Я бросила взгляд на Язмин, сидевшую рядом со мной. Яз была старше всех нас плюс-минус на десять лет, ей было около сорока, в волосах у нее виднелись прожилки седины – то ли возраст, то ли окрашивание, то ли стресс. Яз нашли лежащей навзничь посреди перекрестка. Повезло, что никто ее не переехал. Или нет. Повезло? Да разве это везение?

– Вот видите! – воскликнула Анджела. – У всех иногда возникает чувство, что их преследуют!

– Думаю, что куда чаще оно возникает, когда тебя действительно кто-то преследует, – сказала Лейси.

– Считаешь, мне стоит попросить его, чтобы прекратил? Он ведь не прекратит.

Анджела посмотрела в лицо каждой из нас, словно пересчитывала согласных. Она остановила взгляд на мне и едва не разинула рот. Я потупилась, но слишком поздно. Она заметила, куда я смотрю – на руку, которой она держалась за горло. Анджела залилась краской и отдернула руку – та дрожала. Черт. Нужно беззвучно сказать «прости», если она еще раз посмотрит на меня, решила я, но Анджела, конечно, отвернулась.

– А что насчет тебя, Лу? – в этот самый миг спросила Герт.

Герт – не одна из нас, не жертва убийцы и не клон. Герт – профессионал, прошла специальную подготовку. Она работала в комиссии по репликации и переехала из столицы в глубинку Мичигана, чтобы модерировать встречи нашей группы поддержки, сводить на нет последствия случившегося с нами. Вскоре после того, как нас клонировали, другие люди из комиссии, ученые и прочие «пиджаки» забыли про нас, но Герт никуда не делась. И Герт была неутомима. Непоколебима. Она заплетала волосы в тугую замысловатую косу, которая шла по центру головы, как гребень на спине у ящерицы. Герт носила джинсовые рубашки, парусиновые штаны и грубые рабочие ботинки, будто в качестве терапии мы занимались малярным или сантехническим трудом. Что на практике не слишком отличалось от ее терапевтического подхода. «Ну и что ты будешь с этим делать?» – любила спрашивать Герт в ответ на наши признания и откровения. «Какой прикладной навык принес тебе этот опыт?» Словно наши жизни – это то, что можно починить при помощи отвертки.

Герт все ждала от меня ответа. Я не собиралась высказывать свое реальное мнение: что Анджеле надо отшить того парня, порвать с ним раз и навсегда, сказать ему, чтобы отвалил и больше не возвращался. Я вспомнила о зеленой холщовой сумке на дне шкафа, но задвинула эту мысль поглубже в тень. И ответила:

– Думаю, Анджела сама должна решить, как ей поступить с бойфрендом.

– Экс-бойфрендом, – поправила Анджела.

– Если она не против, чтобы он преследовал ее, то пускай преследует.

– То есть нам всем можно вести себя как хочется? – возмутилась Лейси. – Так же не бывает!

Одновременно Анджела тихо произнесла:

– Я против. Но его это не волнует.

– Я спросила не о том, что ты думаешь насчет Анджелы и ее жизни, – сказала мне Герт. – Я поинтересовалась, как у тебя дела. Расскажешь нам, как прошла неделя?

– Как прошла неделя? – растерялась я. – Я сходила на вечеринку.

– И как оно? Как вечеринка?

Я вспомнила о женщине, что расспрашивала меня о смерти, о том, как побелело ее лицо, когда я протиснулась мимо, о тяжести пальто, которыми я накрывала себя, как они ложились на меня одно за другим, словно комки земли, что бросают на гроб.

– Громко. Людно. Я рано ушла домой.

– Вот это страсти, – буркнула Лейси.

Герт посмотрела на нее с укоризной.

– Это верное решение, – сказала она мне. – Ты ушла, когда почувствовала такую необходимость. Ты прислушалась к себе…

Герт заговорила о пользе позитивного самоубеждения и важности заботы о себе. Не то чтобы ее речи были пустословием. Просто все это я уже слышала, и ничто из этого так ни разу мне и не помогло. Потребность убеждать себя, будто все хорошо, лишь подтверждала: дела идут не очень.

– А как насчет тебя, Ферн? – спросила Герт, повернувшись к той, что еще не успела высказаться. – Хочешь поделиться?

Ферн аккуратно заправила волосы за уши, и я в очередной раз отметила, до чего мы с ней похожи – не как сестры или кузины, но как работы начинающего художника, который делает эскиз за эскизом, пытаясь запечатлеть лик какой-то женщины.

– Не сегодня, – ответила Ферн.

Так она отвечала всегда, но на сей раз это прозвучало задумчиво, будто подразумевалось «скоро, довольно скоро». Ферн была очень привлекательна; вероятно, ей часто приходилось давать обещания, сдерживать которые она не собиралась.

– Не сегодня, – как припев повторила Ферн.

Ферн стала второй по счету жертвой, за три до меня, а я – последней. Ферн, с коленями, прижатыми к лицу, нашли в тележке для покупок на окраине парковки у торгового центра «Лансинг». В самом убогом месте на свете, не раз сетовала она. До этого Ферн не бывала там ни разу.

За рулем припаркованной возле клиники золотистой машины сидел мужчина и следил за выходом. Я вышла, и он тут же вытянулся в струнку, но когда мое лицо показалось из тени, откинулся обратно. Видимо, это был экс-бойфренд Анджелы. Я представляла его себе долговязым типом с кислой физиономией, кем-то вроде коллег Сайласа. В действительности же он оказался полным и округлым, с выдающимся носом и близко посаженными глазами, которые придавали ему несколько удивленный вид. Если Анджела напоминала гусыню, то он скорее селезня.

В этот самый миг, будто повинуясь моему мысленному зову, из клиники появилась Анджела и, проходя мимо, задела меня. Вернее, не задела – поскольку ее тело не соприкоснулось с моим, только всколыхнуло воздух. Она зашагала к автобусной остановке в дальнем конце тротуара, даже не взглянув на золотистую машину, хотя водитель той пристально за ней наблюдал.

Я задумалась, не предупредить ли Анджелу, что ее экс-бойфренд здесь, но она, разумеется, и так это знала – она сама завела об этом речь на собрании группы. И все же мне было неспокойно, и я ее окликнула. Анджела обернулась, но я не смогла различить выражения ее лица. На солнце ее глаза казались черными провалами, словно их выкололи.

– Прости, – сказала я. Имелось в виду «за то, что пялилась на твою шею и смутила тебя», но изо рта у меня вылетела лишь крошечная, наихудшая часть этого сообщения: – За шею!

Прости за шею.

Ужас.

Анджела на секунду задержала на мне взгляд, затем развернулась, шагнула под козырек остановки и застыла там, вздернув нос, как гимнастка на стартовой точке. Экс-бойфренд тем временем, не заглушая мотор, припарковался прямо позади нее. Я наблюдала за ним краем глаза: все это время он смотрел только на Анджелу и не отвлекся, даже когда я окликнула ее.

– Эй. – Ферн дотронулась до моего локтя. На подбородке у нее виднелся рядок шрамов от акне, заметных только в ярком солнечном свете. Удивительно, но даже это было ей к лицу – как потертость на дорогом ежедневнике. – Хочешь, сходим куда-нибудь?

Я удивилась – предложение мне польстило.

– Например, пообедать? – спросила я.

– Почему нет? Например, пообедать.

– Погоди минутку, – попросила я. – В смысле, да. Да, хочу. Но ты можешь минутку подождать? Анджела просто…

– Анджела просто что?..

– Прости. Одну минутку.

Но Анджела уже исчезла. Я обвела взглядом всю парковку – Анджелы нигде не было. Я не видела, как она уехала, но представила возможные варианты событий. Первый: автобус пришел, двери открылись, Анджела вошла в галдящую толпу пассажиров. Второй: Анджела замерла, ощутив, что за ней следят, что экс-бойфренд сверлит взглядом ее затылок, основание шеи. Это чувство стало невыносимым. И она не выдержала, обернулась – а там он. Как всегда – он. Тяжело вздохнув, она пошла обратно к нему, открыла дверцу машины и забралась внутрь.

Места преступлений

Первое: Анджела на скамейке в парке, голова запрокинута, горло перерезано, пара кожаных плетеных сандалий стоит на земле у ног, словно она сбросила их на минуточку, чтобы дать ступням отдохнуть.

Второе: Ферн в тележке для покупок возле торгового центра, ноги прижаты к туловищу, лоб упирается в колени, грудь в засохшей крови, винтажные лодочки сложены в выдвижной отсек тележки, куда обычно сажают ребенка или кладут сумку.

Третье: Язмин под светофором, смотрит в небо, ноги вместе, руки раскинуты в форме буквы Т, туфли стоят возле одной из них, будто Язмин шагала по городу босиком и несла обувь в руках.

Четвертое: Лейси на карусели, лежит свернувшись калачиком, ботинки в центре карусели, одна нога Лейси свисает, носок касается земли, словно она хотела потрогать песок, ощутить вращение.

Пятое: Луиза на окраине парка, лежит ничком в сточной канаве на обочине, кроссовки в лесу, стоят на тропинке в нескольких милях от Луизы, будто она сбросила их, пытаясь поскорее унести ноги.

4

– Я не могу там говорить, – сказала мне Ферн. – При всех тех женщинах.

Зато здесь, в присутствии одной лишь меня, говорить ей, судя по всему, труда не составляло. Здесь – это в баре «Ноль», расположенном в паре кварталов от колледжа, где Ферн изучала то ли историю, то ли искусство – я забыла, что именно. Может, историю искусства? Искусство истории?

– А еще там Герт, – добавила Ферн.

– А что не так с Герт?

– Такое ощущение, будто она ждет какой-то благодарности – можно подумать, она лично вернула нас к жизни.

Бар «Ноль» представлял собой индустриальный ангар, который ночами наполнялся извивающимися телами, а по утрам от них избавлялся. Во вторник пополудни посетителей здесь немного, жалкие крохи. А вот прошлым вечером в баре, похоже, было не протолкнуться и подавали светящиеся в темноте напитки, потому что, отдав наш заказ, бармен достал швабру и принялся оттирать от бетонного пола пятна засохшей люминесцирующей жидкости.

Ферн крутанула бокал со скотчем и принюхалась. Опасливо пригубила напиток и тут же сплюнула его обратно.

Я рассмеялась.

– Не оправдал ожиданий?

– У меня не было ожиданий, – сказала Ферн. – До этого я никогда не пивала… не пила… не упивалась?

– Кажется, правильно говорить «не выпивала».

Ферн улыбнулась.

– До этого я никогда не выпивала скотч. Вкус такой, как будто его настаивали… – Ферн описала языком круг внутри рта. – …на ботинках.

– Хочешь, поменяемся? – Я придвинула к ней свой джин. – Мой муж пьет скотч. Я свыклась с этим вкусом.

– Муж? Господи. Я и забыла, что у тебя и такое водится.

– Угу.

– И ребенок есть, да?

– Она в яслях, – торопливо пояснила я.

Ферн взглянула на меня исподлобья.

– Я, вообще-то, и не думала, что ты ее где-то на обочине забыла.

– Нет, я понимаю. Просто… – Просто за последний час – за последние несколько часов с тех самых пор, как вышла из дома, – я ни разу не вспомнила о Нове. Это не нормально, не по-матерински. – Просто мне нужно будет забрать ее после того, как мы с тобой распрощаемся, – добавила я.

Еще одна ложь: Сайлас должен был забрать ее из яслей по пути с работы. Сайлас всегда ее забирал.

Когда Нова только родилась, при одном лишь ее упоминании из сосков начинало сочиться молоко, рубашки намокали – мне было мучительно стыдно. Я опустила взгляд себе на грудь. Сухо, конечно. Эти соски никогда и ничем не сочились, Нова никогда из них не кормилась. После того как меня убили, Сайлас перевел ее на молочную смесь. Он покупал ту, что продавалась в маленьких пакетиках, каждый – с упоминанием качества, развитию которого способствовало употребление этой смеси: стойкость, дружелюбие, искренность – прямо дары фей, ни больше ни меньше.

– То есть, – сказала Ферн, – ты настоящий, всамделишный взрослый.

Настоящий, всамделишный взрослый. И когда же я им стала? Всего пару лет назад я была как Ферн, одинокой и бездетной; некому было отвлекать и отнимать меня у жизни, я имела возможность днями напролет исполнять свои капризы и желания. Иными словами, никаких мокнущих сосков, но опять-таки – никаких мокнущих сосков. Об этом ли я грезила, когда паковала ту сумку?