Во всех восьми пустошах знали, что третий принц, вне всяких сомнений, падок на красавиц. Однако обитателей пустошей терзали сомнения по другому поводу: в мире десятки тысяч красавиц, какая же из них покорит сердце молодого бога?

У Небесного владыки было три сына. Первый принц Ян Цо был строг и почтителен, второй принц Сан Цзи – справедлив и честен; нелегкое это дело – подольститься к таким господам. И вот наконец третий принц вселил в сердца чиновников надежду на возможность припасть к ногам высшей власти в его лице, но вот незадача – никто не мог угадать его желания.

Так, например, вы можете подумать, что ему нравится определенный вид красавиц, и действительно – такие красавицы коротают некоторое время подле него. Вы хотите доставить ему удовольствие и присылаете красавицу, которая, как думалось, придется ему по вкусу, однако на следующий день подле него оказывается другая девушка, которая совсем не похожа на предыдущую.

Все единодушно признавали, что, если говорить о свободе нравов, его высочество третий принц мог бы и не оказаться самым разнузданным господином в мире, однако если говорить о господах, которым тяжело угодить и мысли которых непостижимы, тут уж третий принц определенно занял бы вершину списка.

Однако оброненный Лянь Суном на недавнем застолье вопрос о том, насколько красива Чан И, вселил слабую надежду в сердца уважаемых господ Южной пустоши, желавших подольститься к принцу Небесного клана.

Господа воодушевились, преисполненные решимости ухватиться за эту надежду обеими руками. Уже на исходе третьего дня кто-то отправил Чан И в покои Лянь Суна.

Лянь Сун вспомнил Чан И, сидевшую во мраке за пределами огня свечей.

Всякий раз, когда третий принц приезжал в Южную пустошь, он останавливался в небольшому дворике на утесе гряды Сифэн.

Давно перевалило за полночь. Он только вернулся после игры с Цин Ло в вэйци и, осиянный лунным светом, вошел в украшенные резьбой ворота перед внутренним входом. Стоило ему поднять глаза, как он заметил, что в северных покоях горят свечи.

У стены северных покоев росла альбиция. Свет от луны и свечей окрасил в золото ее подобные птичьим перьям цветы, добавив им яркости. От альбиции тянулась тонкая веревка, уходя вглубь покоев. Этим утром Лянь Сун самолично привязал другой ее конец к подставке для цветов. На тонкой веревке висело несколько десятков листов цветной бумаги^[31], которые он сделал, скучая от безделья, и теперь вывесил на просушку.

Вдруг во двор налетел сильный порыв ветра. Огни свечей в покоях дрогнули, развешанные на веревке листы заполоскались на ветру, словно разноцветные крылья бабочек, чаявших взлететь. Лянь Сун спокойно поднял руку, и порыв улегся. Приблизившись к бумагам, принц заметил, что чем ближе он подходил к свечам в доме, чей слабый свет просвечивал сквозь листы, тем сильнее становилось ощущение, будто силуэты насекомых, птиц, цветов и растений движутся сами по себе.

Он небрежно перебрал листы и вошел в комнату.

Чем ярче разгоралось пламя свечей, тем плотнее сплеталось полотно света; часть его падала на подставки для ламп, а часть – на землю, где лучи выстраивались в причудливом порядке. В мерцании свечей девушка в красном приподняла голову и позвала его по титулу:

– Ваше высочество третий принц.

Ее лицо и впрямь оказалось прекрасным, словно картина.

Лянь Сун посмотрел на ее лицо, но взгляд его задержался лишь на мгновение, прежде чем снова скользнуть к бумаге, на которой свет проявил дивные фигуры цветов четырех времен года. Принц небрежно произнес:

– Чан И.

В глазах девушки отразилось легкое удивление.

– Откуда ваше высочество знает, что я Чан И? – мягко спросила она.

Говорили, что из трех сыновей Небесного владыки самым умным был второй принц Сан Цзи. В день его рождения тридцать шесть разноцветных птиц поднялись к Небесам из ущелий горы Цзюньцзи, приветствуя его появление на свет. Определенно, это было счастливое предзнаменование, посланное свыше. После Сан Цзи в тридцать тысяч лет вознесся как высший бессмертный, чем еще раз доказал, что он – незаурядный талант. Какими бы одаренными ни были оба его брата, какие бы подвиги они ни совершали, все они меркли в сиянии славы второго принца Сан Цзи. Однако некоторые бессмертные придерживались иной точки зрения в этом вопросе. Как, например, некогда правивший миром Верховный владыка Дун Хуа.

Рождение самого Верховного владыки Дун Хуа не сопровождалось никакими дивными явлениями свыше, однако после он вырос и стал всевладыкой Неба и Земли. Так что он не особо верил во все эти знаки, вроде золотых лучиков с небес и парочки пестрых птичек, которые принесут на крылышках славное будущее. Дун Хуа всегда считал Лянь Суна гением, способным творить великие дела, и искренне полагал, что по части создания сыновей Небесный владыка может уже остановиться на достигнутом: ему в любом случае не сделать более умного сына, чем Лянь Сун.

Разумеется, небожитель, которого даже придирчивый владыка Дун Хуа признавал очень умным, легко мог пропустить закономерную для таких случаев часть: «Ты кто?» – «Я Чан И». – «Кто послал тебя в мои покои?» – «Кто-то послал меня вам». – «Зачем послал?» – «Чтобы я услужила вашему высочеству. Но только, ваше высочество, я продаю искусство, а не тело».

Даже ответ на вопрос «Откуда ваше высочество знает, что я Чан И?» казался ему настолько очевидным, что он даже не потрудился его озвучить.

Он по-прежнему не сводил взгляда с листа бумаги, на котором расцветали цветы четырех времен года. Затем снял лист с веревки и вновь посмотрел сквозь него на пламя свечи. Только после этого он заговорил:

– Учитывая твои способности, даже если бы тебя заставили, ты могла бы не приходить. Они обманули тебя, сказав, что поскольку я бессмертный, то обладаю неисчерпаемой белой ци и если ты хорошенько меня порадуешь, то я щедро ею с тобой поделюсь? Но я совершенствовался в чистоте^[32]. – Определение «чистота» ему самому показалось смешным, отчего он выгнул губы в холодной улыбке и поправился: – В совершенствовании я дошел до той ступени, когда в моем теле не осталось ни единой примеси лазурной ци. Твоему младшему брату, раненому двукрылым тигром в пещере Семи глубин, нужна белая ци в сочетании с лазурной. Моя чистая белая ци для него, увы, бесполезна.

Выражение лица девушки слегка изменилось, но она мгновенно взяла себя в руки. Маленький цветочек не выказал ни малейшего страха или малодушия перед принцем Небесного клана.

Ее голос по-прежнему звучал мягко:

– Третий принц проницателен, вы все видите насквозь. Я не смогу обмануть вас. Поскольку у вашего высочества нет того, что мне нужно, я немедленно откланяюсь.

С этими словами Чан И в самом деле решительно встала, стряхнув несуществующую пыль с колен, и смело шагнула из тени на свет. Она подошла к третьему принцу, на мгновение задумалась и затем, слегка поклонившись, спокойно сказала:

– Ваше высочество, ночь уже поздняя, вам лучше лечь спать пораньше. Пусть свечи зажгла и не я, но, если вам они не нравятся, я потушу их перед уходом. Пусть это будет моей вам благодарностью за то, что были со мной откровенны.

Лянь Сун повернулся и впервые серьезно посмотрел на нее.

Вокруг третьего принца всегда вилось множество красавиц, поэтому со временем он перестал их замечать. За двадцать тысячелетий он вдоволь насмотрелся на их обычное поведение. Разумная и понятливая красавица после его слов непременно ответила бы: «Ваше высочество, верно, шутит. Вашему благородству нет равных, сама возможность услужить вам – благословение для этой ничтожной. Не говоря уж о том, чтобы просить у вас какую-то там белую ци, лазурную ци…»

Менее разумная и понятливая красавица в худшем случае спросила бы что-то вроде: «Откуда ваше высочество знает, что мне нужна белая ци для младшего брата, а не для собственного совершенствования, как все говорят? Вы так умны и проницательны, я не могу вами не восхититься!»

Этот цветочный дух показалась третьему принцу довольно занятной.

Она стояла от него в нескольких шагах, кажется, искренне ожидая ответа.

И все же цветам на листе, что он держал, не хватило чистоты красок. Лянь Сун походя бросил его на ближайшую подставку со свечами.

– Я слышал, тебя называли понятливой и разумной, – сказал он и замолчал. Только когда цветная бумага догорела, принц поднял на девушку глаза и продолжил: – Кажется, молва лжет.

Осознав его слова, девушка явно вздрогнула от удивления. Широко раскрыв глаза, она посмотрела на него и, отступив на пару шагов, серьезно задумалась. Наконец она снова подняла на него взгляд и спросила:

– Вы сказали, что я могу уйти, и я решила уйти. Перед уходом я даже согласилась потушить для вас свечи. Разве это… Это… Это… недостаточно разумно?

Вот такой была Чан И.

Семьсот-восемьсот лет минуло с тех пор. Оказывается, он еще многое помнил. Третий принц потер виски.

Когда Тянь Бу служила во дворце Изначального предела, располагавшегося на Тридцать шестом небе, во всем дворце не было более толковой небожительницы, чем она. Спустившись вслед за своим господином в мир смертных, она хоть и утратила магию, что сделало большую часть работы крайне неудобной, но все же оставалась такой же внимательной и надежной помощницей, что и во дворце Изначального предела.

Только заметив издалека, как отмокавший в горячем источнике Лянь Сун потряс кувшином, Тянь Бу тут же догадалась, что он весь его выпил и явно в настроении выпить еще. Она немедленно подхватила второй предусмотрительно разогретый на маленькой печи кувшин с вином и поспешила с ним к своему господину. Ветер трепал уголок ее юбки.

Осторожно поставив кувшин на край горячего источника, Тянь Бу вдруг услышала, как господин спросил у нее:

– К слову, разве тебе не кажется, что характером Яньлань несколько отличается от Чан И?

Тянь Бу на мгновение задумалась, а потом медленно ответила:

– Принцесса Яньлань – перерождение бусины духа повелительницы цветов Чан И. Поскольку она выросла в мире смертных и большей частью утратила воспоминания о своей жизни на Небесах или в Южной пустоши, некоторые изменения в характере неизбежны.

Помолчав, она осторожно спросила:

– Ваше высочество… жалеет об этом?

И увидела, как Лянь Сун, откинувшись на край источника, прикрыл глаза.

– Жалею.

Глава 3

После того дня, когда Чэн Юй и Хуа Фэйу задумали ходить к небольшой переправе одалживать зонтики, дождь пролил еще несколько дней не переставая, из-за чего девушки ходили эти самые несколько дней ко все той же небольшой переправе одалживать все те же зонтики.

Однако обе оказались великодушны и в великодушии своем позабыли сообщить всем приглянувшимся Хуа Фэйу господам-ученым, куда тем стоит нести одолженные зонтики. Так что в итоге зонт с невысоким слугой вернул только третий господин Лянь, и, сколько бы они ни ждали, никто другой не спешил завязать с Хуа Фэйу зонтико-возвращательные отношения.

Девушки сильно расстроились, но Хуа Фэйу сильнее всего – она потратила деньги на покупку зонтиков.

Впрочем, по городу с тех пор распространились слухи о том, что во время дождя у небольшой переправы появляется девушка, ликом подобная небожительнице, которая одаривает прохожих зонтиками.

Даос, расположившийся с лотком у храма бога города, очень правдоподобно назвал ту деву богиней зонтиков.

Землевладелец Ли-младший из Сливового переулка, облагодетельствованный богиней зонтиков, собственно, зонтиком, через несколько дней пожертвовал средства на возведение храма, где вдобавок установили позолоченную статую милостивой девы, о чем тут же с одобрением заговорили по всему городу.

Жаль, что Хуа Фэйу все эти дни была так подавлена, что не выходила из дома и не принимала гостей, отчего и не узнала, что ее возвели в ранг богини зонтиков.