в году и только тем, кто по-настоящему зовёт.

Марта почувствовала, как под кожей пробежал холодок. Она вспомнила бабушку, ушедшую внезапно, и недосказанную фразу: «Я приеду летом». Не успела. Не доехала.

– А ты когда-нибудь… – начала она.

Но тётка перебила мягко:

– Каждый несёт своё. Главное – не путать тоску и страх.

Они вырезали лица-фонарики, и Марта ловила себя на том, что нож двигается сам, словно знает, какой узор нужен. Тыквенные головы с зубастыми улыбками получились не злыми, а скорее задумчивыми.

Когда всё было готово, Аксинья засыпала внутрь сухие травы.

– Чтоб огонь ровно горел. И чтоб слова, что в сердце держишь, дым донёс туда, куда надо.

Марта молча кивнула, ощущая, как воздух в кухне густеет – то ли от пряного запаха, то ли от невидимых ожиданий.

Когда огни в доме погасли, Марта ещё долго не могла уснуть. В окне висела круглая луна, и казалось, что озеро шепчет прямо за соснами. С детства она любила истории о том, как «тонкая грань» растворяется, но сегодня каждая тень казалась живой.

«Что, если можно сказать хотя бы одно слово?» – мелькнуло и не отпускало.Мысли упорно возвращались к бабушке. В последний их разговор Марта спешила, помнила только: «Я приеду летом, обещаю». И не успела.

Аксинья уже хлопотала на кухне, у окна дымились две готовые тыквы-фонарики.К утру сон всё-таки накрыл её, и проснулась она от запаха свежего хлеба.

– Сегодня вечером к озеру идём, – сказала тётка, поправляя платок. – Возьми свою, только не спеши за толпой. У нас у каждого своя тропка.

К сумеркам улицы деревни ожили. Дети смеялись, мужчины несли ведёрки с углями, кто-то звонил в колокольчик. Казалось, само озеро зовёт.

У ворот в мягком свете фонаря ждал Илья. На плече у него висела старая фотокамера, а в руках он держал ещё одну тыкву, вырезанную резкими, но красивыми линиями.

– Для компании, – улыбнулся он, приподнимая тыкву. – Говорят, чем больше огней, тем ярче дорога.

Они пошли вдоль тропы, где сухая трава пахла мёдом и гарью. Над водой клубился туман, отражая десятки крошечных огоньков. Люди запускали тыквы, и те плавали, как рыжие звёзды.

– Красиво, правда? – Илья шепнул, будто боялся спугнуть тишину.

Марта молча кивнула, чувствуя, как сердце гулко откликается. Она зажгла свечу в своей тыкве и аккуратно опустила её в воду. Лёгкая волна подхватила огонёк – и вдруг он не поплыл к середине, как остальные, а медленно двинулся вдоль берега, словно выбирая путь.

Илья заметил это первым.

– Странно. Тут течения нет.

Марта, не раздумывая, пошла следом. Лес за их спинами тихо сомкнулся, а тыква мерцала впереди, как живая, и вела их к тёмному силуэту старой мельницы.

– Туда нельзя, – Илья остановился. – Место… нехорошее.

Но Марта уже чувствовала то самое внутреннее притяжение, будто её собственные недосказанные слова ждут за той дверью.

– Март, может, не надо? – снова попытался воззвать к ней Илья. – Сама же помнишь, какие байки про эту мельницу ходили!

Марта остановилась, бросила взгляд через плечо.

– Про призрака мельника? – в её голосе слышалось скорее любопытство, чем страх.

– Не только, – Илья нахмурился. – Говорят, он молол не одно зерно. В голодные годы дети пропадали. Наши старики шепчут: он будто «жерновами судьбы» их перемалывал. И теперь по ночам там слышен смех. Детский, но холодный.

Тыква-фонарик качнулась на воде, и свет отразился в мутных стёклах мельницы, словно кто-то за ними стоял.

– А ещё… – Илья понизил голос. – Если внутри назвать имя умершего, он ответит. Но приходят не только те, кого ждут. Иногда – совсем чужие.

Ветер донёс с озера влажный запах гнили, и Марта ощутила, как тонкие мурашки пробежали по рукам. Но вместе со страхом – всё сильнее ощущалось странное притяжение, как будто за дверью кто-то ждал именно её.

Марта осторожно ступила на покосившийся настил моста, что вёл к двери мельницы. Доски стонали под ногами, и каждый шаг отдавался в груди тяжёлым эхом. Илья остался на берегу, но взглядом не отпускал её.

– Март, не дури… – донеслось из тумана, но она уже толкнула дверь.

Та открылась легко, будто давно ждала. Внутри пахло сыростью, пылью и старой мукой. Луна пробивалась сквозь дыры в крыше, ложась бледными пятнами на пол.

Скрипел какой-то механизм – то ли двигались остатки жерновов, то ли ветер крутил колёса. Но в этом скрипе слышался странный ритм, похожий на слова.

Она замерла, прислушиваясь.

Ма… рта…

Имя прозвучало тихо, будто из-под пола.