– Сам понимаешь – поход предстоит сложный, – подобравшись и став серьезным, произнес Берослав. – Убить могут всех нас. Оттого я хотел с тобой обсудить, как вы жить дальше будете.

– Вот не надо о таком болтать. Не надо. Может, обойдется все.

– Отчего же не надо? Разве не слышал, что люди, которые плачутся, будто им осталось жить всего ничего, дольше всех на этом свете задерживаются. Словно в насмешку.

Рудомир промолчал.

Ему не нравился это разговор, и развивать его не хотелось. Берослав же вернулся к изначальной теме:

– Так вот. Я могу умереть. И я хочу с тобой обсудить, что да как делать дальше. Показать свои прикидки. Пойдем.

Ведун кивнул.

Опять же молча.

И, нахмурившись, отправился следом. Все это выглядело так, словно их князь готовится к смерти и выправляет дела. Чтобы хвостов не осталось. А зная то, насколько он обычно бывал осведомлен о всяком-разном, в том числе тайном и божественном, – это поведение пугало.

– Да не куксись ты! – смешливо воскликнул князь, когда они разместились на третьем ярусе западной башни. Там у Берослава образовалось что-то вроде кабинета, в котором они и засели, прихватив по пути Вернидуба, очень удачно подвернувшегося на пути.

– Если ты погибнешь, нам не выжить! – с излишним театральным надрывом воскликнул Рудомир.

– Вот с этой крепостью вас уже толком и не сковырнуть.

– Что нам камень? Людей перебьют, а камень себе заберут.

– Выжить с камнем легче, чем без него, – отмахнулся князь. – Но, вообще, кроме моей смерти, есть и другие беды. Если я буду вынужден отлучиться на год-другой, это же не смерть, но вам нужно как-то самим крутиться до моего возвращения. Разве нет?

– Надо, – кивнул Вернидуб, поддерживая коллегу. – Но так и что? Подождем год-другой. Не убудет.

– У нас каждый год на счету. Каждый день.

– Или что?

– Хунну уже на реке Ра. Их владения простираются на обширные земли к восходу и на юг, куда бо́льшие, чем от Ра до Днепра. В несколько раз. И они, в отличие от сарматов, собраны в кулак. Сейчас у них период благоденствия, и они живут в определенном покое. Но если несколько лет подряд будет плохая погода, их скот начнет вымирать, и они придут в движение в поисках лучшей доли, то есть пытаясь выжить. Сарматы сдержать их не смогут. А мы, если достаточно не укрепимся, будем стерты в сопли.

– Мы не живем в степях! – возразил Рудомир.

– Но у нас есть что брать! – ответил ему вместо князя Вернидуб. – Здесь Берослав прав. Мимо они не пройдут. Вопрос лишь только в том, как скоро они окажутся на Днепре.

– Через несколько десятилетий, – чуть подумав, ответил князь. – Такие дела всегда неспешные. Их пастбища станут оскудевать, и они начнут смещаться в поисках новых.

– Неужели сарматы перед ними так беспомощны?

– Когда-то давно жили скифы, занимая всю степь от Днестра на закате до Великого моря на восходе. В какой-то момент из них выделились сарматы, захватившие несколько веков назад власть в землях скифов на закат от реки Ра. Подчинив или уничтожив себе скифов, что жили на этих землях.

– Не всех, – заметил Рудомир.

– Не всех, – согласился князь. – В Тавриде и возле Оливии они еще вполне живут. Но в целом там власть сарматов, которые суть скифы, их разновидность. И хунну – это тоже разновидность скифов, как и сарматы. Только вот сарматы давно впали в смуту и утратили свое могущество. Еще каких-то триста лет назад они представляли собой несокрушимую силу. Сейчас же нет… Тем более что хунну воюют по древнему скифскому обычаю, налегая на лук и стрелы. А у сарматов плохо все с бронями… В общем, я бы на них не надеялся. Тридцать, сорок, максимум пятьдесят лет, и хунну докатятся до Днепра.

– И придет наш черед… – глухо произнес Вернидуб.

– Вот-вот. Доходчиво изложил? – поинтересовался Берослав.

– Вполне. Гёты их не удержат?

– Нет. А камень удержит. Точнее, крепости каменные, построенные в нужных местах и по уму. Для чего нам и нужно укрепляться, не тратя впустую ни единого вздоха.

– И как ты это хочешь делать? – мрачно осведомился Рудомир.

– Смотри, – произнес Берослав, доставая пачку исписанных листов. – До хунну нам еще нужно дожить. И пока у нас главное уязвимое место – это пороги на Днепре. И броды. Чуть что – все перекрывается. С этим нужно что-то делать. Я думаю, надо искать путь на север. По Оршице.

– Волоки? – подавшись вперед, спросил Вернидуб.

– Пока да. Но в будущем нужен канал. Это, грубо говоря, канава, по которой можно протащить лодку. Вот такую, видишь? – показал князь на эскиз чего-то очень похожего на английский нэрроубот^[8]. – С такими лодками работ меньше всего. Они достаточно узкие, чтобы проходить по тонким канавам… хм… каналам.

– И много потребуется работ?

– Надо будет прокопать около двадцати тысяч шагов канавы под них. От озера в верховьях Оршицы до устья Лукесы через озера и всякие ручьи. Перепады высот там небольшие, так что и копать немного. По прошлому году я там прошелся – замерял.

– Помню-помню. С какой-то странной приспособой лазил, – улыбнулся Рудомир. – Тогда так и не рассказал зачем.

– Ничего странного в ней нет, – улыбнулся в ответ Берослав. – Палка, на которой прикреплена стеклянная трубочка, заполненная маслом с пузырьком воздуха и заглушенная с торцов. Очень удобно: чуть наклонил – пузырек сместился. Две такие штучки позволяют мерный шест ставить строго в небо. И по нему с помощью той зрительной трубки отмечать, где земля выше идет, а где ниже.

– Вы долго тогда шли.

– Три недели. Что позволило нам составить вот это описание будущего канала, – потряс князь бумажками. – И посчитать затраты усилий. Грубо говоря, сколько дней работать людям с лопатами нужно, чтобы все получилось. Вот. Видишь? Сотня человек управится за дюжину лет. Три сотни – года за четыре. Если же применять сотен пять да лошадей с особыми плугами, вот такими, с высоким отвалом, года за полтора, максимум два.

– А реки не потекут вспять?

– Могут. Так что в этих местах, – потыкал он пальцем по импровизированной карте, – надо будет сделать поворотные задвижки. А вот тут – пруды запрудить с запасами воды для питания. Устройство и задвижек, и прочих механизмов я вот здесь описал, – потряс он другой пачкой листков. – Кроме того, вдоль всего канала нужно набить бревен, укрепляя берег. Чтобы лошадкой тянуть такую баржу.

– Это еще работы.

– Да, но они того стоят. Одна лошадка сможет тащить на веревке две-три такие лодки. Шагом. Проходя весь путь от Берграда до устья Лукесы дня за три. Три такие лодки вмещают груза почти столько же, что и ромейские корабли, приходящие к нам. День отведем на погрузку-разгрузку. Ну и обратно. Совокупно восемь дней на полный оборот. За навигацию, то есть время, пока нет льда, одна… ну хорошо две лошадки, которых для отдыха поочередно надо менять, смогут на этом пути переместить около девяноста лодок в каждую сторону. За год. Это порядка двадцати пяти – двадцати семи ромейских торговых кораблей, что по порогам могут нормально проходить к нам^[9].

– Много.

– Да. Именно. А значит, мы сможем везти к Двине железо, а обратно рыбу, соль и прочее. В первую очередь, конечно, рыбу. Соленую и особенно сушеную. Скажешь, оно того не стоит?

– Стоит. Более чем. Тем более такими малыми усилиями.

– Потом, как это завершится, нужно будет прокопать такой канал от Днепра к верховью притока реки Сож. Вот тут, мимо рощи. Чтобы укрепить связи кланов. Ну и пробивать путь на восток – в притоки реки Ра. Хотя мне больше нравится название Волга.

– Зачем? Разве этих двух путей не хватит?

– Прокопав канал туда, в долину реки Ра, и поставив там какую-никакую крепость, мы сможем ходить в низовья большой реки, к Гирканскому морю. Там много дешевой соли, которую лопатами гребут в соленых озерах. Что ты так на меня смотришь? Это важно. Если по какому-то стечению обстоятельств нам перекроют и путь на север, и на юг – через восток мы оставим себе возможность выжить.

– И только? – усмехнулся Рудомир.

– А тебе этого мало?

– Довольно сложно себе представить, что нас так обложили, – резонно заметил Вернидуб.

– Гёты победили и заняли пороги на юге. Это возможно? Вполне. На севере же их родичи, подначиваемые ими, закрыли нам реку и всякий торг. Скажет, такого случиться не может?

– Может, – нехотя согласился он.

– Вот! Жизнь полна чудес. Посему всякое может приключиться. Но даже если беды удастся избежать – этот путь сулит великую пользу. Ведь мы сможем плавать по Ра и ее притокам, скупая меха, мед, воск и прочее ценное. Как ранее ромеи, что ходили по нашей реке.

– Им сии товары без особой надобности.

– Им – да. А нам – нет. Да и не так уж и без надобности. Мех мало-мало берут, если добрый. И прибыток с него лишним не будет…

Беседа потихоньку разворачивалась все шире, глубже и интереснее. А эти трое волей-неволей скатывались во что-то отдаленно напоминающее командно-штабную игру. Да так до самого позднего вечера тут и просидели.

Играли.

Прикидывали, что к чему и как лучше поступить.

Карточек проектов наделали вместе с ресурсами. И с их помощью занимались планированием. Пытались «нарисовать» некую пародию на пятилетний план развития. Обкатывая заодно и факторы так называемых «лебедей», то есть непредсказуемых позитивных или негативных случаев. Больших и значимых настолько, что ими не получалось пренебречь…

Глава 6

171, кветень (апрель), 29

Берослав медленно выехал на коне на небольшой пригорок, с которого открывался вид на пашню. Несколько секунд спустя к нему подтянулась свита из четырех всадников, и он восторженно произнес:

– Красота-то какая! – жестом указывая на округу, что раскинулась перед ними.

Эхо отозвалось в этот раз весьма вульгарно.

Или это был какой-то местный житель, ругавшийся с кем-то в стороне? Кто знает? Но анекдотичная ситуация возникла сама собой, подняв немало настроение Берославу.

По одному из полей медленно катились конные сеялки. Все пять штук, изготовленные и опробованные еще по прошлому году.

Обычная двуколка, с колес которой «снималось» вращение на бронзовый вал делителя сразу на пару десятков ручейков подачи семян. Из деревянного «корыта» в трубочки путепроводов попадали семена. Самотеком. От падения на землю струей их отделяли только «кулачки» этого делителя, отсекающего по одному-два зерна за оборот. Они падали в грядку, сразу за зубцом, ведущим ее нарезку, и мгновение спустя засыпались вторым, идущим чуть сзади и со смещением вбок.

Просто и кондово настолько, насколько можно.

Берославу банально не хватило фантазии сделать как-то более изящно. Но даже так весьма недурно все работало, очень сильно снижая расход семян по сравнению с обычным засевом руками. Просто за счет равномерности и заглубления – особенно заглубления, что являлось просто фундаментально важным. Ведь теперь птицы не выклевывали посадочный материал на добрые две трети. А значит, что? Правильно. Урожайность выше. И удельная эффективность поля тоже выше.

– Любуешься? – поинтересовался Гатас, выехавший в этот раз вместе с ним. В его голосе сквозило что-то вроде насмешки, но сокрытой такой, сдавленной.

– Это все плод моих трудов. Отчего не любоваться?

– А я вот не могу смотреть на всю эту возню в земле. Отвращение вызывает.

– Отчего же? Это, – махнул рукой князь, – важный источник богатства.

– Для меня богатство – это кони, коровы, овцы… но никак не пашня.

– Это все от бескультурья, – фыркнул Берослав.

Роксолан нахмурился.

– Когда-то давно, очень давно, многие тысячи лет назад люди бегали по полям и лесам, живя лишь тем, что могли собрать да поймать или убить. И было их мало. Словно волков или даже меньше. Потому как жили будто звери.

– Я слышал, что и ныне такие бывают, – заметил Добрыня.