– Ты хочешь сказать, что султан жив? – я выпрямился, ухватившись за спинку кресла жены так, что пальцы побелели. – Махмуд что, идиот? Оставлять в живых предыдущего правителя – это давать постоянные поводы для новых восстаний, только сейчас в пользу прежнего правителя, – сдержаться я не сумел, хотя пытался.

Это же азбука для любого заговорщика – хочешь без особых проблем править – убей предшественника. Потому что даже в этом случае геморроя в виде постоянно всплывающих Лжедмитриев и Лжепетров хватит сполна, а если уж предыдущий правитель, сумевший себя как-то зарекомендовать, всё ещё жив…

– Ахмед жив, – кивнула девушка и сжала кулаки. – Ему удалось бежать после того, как люди Махмуда заставили его подписать отречение. И даже большая часть членов его семьи жива, включая детей…

– Так, – я потёр лоб. – Так, мне нужно подумать. Я так понимаю, все дети выразили полную лояльность новому правительству?

– Не совсем. Точнее, на словах да, но среди них есть недовольные. Махмуд – ретроград. Он против любого прогресса. Он толкнёт страну назад, потому что думает, что величие предков будет обоснованно и сейчас, но это не так, потому что другие страны не стоят на месте. Это будет началом конца Османской империи, и все понимающие люди об этом говорят, – горячо воскликнула Арбен.

Ну, я мог бы поспорить, потому что знаю об Ахмеде, что и его коснулась тюльпановая лихорадка в особо тяжёлой форме, да и бунты просто так на ровном месте не случаются. Но всё-таки в чём-то она права – любой застой империи – это маятник, который потащит её назад в пропасть. А Ахмед так или иначе, но поддерживал прогрессорство и культурное развитие страны.

Большинство памятников культуры современного мне Стамбула были построены именно при нём. Но почему смена власти прошла мимо меня-то? Да потому что, кроме Шафирова, у меня в том гадюшнике вообще никого нет!

Вон, Ушаков уже понял наш промах и теперь размышляет над этим вопросом. Я так понимаю, что бунт и смена власти были стремительными, как спичка вспыхнули и тут же погасли, никак не отразившись на внешних отношениях османов. Мы же в это время были заняты проблемой Крыма, повеселившемся под шумок, и собственной войной. Вот поэтому-то диван никак не среагировал на шалости крымчан, им некогда было, они власть делили. Я посмотрел на ожидающую моего ответа Арбен.

– Уважаемая бурнеша Арди, – я улыбнулся. – Я правильно понял, что ты настаивала на встрече с императрицей, чтобы та похлопотала о встрече со мной?

– Да, ваше императорское величество, именно поэтому я настаивала на встрече с её величеством. Двум женщинам проще договориться о подобной встрече, даже если именно она является итогом моего присутствия здесь, – она наклонила голову в знак согласия с моими словами. – Мне повезло, что её величество очень умная женщина и сразу поняла причины моего нахождения в вашей стране. Если вы разрешите, то мне хотелось бы перейти непосредственно к делу, приведшему меня сюда, – я кивнул, показывая, что она может продолжать. – Как я уже сказала, не все считают воцарение Махмуда правильным для Османской империи, но практически все те, кто считался союзниками и даже друзьями Ахмеда, сразу же бросились к Махмуду, подтверждать старые договорённости. Даже Австрия, числясь во врагах, пытается наладить отношения.

Ах, вот почему Карл молчит, он занят, он меня в который раз предаёт, пытаясь за моей спиной с османами договориться. Ну ты и гнида, дядюшка. Ну ничего, и твоя очередь подойдёт.

– Продолжай, – я улыбнулся девушке, поощряя её говорить дальше.

– И лишь Российская империя не воспользовалась ситуацией, – она снова наклонила голову. Ой, не льсти мне, моя хорошая, я просто тормоз, который проворонил всё на свете, а не великий стратег. А бурнеша тем временем продолжала: – И поэтому Ахмед и его верные слуги просят у вашего величества рассмотреть возможность помощи. Она в случае успеха выльется в добрые добрососедские отношения в дальнейшем и великую благодарность султана Ахмеда, – закончила бурнеша.

Ага, знаю я вашу благодарность. Но… неужели эта стерва, которая Судьба, наконец-то решила явить мне свой лик?

– Почему султан решил обратиться именно ко мне? Не только же потому, что я не послал послов среди всех прочих для попытки примириться с Махмудом?

– Нет, думаю, что новости о воцарении Махмуда могли до вас просто не дойти, в связи с тем, что произошло осенью в самый разгар бунта в Крыму, – а ты умна, действительно умна, как я погляжу. Не даром тебя заставили штаны надеть, отказавшись от радости материнства. – Но именно из-за событий в Крыму Ахмед решился на эту просьбу, – и она поднялась из кресла и низко поклонилась. Ну да, именно что из-за Крыма, а ещё из-за того, что я – это я, а не экзальтированная фанатичка Анька, у которой был бы шанс с турками, но она его доблестно пролюбила, да простит меня Судьба за мой французский.

– Ну, конечно же, я помогу. И именно из-за событий в Крыму, – я улыбнулся. – Тебе предоставят покои здесь, во дворце, бернуша Арди, дабы ты смогла как следует отдохнуть, а я тем временем соберу своих советников, и мы обсудим объём помощи.

Она всё поняла и встала. Вместе с ней из своего кресла поднялась задумчивая Филиппа, которая, вот умчничка, быстро врубилась, что от неё требуется: отдать распоряжение, чтобы поселить эту девушку со всем комфортом.

Ну конечно же, я помогу воцарению законной свергнутой власти в Константинополе. Я так усиленно буду помогать, что никто даже не заподозрит, до какой степени мне наплевать, кто из турок станет в итоге главным. Я даже под видом помощи устрою нападение на Очаков и Крым – вот такой я щедрый, всё ради нового союзника!

Взглянув на Ушакова, быстро поднявшегося из своего кресла и прекрасно понимающего, что от него требуется, я направился в свой кабинет. У Российской империи появился шанс захватить Крым с наскока, потому что турки точно не придут, и, видит Бог, я его не упущу.

Глава 4

Петька Шереметьев покосился на Долгорукого, ехавшего рядом с ним. Чтобы сэкономить время, они решили не брать с собой солдат охраны, намереваясь разжиться этим добром в Ревеле.

Позади была уже добрая половина пути, и всю эту половину они лаялись почём свет стоит, особенно когда дорога, мокрая после дождя и ещё не совсем просохшая из-за только-только вступившей в свои права весны, не позволяла ехать быстро. Лошади начинали скользить, и посланные за ценным грузом родственнички могли позволить себе пустить их неспешной рысью, чтобы благородные животные ноги себе не переломали.

С ними, чуть позади, ехали два денщика. Они только вздыхали, поглядывая друг на друга и слыша брань своих господ. А Шереметьев и Долгорукий, похоже, не уставали предъявлять друг другу бесконечные претензии, возмещая обиды, преследовавшие Петьку ещё с отрочества, когда ворвавшийся в жизнь Петра как яркая китайская ракета, Долгорукий заставил государя забыть друга детства, который делил с ним его самые безрадостные годы.

В свою очередь, Долгорукий почему-то назначил именно вернувшего расположение Петра Шереметьева главным виновником своей опалы.

– Ой, не похоже, что они прекратят лаяться, – покачал головой Митрич, давний денщик князя Долгорукого, пошедший за своим господином в ссылку, и вернувшийся с ним на родину.

Вскоре они снова пойдут морем-океяном туда, куда завезли их проклятующие голландцы, и Митрич будет рядом с молодым князем, пока его ноги держат, а руки могут пистоль крепко держать да сапоги княжеские до зеркального блеска чистить.

– И не говори, – вторил ему Иваныч, денщик, ещё от отца покойного Петькиного перешедший к графу в услужение. И вроде бы и не замечал граф его совсем иной раз, но почитай шагу не мог ступить, чтобы так или иначе со старым воякой словечком не перекинуться да совета не спросить. – И в чём печаль-то? Не пойму я их склоки. Как бабы базарные, ей-богу, тьфу, срамота, – и он сплюнул на землю под копыта своей каурой кобылки.

– Да всё государя никак поделить не могут, черти окаянные, – Митрич неодобрительно посмотрел на едущих впереди господ. А те, похоже, снова нашли повод, чтобы повздорить.

– Да что же государь, девка красная, чтобы его внимание делить? – Иваныч снова сплюнул. – Это государыне орла нашего блюсти надобно, чтобы за чужими юбками не бегал, а энти на то и други, чтобы помогать государю во всём, а не тревожить его своими склоками постоянными.

– И не говори, всё не уймутся никак. Так бы и отходил нагайкой да по хребту, – Митрич в расстройстве чувств вытащил из кармана сухой шиповник и закинул в рот. Привычка, с корабля перебравшаяся за ним на сушу, никак не хотела отпускать. Да и не пытался старый солдат, коему на старости лет пришлось в моряки переквалифицироваться, от этой привычки избавиться, на опыте харкающих кровью голландцев поняв, что государь дерьма не посоветует.

Тем временем ссора набирала обороты. Что характерно, но сейчас первым задираться начал Долгорукий.

– Я слышал, что ты с княжной Черкасской обручился, – начал Ванька, вынужденно направляя своего коня поближе к шурину, потому что дорога начала понемногу сужаться.

– Долго же ты терпел, чтобы тему поднять, о коей уже всем давно известно, – фыркнул Петька.

– Я был занят, – лениво парировал Ванька. – Цельными днями торчал в Лефортовом дворце, дабы с государем встретиться, наконец-то, и новости ему поведать. Ну а дома ты мне ни слова не давал ни вставить, ни разузнать чего. А оно вон как интересно-то оказалось. Значит, ледяная княжна сдала позиции, или же папаша ейный дочь за тебя сосватал, дабы государю угодить, его фаворита остепенив, а то совсем опаскудился по чужим спальням шастая? – Долгорукий глумливо ухмыльнулся.

– Да куда уж мне до тебя, Ванюша? – ответил Петька с такой же ухмылкой. – Я по крайней мере мужних жён в присутствии их мужей не домогаюсь, как ты бывало делал. Трубецкой тому прекрасный пример был. Что думал такое распутство всегда будет с рук сходить? Али же заграницами часто ошиваясь, как у тех же французов захотелось, кои и постороннего мужика в супружескую постель вполне могут впустить…

– Лично убеждался, я смотрю, – голос Долгорукого был таким сладким, что Петьке аж пить захотелось. – Недаром тебя государь в Париж отсылал, там ты его репутации никак не мог навредить, наоборот, наверняка, за монаха сошёл. Ну ничего, с Варенькой-то тебе совсем скучно придётся. Не даром же её ледяной княжной зовут за глаза. И вдовушку весёлую уже не найдёшь, государь плохо отреагирует на измену жене, он-то сам на свою француженку как на какую куртизанку смотрит, аж жарко от таких взглядов становится. И что только нашёл в ней? Кожа да кости. Уж лучше бы на Катьке женился, ей-богу, там хоть ухватить есть за что…

– Пасть свою поганую заткни, – процедил Петька, стискивая зубы.

– А то что? Государю донесёшь? Думаешь, он хуже, чем сейчас, начнёт к Долгоруким относиться? А не боишься, что и Наталью мою ещё большая опала коснётся? Сестру хоть пожалей да племянника.

– Так ты и не делай так, чтобы они пострадали. Думай, что молотишь и про кого.

– Ну, Петруха, я вообще-то хотел про тебя. Вот женишься и познаешь весь холод подобных супружеских объятий, а деться-то уже некуда будет…

– Я тебе сказал, заткнись, шельма паскудная, – Петька развернулся к Долгорукому, сверля того практически ненавидящим взглядом. – Не смей имя Варвары трепать своим языком поганым.

– Да ладно, Петруха, я же тебе по-дружески всё это говорю. Признаюсь, пока не был знаком со светом моим Наташенькой, было дело, хотел к княжне свататься, больно уж за ней приданое интересное князь Черкасский даёт. На какой-то ассамблее решил будущую невесту в уголочке слегка прижать да поцелуй невинный с девичьих губ сорвать. Так чуть не обжёгся об холодность лютую…

Петька перекинул ногу через седло и бросился на Долгорукого. Тот ждал этого броска. Оба были великолепными наездниками, поэтому сумели сгруппироваться и покатились по земле прямиком в ближайшие кусты леска, по которому ехали уже минут как десять.