– Если это совпадение, то слишком уж странное. Подозрительный случай. Впрочем, еще ничего не произошло. И, смею надеяться, не произойдет. Десять против одного; нет, двадцать против одного; нет, тысяча против одного, что башмак сейчас у Арманьяка. Надо было еще вчера, на ночь, понежиться в теплой ванне, а с утра предпринять конную прогулку миль этак на десять, да по пригородам. Все обойдется, я напрасно терзаюсь.

Тем не менее он в очередной раз взялся за осмотр башмака. Затем, бросив его, возобновил наблюдение из окна, а кончил тем, что открыл дверь и стал прислушиваться – не идет ли по лестнице троица слуг?

Вскоре раздались шаги. Мистер Лонгклюз предвосхитил стук в дверь – он уже стоял на пороге, в белом жилете и сорочке, с лицом белым и напряженным – иными словами, и лицо, и фигура его были белы.

– Ну, что? Где башмак? – рявкнул он.

– Мальчишка был у мосье Арманьяка, – заговорил мистер Франклин, указывая на юного посыльного и беря на себя представительские функции. – Мосье Арманьяк не посылал за башмаком, сэр, и потому не имеет его в мастерской.

– Так-так! Превосходно! Ну, сэр, – Лонгклюз навис над Чарльзом, в интонациях зазвенела ярость, – что вы имеете сказать в свое оправдание?

– Тот человек назвался посыльным мосье Арманьяка, с вашего позволения, сэр, – залепетал Чарльз. – Он за башмаком пришел; он сказал, что вернет башмак мистеру Франклину, как только…

– Значит, ты отдал вещь обыкновенному вору; тебе тут насочиняли, и ты рассчитываешь, что я, в свою очередь, поверю в небывальщину, которую ты принял за чистую монету. Другой хозяин в суд тебя потащил бы даже за более мелкий проступок. Будь я уверен, что ты в сговоре, я бы тебя заодно с этим так называемым посыльным привлек к уголовной ответственности. Небесами клянусь, я выясню, в чем тут дело!

Мистер Лонгклюз с грохотом захлопнул дверь прямо перед тремя своими слугами, которые остались стоять в коридоре. Мистера Франклина вся эта история заинтриговала. И он, и Чарльз, и мальчик-посыльный переглядывались, не говоря ни слова. Но, когда они собрались идти вниз, дверь гардеробной распахнулась.

– Вот что, Чарльз, это ведь ты говорил с мошенником? – начал мистер Лонгклюз.

– Да, сэр.

– Узнал бы ты его, если бы снова увидел?

– Наверное, узнал бы, сэр.

– Каков он из себя?

– Ничего особенного, сэр.

– Он рослый или, может, коротышка? Фигура у него какая?

– Высокая фигура, сэр.

– Продолжай. Что еще ты запомнил? Выкладывай.

– Шею длинную запомнил, сэр. А еще держится он, будто палку проглотил. И у него плоскостопие, сэр. Сам тощий, а плечищи широченные – во какие!

– Дальше. Лицо его опиши.

– Лицо такое… дурное, в общем, сэр.

– Это как?

– Кожа бледная, как у хворого, сэр. И оспин изрядно. Само по себе широкое и плоское, нос как пипка. Глаз он толком не открывает, будто в щелки глядит, и склабится все время. Усишки у него жиденькие, рыжие, на концах завитые.

– Возраст?

– Да под пятьдесят, сэр.

– Ха-ха! Превосходно. Как он был одет?

– Фрак черный, заношенный, жилетка в цветочек, атласная, тоже старая, засаленная вся, сэр, а панталоны твидовые, грязнущие. И все платье будто с чужого плеча, а шляпа коричневая, в жирных пятнах, прошу прощения, сэр, а еще трость у него была в руке. Я запомнил, потому что перчатки у него из бумажных ниток – джентльмена корчит из себя, стало быть, сэр.

– И он потребовал именно правый башмак?

– Да, сэр.

– Ты уверен? Когда ты дал ему башмак, он просто его принял или, может, разглядывать начал?

– Он его разглядывал, сэр, так глазами-то и сверлил, да еще перевернул, да на подошву посмотрел и говорит: «Порядок». А потом ушел с башмаком вместе.

– Как именно он выразился: дайте, мол, башмак из пары, которую хозяин вчера надевал? Или он сказал «вчера вечером»?

– Кажется, он сказал «вчера вечером», сэр.

– Напряги память. Ты уверен насчет «вчера вечером»? Он именно так выразился?

– Думаю, да, сэр.

– Нет, это не годится. Мне нужна точность. До сих пор ты ее демонстрировал. Мне казалось, ты помнишь все подробности.

– Так и есть, сэр. Он сказал «вчера вечером».

– Гм. Ладно, хватит. Франклин, ты запомнил описание этого субъекта? Вы все трое должны крепко держать его в уме. Это приметы вора; если вновь увидите его, сразу хватайте и не отпускайте, пока полисмен не подоспеет. А ты, Чарльз, будь готов подтвердить свои показания под присягой, ибо я немедля отправляюсь в полицейский участок, где и оставлю перечень примет.

– Слушаю, сэр, – отвечал Чарльз.

– Ты, Франклин, пока свободен, только вели кому-нибудь распорядиться, чтобы вызвали кэб.

Мистер Лонгклюз вернулся в гардеробную и закрыл дверь. Вот ход его мыслей: «А ведь Леба, несчастный глупец, именно на этого субъекта жаловался – следит, мол, за ним, глаз не сводит. Я и сам его видел. Могут открыться и другие обстоятельства. Но это точно он – да, он самый. Тут есть о чем подумать! Святые небеса! Этому человеку надо предъявить обвинение, вывести его на чистую воду; пусть предстанет перед судом. Дело нешуточное; тут виселицей попахивает. Поживем – увидим».

Полный подозрений касательно утраченного башмака, мистер Лонгклюз двигался в восточном направлении. Лицо его было ясно, ибо он видел цель. По пятам за ним, держа на его плече ледяную ладонь, неслышно кралась Мрачная Забота^[16], а поодаль, временами обгоняя и фамильярно заглядывая ему в лицо, маячил образ бывшего сыщика. Приятелям, которые кивали мистеру Лонгклюзу, заприметив его на Пиккадилли, на Сент-Джеймс-стрит, на Полл-Молл – словом, на подступах к центру, – казалось, что он только что услышал презабавную историю. Зато те, кому этот великий человек встретился уже на въезде в Темпл, ближе к Ладгейт-Хилл, испытывали секундное замешательство и думали: «Интересно, какие акции нынче подскочили в цене, а какие вдруг взяли да упали, что этот Лонгклюз весь так и светится?»

Глава IX. Человек без имени

Мистер Лонгклюз избрал стратегию самую дерзкую из всех возможных. В полицейском участке он сразу перешел к делу. Ему, сказал он, известно, что из полиции недавно уволен некий субъект, приметами которого он также располагает; и вот он хочет знать, верно ли его информировали, ибо нынче утром в его доме совершено ограбление, и человек, против которого у него, у мистера Лонгклюза, достаточно улик, очень похож на изгнанного сыщика.

– Действительно, пару недель назад мы дали расчет одному сотруднику сыскного отдела.

– Как его имя? – спросил мистер Лонгклюз.

– Пол Дэвис, сэр.

– Если окажется, что он и есть вор, я, пожалуй, смогу предъявить ему и более серьезное обвинение, – произнес мистер Лонгклюз.

– Не желаете ли поделиться информацией прямо сейчас, сэр? – с надеждой осведомился полицейский.

– Нет, я еще сам не уверен, – отвечал мистер Лонгклюз. – Но, видимо, скоро дозрею.

Следователь предпринял попытку зайти с другого боку.

– Какова же, сэр, природа этого более серьезного обвинения?

– Я намерен дать показания во время вскрытия, которое состоится сегодня; речь идет о вскрытии одного французского подданного, умерщвленного вчера вечером в «Салуне». Не то чтобы я лично видел убийство; я сделал выводы исключительно на основе дедукции.

– То есть вы связываете Дэвиса с убийством? – выдохнул следователь. Благоговение слилось в его голосе с любопытством крайней степени, ибо посетитель занимал его все больше и больше.

– Да, но лишь до известных пределов. Где он живет?

– Раньше жил на Розмари-корт, но, кажется, съехал. Погодите, я выясню, сэр. Эй, Томкинс! Вы же знаете, где обитает Пол Дэвис. Он ведь съехал с квартиры на Розмари-корт?

– Да, уже полтора месяца прошло. Подался на Голд-Ринг-элли, но и ту квартиру оставил неделю назад. А где он сейчас, я понятия не имею. Хотя найти его – дело нехитрое. Вам удобно будет, сэр, если ответ доставят сегодня, скажем, в восемь вечера?

– Да, вполне. Я хочу, чтобы на этого Дэвиса взглянул мой лакей, – отвечал Лонгклюз.

– Соблаговолите сообщить ваш адрес и почтовый штемпель, и мы пришлем вам информацию по почте, чтобы вы не затруднялись посещением участка.

– Благодарю. Вот, пожалуйста.

Мистер Лонгклюз оставил пару любезных следователей и перешел к столу коронера, где был принят не совсем так, как обычно принимаются посетители. Человеку с капиталами всюду почет – на него устремлены все взгляды, воздух полнится восторженным шепотом. Вот и мистера Лонгклюза сразу усадили в кресло, и показания его – когда он счел, что пора их давать, – были выслушаны с подчеркнутым вниманием – сердце коронера явно трепетало в предвкушении деталей.

А теперь я перемещу читателя – с его согласия, разумеется, – в сторону моря, подальше от лондонского смога; пусть несколько минут подышит свежим воздухом, послушает, как шелестят листвою вековые деревья, вдохнет ароматы луговых трав и насладится птичьими трелями.

Как известно, на старом тракте между Лондоном и Дувром находится гостиница. Имя ей – «Королевский дуб», судя по ветхой вывеске, на которой еще можно разглядеть государя Карла II: сидит он в величавой позе, поблескивая сквозь листву короной из фольги (что неразумно, когда всюду рыщут эмиссары с алебардами наперевес)^[17].

Если вы держите путь в Лондон, гостиницу увидите слева. Это добротное старинное строение; здесь же помещается конюшня, где можно сменить лошадей; впрочем, ныне, когда путешественники предпочитают железную дорогу, спрос на них невелик, да и сам тракт, некогда оживленный, приходит в запустение.

Солнце уже село, но небосвод пока не померк; и в этом-то зловещем свете мистер Трулок, хозяин гостиницы, с крыльца наблюдает за приближением почтовой кареты, запряженной четвернею, и с двумя форейторами. Карета мчится со стороны Дувра по направлению к «Королевскому дубу» и Лондону; скорость бешеная, да еще дорога здесь идет под уклон. Между каретой и гостиницей остается с четверть мили.

– Не иначе, погоня; лошади уже сами по себе скачут. Тебе так не кажется, Томас? – уточнил мистер Трулок у пожилого официанта.

– Нет. Форейторы вон как их нахлестывают – приглядитесь-ка! Нет, сэр, не от погони карета уходит, а просто молодцы озоруют.

– А багаж на крыше есть? – спросил хозяин гостиницы.

– Да, сэр, вещички кой-какие там привязаны.

– Преследователей не видать, – произнес мистер Трулок, из-под козырька ладони вглядываясь вдаль.

– Никогошеньки, – подтвердил Томас.

– Однако чего-то ведь они напугались, неспроста этот аллюр! – продолжал мистер Трулок, прикидывая, остановится или нет карета возле гостиницы.

– Бог мой! Они до указателя добрались. Сворачивают; к нам сворачивают! – воскликнул Томас и осклабился.

Карета и взмыленные кони были уже совсем близко. Возвещая о своем намерении остановиться, форейторы вскинули хлысты и со всей мочи натянули поводья. Дрожащие, храпящие, едва живые кони встали; пена хлопьями летела с их боков.

– Займитесь джентльменом – худо ему! – крикнул юный форейтор.

Мистер Трулок, как и подобает хозяину гостиницы старой закалки, сам бросился к дверце кареты, уже отворенной расторопным Томасом. Хозяин и слуга увидели пожилого джентльмена. Зрелище несколько их шокировало: джентльмен был желт лицом (вероятно, от разлития желчи), щеки имел впалые, нос правильный, с горбинкой; но, обмотанный шалями, в бархатной скуфейке на темени, лежащий в углу, он производил впечатление покойника либо человека, которого хватил удар. Под полуопущенными веками можно было разглядеть только белки глаз. На сомкнутых губах подсыхала пена. Изящные кисти рук были сцеплены, а надменное лицо, со всеми его морщинами, казалось, обездвижила сама Смерть.

Джон Трулок разглядывал старика в молчании, с любопытством того сорта, которое сродни ужасу.

– Ежели он покойник, – зашептал ему на ухо Томас, – нам его в дом брать не след, а то нагрянет коронер со своими людьми, и все кувырком пойдет. Известно: где на пять фунтов польстишься, там десять потеряешь.

– Твоя правда; пускай попробуют нам его навязать, – кивнул мистер Трулок.