Целый час вглядывалась в лист и пыталась понять: я ли это? Только человек, который давно меня знает, мог нарисовать меня настолько жизнерадостной: после трагедии в нашей семье улыбки всегда были вымученными и горькими, а глаза смотрели в пол. Вместо яркой одежды мы носили невзрачные однотонные вещи. Я стала олицетворением печали, не в силах отпустить свое горе.

На рисунке была я, но другая. Прежняя. Не сломленная. А теперь все изменилось. И либо у его автора было воистину буйное воображение, либо этот человек наблюдал за мной уже очень давно – как минимум с момента смерти Оли. В сердце больно кольнуло, и оно забилось в груди с неистовой силой. Я понимала, что единственным, кто одновременно умел рисовать и видел меня счастливой, был Денис. Других художников в компании не нашлось. По крайней мере, тех, о которых все знали.

С помощью цветного скотча со звездочками я прикрепила рисунок на стену рядом с предыдущим – выставка Дениса Шошина обещала быть необычной – и тут же написала ответную записку, в которой спросила про увлечения в музыке и любимый фильм. Аккуратно сложив лист в четыре раза, засунула его в ящик стола, чтобы рано утром – до того, как проснутся родители, – отнести его на крышу и спрятать рядом с баком.

Отец все же заметил, что я выходила из дома намного раньше обычного, но, так как был трезвым, просто проводил меня в комнату тяжелым взглядом. Он не поздоровался и не спросил, как дела, – ему давно было плевать на такие мелочи.

Через час мама приготовила завтрак и позвала всех к столу. Я отказалась – не хотела сидеть рядом с ними и корчить из себя хорошую дочь. У нас давно не было нормальных семейных посиделок. Мы с мамой это знали и принимали, но вот отец… он все еще пытался вернуть нашу семью, склеить осколки, которые давно разметало по разным углам. Пусть и делал это с помощью силы и запретов.

Я несколько раз уговаривала маму уйти. Мы бы устроились на работу, сняли квартиру или поселились у бабушки. Вариант бы нашелся! Но мама не желала его рассматривать. «Подрастешь – поймешь», – холодно цедила она и отводила взгляд. Потому что глаза не могли врать, они кричали о том, что мама точно так же хочет сбежать. Может, она боялась отца? Или опасалась оставлять его в полном одиночестве? Ни один из вариантов я не считала достойной причиной терпеть унижения.

Когда я выходила из квартиры, то столкнулась с Денисом. В качестве эксперимента решила задать ему ключевой вопрос до того, как прочитаю ответную записку, чтобы понимать: дорисовала ли я образ в голове или Шошин действительно был моим тайным поклонником?

– Наверное, «Парфюмер». Или «Внутри себя я танцую». Хотя нет, все же «Парфюмер». Мне пора, вечером поболтаем.

И он побежал вниз. Я, как всегда, проводила его спину долгим взглядом и ради спокойствия поднялась на крышу, чтобы убедиться, что моя записка на месте. В другом случае план пошел бы коту под хвост. Была ли виной тому влюбленность или просто хорошее настроение, но весь путь до университета я улыбалась и насвистывала попсовые песни. Люди в автобусе косились на меня, а одна женщина даже испуганно отсела, стоило только месту рядом с другим пассажиром освободиться. «Ну и пусть, – думала я. – Плевать».

На самом деле мне было не все равно. Казалось, люди смотрят и перешептываются за спиной, поливают грязью, поэтому я вновь закрылась: вытащила из рюкзака наушники, ссутулилась, спрятала взгляд и натянула на лицо маску безразличия. Превратила мир из яркого и красочного в бесцветный и пресный.

Снова с трудом дождалась окончания занятий, чтобы прибежать на крышу и обнаружить там… ничего. Мою записку забрали, хотя я не представляла, как Денис мог это сделать: обычно он работал до шести вечера и физически не мог забрать послание. Но даже если забрал, то почему не положил ответ? «Рисует! – с восторгом осознала я, на всякий случай осмотрелась и отправилась домой. – Точно рисует! На это же нужно время».

Я в предвкушении просидела как на иголках до самого вечера. Там, в новом письме, был ответ на вопрос: мог ли мне писать Денис? Мог ли он обратить на меня внимание? Именно на меня, Милану, а не жалкое подобие Оли? Не тень сестры-близнеца? Не ее отблеск в кривом зеркале? Мог ли Денис после безумной влюбленности в Олю вновь что-то почувствовать? Хотелось верить в это, потому что я не видела себя рядом с кем-то другим. Либо он, либо никто. Возможно, это было слишком глупо, максималистски, незрело. Но мне хотелось думать, что единственная вещь на свете, которая может побороть все, – любовь. Она лечит, забирает боль, заставляет забыть и дает новый глоток воздуха – такого чистого и свежего, что начинает кружиться голова.

Примерно так я ощущала себя рядом с Денисом – головокружительно и сладко. Для меня любовь была огнем. Согревающим, манящим, и я, будто мотылек, летела на пламя. Она была пучиной, которая затягивает, не дает опомниться, захлестывает с головой холодной волной и сбивает с ног в самый неподходящий момент. Когда ожидаешь этого меньше всего. Меня она сбила в самом прямом смысле.

Когда с Денисом встречалась Оля, я все равно была счастлива. Смотрела на двух любимых людей и понимала, что так лучше. Они заслужили. Но рано или поздно должен был настать и мой черед, верно? Ведь счастья заслуживает каждый. Мое ждало меня на крыше. Куда я и собиралась, выискивая одновременно привлекательный и скромный наряд. Я вывалила всю одежду на кровать и битый час примеряла все подряд. Хотелось выглядеть на миллион долларов в глазах Дениса. Наверное, поэтому я выбрала несвойственный для себя образ: кружевное черное платье-чехол до колена и такого же цвета лодочки. Конечно, в такой одежде было неудобно перемещаться, а уж покорять лестницу тем более, но я не могла свернуть с этого пути. Краем уха я слышала, что Шошин собрался делать предложение какой-то Ане. Я не могла этого допустить и предприняла новый шаг.

Из квартиры я вышла одновременно с Максом. Он округлил глаза, немного покраснел и отвернулся при виде меня, но не обронил ни слова. Впрочем, на его лице не было и никакого намека на улыбку. Мы в полном молчании поднялись наверх, к лестнице на крышу, и замерли. Я – в страхе, Макс – в странной нерешительности. Парень оглядывал меня с ног до головы и… Я не понимала, чего он от меня хочет, потому что Максим кивнул в сторону лестницы и отвернулся.

– Ты первая.

– Ладно.

Неловко и очень медленно, краснея от смущения, я все же полезла наверх первая. Осторожно переставляя ноги, я с ужасом представляла, как буду возвращаться назад, и надеялась, что Макс не пялится на мою пятую точку, а может, вообще ушел. Добравшись до верха, я застыла, осознав, что дальше мне в этом узком платье не подняться, и вдруг почувствовала горячие ладони именно там, где их не должно было быть. Я нервно дернулась и чуть не упала, но Максим поднялся выше. В небольшом люке он плотно прижался ко мне, будто не замечая никаких проблем в этом факте. Парень уперся спиной в один край люка, ногами встал на ступеньку и начал тяжело дышать.

– Не шевелись, – прохрипел он прямо мне в ухо.

Замерев, я почувствовала, как горячие большие ладони заскользили вверх по моим бедрам. Макс без особых усилий поднял меня за талию и поставил на твердый пол тамбура. Пошатнувшись, я все же удержалась на ногах и стрельнула недовольным взглядом в парня. Макс спокойно поднялся и грубо бросил через плечо, выходя к остальным:

– Не за что.

Я хотела крикнуть, что не собиралась его благодарить, но взяла себя в руки и проглотила возмущение. Гордо подняв голову, я вышла на крышу, но тут же застыла, услышав ехидное:

– Сегодня что, праздник какой-то? Чего вырядилась, Воронина?

Парни расхохотались, как стая гиен, и начали травить шуточки по поводу моего внешнего вида. Я заметила, что Макс остановился на пути к своему тайнику с подушкой. Денис в этот момент сидел в дальнем углу крыши и, кажется, говорил с кем-то по видеосвязи. «С Аней», – пронеслась мимолетная догадка, от которой я тотчас отмахнулась. Игнорировать нехорошее предчувствие стало своеобразным способом сохранить хрупкую надежду на счастье с ним.

– Эй, Ворона, где такие платья раздают? Только не говори, что купила. Ни один нормальный человек за него не даст и рубля, – загоготал Миша. – Ты к зеркалу подходила вообще?

Я обернулась на него и не нашла, что ответить. В голове был миллион мыслей, ругательств и проклятий, мне хотелось обрушить все это на них. Пристыдить. Но следующая фраза выбила меня из колеи, как хлесткий удар по щеке:

– Да она это платье из сестринского гардероба достала сто пудов! Косит под Ольку. Только очень плохо. Чучело какое-то. Вы ж вроде близнецы, Воронина, как так получается, что ты так стремно выглядишь?

Парни снова заржали, а я на ватных ногах побрела к своему излюбленному месту. Спокойно села на стул, уставилась на соседний дом и безмолвно заплакала. «Я не Оля! Я не она!» – мысленно кричала я, одновременно пытаясь успокоиться. Рыдания душили, заставляли жадно глотать воздух и до боли щипать руки. Слезы градом катились по щекам и капали на платье, оставляя мокрые пятна. И почему мне казалось, что я сильная? С чего я взяла, что могу сделать хоть что-то в своей жизни? От желания громко разреветься меня останавливала только мысль, что абсолютно все ребята, даже Денис, засмеют, станут тыкать пальцем, всем расскажут.

Я не заметила, как стемнело, и вечерний воздух стал не освежающим, а колючим и холодным. Я приготовилась идти домой, но вздрогнула от неожиданности, когда рядом с моим лицом появилась рука, держащая белый платок.

Рыцарь пришел.

Глава 5

Я не хотела его видеть. И не хотела, чтобы он видел меня такой – зареванной, слабой, растоптанной.

– Хватит сопли на кулак наматывать, – хмуро пробормотал Макс и потряс платком. – Вытрись, все уже ушли.

Я собрала остатки сил, чтобы едко прохрипеть в ответ:

– И ты вали.

Максим не сдвинулся с места. Не ответил и даже не посмотрел на меня – задумчиво пялился вперед и непоколебимо ждал. Это должен быть его брат! Где же Денис? Почему он даже не подошел? Испугался, что скажут люди, если начнет сближаться с сестрой погибшей девушки? Я все-таки взяла предложенный платок и вытерла щеки, оставив на светлой ткани серо-бежевые разводы от туши и тонального крема. С ужасом смяла платок и засунула в рюкзак.

Максим не уходил. Не уходил, пока я пыталась собраться с мыслями, пока восстанавливала дыхание и мысленно считала до ста. Эта методика помогала избегать панических атак, которые начались после смерти Ольги. Потеря такого важного человека в жизни не прошла бесследно. К счастью, с приступами я научилась бороться. Но не с насмешками. Разве к такому можно быть готовым? В школе или универе не рассказывают, как проходить через подобное. Зато учит жизнь. После смерти Оли больше никто не стоял между мной и парнями, никто не защищал от нападок.

– Они идиоты, не обращай внимания, – снова заговорил парень и отвернулся.

– Тебя не спросила! – рявкнула я, хлюпнув носом. Глаза снова застилали непрошеные предатели-слезы.

Господи, ну почему именно он? Почему рядом со мной не идиот Миша или вечно издевающийся Вадик? Или тихий спокойный Матвей?

– Не спросила, а я все равно сказал. Они того не стоят.

Словно мраморное изваяние, он стоял рядом, спрятав руки в карманы простых черных брюк. Его сильную грудь и руки закрывала бесформенная черная футболка с желтым смайликом. Круглый год Макс носил кеды: летом – черные конверсы, зимой – утепленные. Мы иногда сталкивались на лестничной клетке, бывало, пересекались в магазине. И лишь изредка – на крыше. По словам Дениса, брат не любил сюда ходить. «Слишком много негатива тут», – посмеивался Шошин над братом. В кои-то веки я была согласна с Максом. Наша компания пропиталась ненавистью и злостью. Никто не стал исключением. Даже я.

– Не надо тебе за Дэном бегать, – словно ведром холодной воды, окатил он меня.