Старые участки кладбища заросли густым лесом; над узкой дорогой огромные сосны и ели раскинули развесистые широкие ветви, роняя с них крупные дождевые капли. Алина шла вдоль длинного ряда припаркованных автомобилей и черных микроавтобусов и вспоминала, когда видела Генриха Осиповича в последний раз: да, больше года назад, когда зашла к нему в кабинет попрощаться перед своим увольнением из Бюро. Он тогда единственный не пришел ее проводить; может быть, потому что не разделял всеобщего плохо скрываемого ликования по поводу ухода Алины. Зато прочие не сдерживались: в торжественно украшенном актовом зале собрались все, от директора до лаборанток и санитаров из морга, преподнесли Алине чайный сервиз с узором «кобальтовая сетка» на двенадцать персон, а потом на фоне большого баннера с надписью «В добрый путь!» почти час с таким энтузиазмом говорили о том, какое правильное решение она приняла, как важно не бояться выйти из зоны комфорта, идти собственным путем и ни в коем случае не оглядываться, что впору было бы удивиться, отчего они сами остаются на месте, а не маршируют своим путем бодрым шагом в колонне по два.

– Вас все боятся, Алина Сергеевна, –  немного стесняясь сообщила ей как-то ассистентка Лера, которой Алина за несколько лет работы не сказала ни одного резкого слова. –  Даже я иногда.

Алина об этом прекрасно знала, и знание это удовольствия не доставляло. Причины тоже секретом не являлись. Самые общие были просты: Алину считали чрезмерно строгой, требовательной, не склонной смягчать критику, а еще без колебаний и мгновенно подписывавшей любое с истерикой брошенное на стол заявление об уходе.

– Опять ко мне люди бегали плакать, –  с мягкой укоризной выговаривал Алине за чашкой чая директор Бюро в своем кабинете. –  Вы уж постарайтесь там с ними помягче как-то, что ли…

– Иван Владиленович, я и так мягкая, как январский снег в морозную ночь, –  отвечала Алина. –  Все, что я требую от людей, –  это качественно делать свою работу, исполнять обещания, соблюдать договоренности и предупреждать, когда сделать этого не удается. Если из-за этого кто-то считает, что я пожираю младенцев и откусываю головы живым голубям, то это их проблемы.

Иван Владиленович смущенно посмеивался, но смотрел настороженно: у него, как и у прочих, существовали и другие, менее очевидные, но более серьезные причины для опасений.

Не только сотрудники Бюро судебно-медицинской экспертизы, но и многие в полицейском Главке, и в Следственном комитете, и в Прокуратуре знали, что Алина была причастна –  нет, скажем больше: активно участвовала в некоторых очень громких событиях, которые по самому скромному определению можно было назвать неоднозначными. Когда остыло пепелище пожаров, были убраны трупы, подчищены неудобные документы, а весьма значительные люди из очень серьезных ведомств договорились о едином взгляде на происшедшее, описание роли Алины во всем случившемся уместилось в несколько формальных строчек на канцелярите: во-первых, она «способствовала раскрытию фактов преступной халатности при осуществлении судебно-медицинских исследований»; во-вторых, «приняла деятельное участие в расследовании серии убийств, завершившемся со смертью подозреваемого», за что, между прочим, получила от Следственного комитета медаль «За содействие».

Все это было чистой правдой, вернее, примерно одной двадцатой той правды, основная часть которой скрывалась за плотной завесой тайны, и простые люди, привыкшие нимало не доверять официальным версиям и заявлениям, с энтузиазмом фантазировали, додумывали и пересказывали друг другу самые невероятные слухи, пугаясь собственных вымыслов. С уверенностью утверждали, например, что Алина непосредственно причастна к бесследному исчезновению предыдущего директора Бюро, харизматичного Даниила Ильича Кобота; в красках рассказывали, как она лично застрелила маньяка-убийцу, известного как Инквизитор, и бросила его обезображенный труп в горящем заброшенном здании; шептались о связях в криминальных кругах, о высоком покровительстве в силовых структурах, и, наконец, о магических способностях, позволяющих сживать со света врагов, а как неопровержимые доказательства наличия колдовского дара приводили то, что Алина уцелела в таких переделках, которые не смог бы пережить ни один человек, а так же золотисто-рыжие волосы в сочетании с зелеными глазами. Какие аргументы тут еще нужны?..

Алину не слишком волновало то, что о ней говорят и что думают; иногда ее это веселило, иногда немного раздражало, и уж точно не расстраивало настолько, чтобы увольняться. Алина занималась патологоанатомической экспертизой много лет, дело свое любила, а от руководства отделом исследования трупов еще не успела устать. Официальной причиной увольнения считалось открытие своего бизнеса: она зарегистрировала частный центр независимых экспертиз, получила лицензию и теперь занималась самостоятельно тем, что раньше делала, находясь внутри системы. Но это было лишь следствием; причина заключалась в другом. Алине нужна была пауза, чтобы привести свою жизнь в порядок –  во всяком случае, так она сформулировала это для самой себя. Самое время, когда вдруг осознаешь, что к сорока тебе стало ближе, чем к тридцати. Проблема была в том, что Алина понятия не имела, как должна выглядеть жизнь, приведенная в порядок. Иногда, и в последнее время все чаще, ночью или под утро, глядя в зеркало или лежа в постели без сна, она с досадой спрашивала себя: «Назарова, ты можешь уже наконец жить нормально?», и тут же возражала, отвечая на этот вопрос другим, не имевшим ответа: «Нормально –  это как?»

Несколько лет назад и вопроса такого не возникало: была совершенно обыкновенная жизнь, которую жила, может быть, чуть более принципиальная, чуть более требовательная к себе и другим, и да –  травмированная пережитой в юности трагической смертью матери, но все же вполне нормальная молодая женщина, перспективный эксперт-патологоанатом, с регулярным набором житейских планов и ценностей. Все изменилось, когда одним октябрьским вечером она согласилась пойти за человеком, показавшим ей другой мир, будто Чарльз Доджсон, который не только продемонстрировал Зазеркалье, но и дал возможность наяву перешагнуть тонкую грань между обыденным и невероятным. Вдруг оказалось, что жизнь вовсе не должна быть обыкновенной, что мир не делится на разум без остатка, а главное, что вот это все –  немыслимое, пугающее, страшное, опасное, темное, удивительное –  и есть то, что ей всего дороже и ближе. Это было как сон, как сумасшедший роман, как захватывающее путешествие –  а ничто из этого не длится долго.

Обыденное может тянуться годы и годы; восхитительному и чудесному отмерены дни и недели.

Сначала исчез он, ее проводник в мир страшноватых чудес, рыцарь черного плаща и кинжала, таинственный интеллектуал-мизантроп, возлюбленная тень, причина долгих бессонных ночей, проведенных в мысленных бесконечных беседах, в которых Алина то объясняла ему, насколько он бесчеловечен, жесток и не прав, то изъяснялась о любви, немного путано и смущенно, но все равно лучше, чем это вышло бы наяву.

Алина осознавала, что ее жизнь уже никогда не станет прежней, да и не хотела этого. Она чувствовала себя как человек, который лишь раз или два попробовал того настоящего, для чего был создан, а потом вновь оказался отброшен в обыденность без всяких шансов вернуться. Это следовало принять: ничто не заменит того, что с ней было, и того, кто с ней был. Не стоит даже пытаться. Предстояло просто как-то научиться жить так, чтобы не ждать, смириться с тем, что прошлое неповторимо, и не искать более приключений. Наверное, это и значило привести свою жизнь в порядок.

Черный BMW M5 подмигнул габаритами и заворчал двигателем. Какой-то мужчина, проходя мимо, с любопытством посмотрел на автомобиль и Алину, усаживающуюся на водительское место. Машина была последним подарком отца, дела которого в последнее время пошли из рук вон плохо. Сначала вся отрасль импортной виноторговли получила несколько жестоких ударов; отец кое-как справился, удержал компанию на плаву, перестроил логистику, но все же в итоге оказался вынужден продать дело, которым занимался всю жизнь. Покупатели в один прекрасный день появились, что называется, на пороге с предложением купить компанию по цене ниже рыночной втрое, подкрепленным тут же продемонстрированной объемистой папкой с аккуратно составленным перечнем всех налоговых и других нарушений за последние двадцать лет. Выбор был очевиден.

– Кто покупатель?! –  негодовала Алина.

– Какой-то генерал.

– Какой генерал? Генерал чего?! –  Алина перебирала в уме, к кому могла обратиться, и готова была даже остаться в долгу, лишь бы помочь отцу.

– Генерал чего-то, –  устало отвечал ей отец. –  Я прошу тебя, дочка, только вот в это не лезь, не нужно… Пусть будет так. Это еще не худший вариант из возможных в такой ситуации.

Алина последний раз приезжала к отцу пару недель назад: участок вокруг дома выглядел запущенным, кусты разрослись, дорожки не подметены, домовая прислуга отпущена. Папа старался держаться, но в доме было не прибрано, а сам он, кажется, слишком усердно налегал на оставшиеся запасы из винного погреба…

Жизнь ощутимо менялась, как будто сжимаясь, и становилось понятно, что чуду в ней места все меньше и меньше.

Алина в порыве желания хоть как-то помочь готова была вернуть отцу автомобиль, но он, разумеется, отказался. Она обрадовалась, хотя от этого чувства стало неловко. Машина ей очень нравилась и была еще одним источником памяти о том, что надлежало оставить в прошлом: например, как вибрирует руль, когда четыре сотни вороных лошадей разгоняются до максимальных оборотов под вой турбины, чтобы перелететь полутораметровую пропасть между расходящимися пролетами разводного моста…

От воспоминаний отвлек сигнал телефона. Алина вздрогнула, посмотрела на экран и ответила:

– Привет, Зоя.

– Привет! Ты как?

– Ну… соответственно ситуации. Проводила.

– Ой, я сочувствую… Прости, что побеспокоила, но звоню уточнить: ты будешь в офисе?

Алине вздохнула, посмотрела на туфли и ответила:

– А что у нас на сегодня?

– У нас труп, возможно, криминал! –  пошутила Зоя, но осеклась. –  Извини. Одна женщина на вечер, насколько я поняла, запрос на рецензию экспертизы трупа с признаками насильственной смерти… двух трупов, точнее. Но я могу перенести, если хочешь.

Такое бывало редко. Как правило, в частные судебно-медицинские бюро обращаются за экспертизой оказания медицинской помощи, когда наступили тяжкие или не очень последствия, в основном, после визитов к косметологу. Немного реже приходится иметь дело с травмами после автомобильных аварий и несчастными случаями на производстве или побоями, причем далеко не всегда с перспективой уголовного дела. Случаями насильственной смерти Алине в своем новом качестве независимого эксперта заниматься не приходилось ни разу.

– Не нужно, я приеду. На какое время запись?

– На семь вечера.

* * *

Оставалось время съездить домой, переодеться, привести себя в порядок и пообедать.

Низкое небо оседало на город моросящим дождем, туманная влажная пелена ниспадала от серой пустоты наверху до свинцовой холодной ряби Невы, висела в воздухе, окутывая дома, набережные, дворцы и золоченые шпили. С Троицкого моста все виделось бесконечным: и мглистые небеса, и воды реки, и монотонный дождь, словно собиравшийся идти целую вечность, подобно снегопаду мистической зимы в германских мифах, предвещающей конец света.