Петька оказался быстрее. Вскочив, он сел на ноги всё ещё валяющегося на земле Ваньки и вмазал тому по ухмыляющейся роже. Брызнула кровь из разбитого носа, и тут Долгорукий извернулся, сбросил с себя Шереметьева и теперь уже он оказался сверху. Но Петька из-за постоянных упражнений с государем обладал большей гибкостью. Зато закалённый в океане и при обустройстве на жаркой неприветливой земле Ванька был физически более сильным.

Теперь они уже ничего не говорили, а просто молча катались по земле, не давая подняться сопернику и периодически награждая друг друга зуботычинами.

Их денщики тем временем поймали лошадей и, матерясь сквозь зубы, бросились искать пропавших из вида господ.

Петька первым почувствовал опасность, но, разгорячённый дракой Ванька не обратил внимания на внезапно замершего Шереметьева, затылок которого ощутил под собой в тот момент пустоту. Одно неверное движение, и они покатились в глубокий овраг, успев только прикрыть руками головы и хоть как-то сгруппироваться, чтобы ноги не переломать. Остановилось их падение лишь когда они упали мордами прямиком в протекающий по дну ручей.

Некоторое время оба лежали молча, переводя дыхание и пытаясь убедиться в том, что всё ещё живы. Наконец, Петька с протяжным стоном поднялся на четвереньки, а затем и на ноги. Подойдя к лежащему неподалеку Долгорукому, он сначала хотел пнуть того как следует да в печёнку, чтобы впредь неповадно было, но затем передумал и протянул князю руку, помогая подняться.

– И как теперь подниматься будем наверх? – спросил Петька, задрав голову и разглядывая стену оврага, возвышающуюся над ними.

– Да тут вроде несложно, – Иван подошёл поближе и уцепился за торчащий из земли корень. – Стена довольно пологая, а если кинжалами будем себе помогать, то спокойно заберёмся.

– Не попробуем – не узнаем, – Петька вытащил кинжал, недоумевая, каким образом он на него не напоролся при падении, и воткнул его со всей силой в стену оврага у себя над головой. После этого, придерживаясь за него одной рукой, он ухватился за торчащий корень другой и медленно полез наверх. Параллельно с ним Иван начал свое восхождение.

Как бы Долгорукий ни говорил, что овраг довольно пологий, поднимались они достаточно долго, чтобы задаться вопросом, а где, собственно, черти носят их денщиков, которые вполне могли уже их найти и сбросить верёвки, чтобы облегчить путь своим господам.

Вот только денщиков не было, и голосов, зовущих их, тоже не было слышно, так что постепенно в головы начали заползать непрошенные мысли про то, что что-то здесь не так. Поэтому, когда они синхронно ухватились за долгожданный край оврага и выползли из него, то не стали сразу же подниматься на ноги, а наоборот, приникли к земле, чтобы не привлекать внимания, избегая возможной опасности.

Невдалеке раздались голоса и послышались звуки ударов. Переглянувшись, Шереметьев с Долгоруким поползли в том направлении, жалея о том, что травка только-только начала пробиваться из голой земли и спрятаться в ней не представлялось возможным. К счастью, на пути их следования оказался роскошный куст бузины, ветви которого были настолько густо переплетены, что даже без листвы он довольно неплохо закрыл собой молодых людей, осторожно выглянувших в щелки между ветками.

Старые вояки сидели на земле, связанные, с огромными фингалами под глазами, а перед ними расхаживали пятеро человек. Их принадлежность по одежде ни Шереметьев, ни Долгорукий не смогли определить, слишком уж надетые вещи не вязались ни с одним из знакомых им образов.

– Ещё раз спрашиваю, вы кто и куда направляетесь? – один из пленивших денщиков людей стоял напротив них и задавал вопросы негромким голосом.

– А я в который раз тебе отвечаю, беглые мы. Коней вот свели у князя и подались на волю, – ответил Митрич за обоих.

– Вот так свели таких коней, и никто за вами даже погоню не организовал? – в ответ Митрич как сумел пожал плечами, что из-за связанных за спиной рук было сделать затруднительно.

– Дык, кто ж их господ-то поймёт? А у князя Черкасского денег куры не клюют, у него поди цельная конюшня, что тот дворец. Он ещё долго коняшек не хватится, ежели вообще хватится. Не Цезаря же государева мы со двора свели, – при упоминании о государе стоящий напротив пленников мужик так сморщился, словно клюкву неспелую раскусил. – А вы кто, люди добрые, сами будете-то? – спросил мужика Митрич. Тот замахнулся, и Ванька сжал кулаки, но удара не последовало. Мужик внезапно опустил руку и усмехнулся, глядя на связанных уже немолодых людей.

– Мы-то? Мы ближайшие слуги государя-императора Петра Алексеевича, коего тати из князей держат в крепости в Кронштадте, – высокопарно провозгласил мужик, а Петька недоуменно посмотрел на Долгорукого, но тот только плечами пожал.

– Ого, страсти-то какие говоришь, мил человек, – протянул в ответ Иваныч. – Токма чудится мне, что брешешь ты. Я-то Цезаря, про коего дружок мой недавно баял, своими глазами видал. Зверь, а не конь. Того и гляди из ноздрей пламя рванёт. Не пустил бы он к себе никого, акромя государя, а он на днях прогуливался с молодой женой. Уединения, видать, искали, но энто дело молодое, да и наследник трону надобен. Так что, брешешь ты про государя-то.

Мужик поморщился и наотмашь ударил по лицу старого солдата. Вот сейчас кулаки сжал Петька, а Иван покачал головой и потянулся к поясу, расстегивая петли и освобождая оба пистолета. Привычка абсолютно всё пристегивать, привязывать и намертво приматывать появилась у него в море, когда во время качки можно остаться в одном исподнем, растеряв всё самое необходимое.

Протянув один пистолет Шереметьеву, Иван принялся заряжать свой, стараясь не делать резких движений, чтобы не привлечь внимания этих татей. Пётр последовал его примеру. Когда пистолеты были снаряжены, они взяли в левые руки кинжалы и, кивнув друг другу, вскочили на ноги, одновременно разряжая пистолеты в двоих разбойников.

Их появление было неожиданным, и это позволило выиграть драгоценные секунды. Очень скоро всё было кончено, и Петька ударом рукояти кинжала в висок отправил в глубокое беспамятство предводителя этой странной пятёрки, который байку про Петра сочинил.

– Ну, а теперь узнаем, кто это были на самом деле, – проговорил Иван, наблюдая, как Митрич сноровисто связывает единственного оставленного в живых противника. Буквально через минуту тот приоткрыл глаза и застонал. Когда его взгляд сконцентрировался на князе, Долгорукий вытащил кинжал и поднёс его к лицу пленника, прислонив кончик рядом с глазом. – Я, конечно, не Андрей Иванович, тому даже кинжала не требуется, чтобы кого-то разговорить, но я тоже кое-что умею, так что, мил человек, лучше по-хорошему рассказывай, кто ты и что делаешь здесь?

После окончания допроса Иван Долгорукий без всяких сантиментов перерезал пленнику глотку, и они с Шереметьевым снова тронулись в путь. Некоторое время ехали молча, а примерно через полчаса напряжённых раздумий Петька задал вопрос:

– На что они рассчитывали? В их байку всё равно никто бы не поверил.

– Ну, не скажи, – Ванька покачал головой. – Мало кто знает, как выглядит на самом деле Пётр Алексеевич, и какое-то время местный народ вполне можно было держать в сомнениях, а от сомнений недалеко и до бунта. Просто Швеция уже хватается за соломинку, пусть и такую сомнительную. Кто-то всё равно поверит в эти россказни. Главная цель у них остаётся неизменной – Кронштадт. А вот ревельскому губернатору нужно посоветовать пристальнее следить за своими подчинёнными.

– И Андрею Ивановичу нужно передать про эту байку. Не может быть, чтобы эта пятёрка была единственной, кому поручено такие сказки рассказывать, – Петька нахмурился. – А ещё нужно как-то убедить государя, что пора портрет рисовать и профиль на монетах печатать, дабы подданные были в курсе, как их император вообще выглядит.

– А вот это правильная мысль, – Ванька улыбнулся. – А то уже я даже начал забывать, какой он. А так, на монету посмотрю и сразу вспомню.

***

– У нас проблемы, – Ушаков вошёл без стука и сразу же сел в кресло.

– А когда их у нас не было? – я посмотрел на свою тошнотворную попытку написать письмо испанцам, скривился и смял лист, отшвырнув его в сторону. – Что на этот раз? – достойная дочь Албании была послана обратно к Ахмеду с заверениями дружбы и просьбой озвучить, как я могу помочь царственному собрату. Сейчас оставалось только ждать результата и готовить войска к выступлению.

– Надир-шах написал письмо Махмуду, в котором выражает надежду на заключение мира, на том основании, что они принадлежат к одной ветке тюркских народов, – я удивлённо посмотрел на Ушакова.

– И что послужило такой разительной переменой в планах самого Надира? – я смял уже чистый лист бумаги и швырнул его в сторону исписанного.

– Он недавно вырезал последних представителей Сефевидов и взял Кабул. А сейчас движется прямиком к Индии, потому что мечтает о павлиньем троне, – Ушаков скривился. Вот это поворот, как говорится. Надир в своих действиях ведёт себя совсем не так, как я помню. Вот он, пресловутый эффект бабочки, или, скорее всего, слона. – И да, Юсуп Арыков снова бузить вздумал. Ведёт активную переписку с шахом Мухаммедом из Среднего жуза.

– Дьявол, – я услышал, как ломается в моих руках перо, а пальцы пачкаются чернилами. – Они что, сговорились? Вот что, Андрей Иванович, пошли к Шафирову гонца, пущай он делает что хочет, но письмо Надира или должно затеряться, или его должны отвергнуть. И ещё. Англичане при дворе Надира присутствуют? – Ушаков усмехнулся и утвердительно кивнул.

– Да. В количестве аж шести рыл. И они весьма неплохо справляются с тем, что поют ему в уши, как сладкоголосая птица Сирин, какой он красивый и какой замечательный и зачем ему союзники, ежели он сам способен завоевать Великого Могола и всё, что ему принадлежит.

– И они, как это ни прискорбно, правы, – я стиснул зубы и недоумённо посмотрел на переломанное перо. – Головин должен ускориться с проталкиванием Акта о гербовых сборах. Это важно, Андрей Иванович. Румянцев пущай летит в Испанию как на крыльях и разузнает, что нужно Изабелле. Чем мы можем заплатить, чтобы та территория, пусть и урезанная, с которой пришёл Долгорукий, стала нашей. Если мы сейчас не зацепимся за Америки, то не зацепимся за них никогда. Чёрт! – я яростно начал стирать чернила с пальцев, но казалось, что только больше размазываю их по коже. – Чёрт! – отшвырнув в сторону платок, я с ненавистью посмотрел на смятую бумагу.

Если я до сегодняшнего момента ещё мог как-то пользоваться своим послезнанием, то теперешние события показали во всей своей красе, что уже не могу. Всё, это совершенно другая история, и люди здесь ведут себя не так, как я привык думать. То преимущество, что у меня было, растаяло как дым, остались такие мелочи, типа причины войны за независимость. Зато Долгорукий припёр первый пенициллин – вроде бы мелочь, а приятно. Тем более, что Флемингу, похоже, лавры не достанутся.

– Что делать с башкирами? – деловито спросил Ушаков.

– Пригласи лидеров сюда. Поговорим, выясним, чем они вечно недовольны. Если не придём к какому-либо решению, то предложим им переехать на один из тех островов, которые нам достанутся после совместной с французами экспедиции. Пущай где-нибудь подальше баранам хвосты выкручивают, – Ушаков согласно кивнул, делая какие-то заметки.

Дверь приоткрылась, и в кабинет вошёл Брюс, торжественно неся в руках такой знакомый прибор. Поставив его передо мной на стол, он посмотрел на часы и молча поднял вверх указательный палец. Как только стрелки передвинулись в ту позицию, какая была нужна Якову Вилимовичу, прибор ожил и по столу поползла бумага с чётко отпечатанными на ней знаками морзянки.

Я вместе с Ушаковым с приоткрытым ртом смотрел на это чудо, уже очень мало похожее на тот опытный образец, давным-давно собранный мною на коленке в мастерской Петра Великого. Я даже забыл про выпачканные руки, так и не оттёршиеся от чернил.