С башенки грязной посуды у раковины сваливается чашка, и мама что-то бормочет – не слышу что, но улавливаю смысл. Сейчас мне не помешает долгий горячий душ и полноценный сон, но я все же пишу Джори, чтобы приезжал за мной. Я хочу его увидеть, да и, выбравшись из дома, хотя бы получу передышку от маминых бесконечных придирок. Вряд ли она отдает себе отчет хотя бы в половине случаев, когда так делает, но меня будто оценивают сутки напролет, без остановки. Джори как-то описал, каково это – проводить уроки истории под наблюдением инспектора из управления по стандартам в сфере образования, и это то же самое ощущение, которое у меня возникает при появлении мамы. Ей даже говорить ничего не нужно, я просто чувствую ее присутствие рядом, как она мысленно делает себе пометки. На этой неделе в списке моих преступлений ошибка с переработкой отходов и убийство фикуса лировидного.

– У Эмми он годами жил, Бет. Годами.

Ничего удивительного, что мне было не до поливания домашних растений, и вполне естественно, что о переработке отходов я тоже ничего не знаю, так как дома мама никого не подпускает к сортировке мусора. И откуда мне знать, что все, что подходит под вторсырье, надо было класть в другие мешки, разноцветные, которые Эмми держит под раковиной? Вывоз мусора и переработка отходов, похоже, занятие на весь день, и я уже подумываю, а не послать ли управление по сбору отходов куда подальше и просто в следующий раз взять и выбросить все в одно ведро, но мне это с рук не сойдет. Мама, скорее всего, проведет проверку мусорных баков, и умение сортировать отходы, без сомнения, окажется важной частью испытательного срока, который она мне назначила. Хотя я на эту «работу» изначально даже не претендовала.

В дверь звонят, и, когда Джори наклоняется меня обнять, я ему шепчу:

– Спаси меня от диктатуры Мойры!

Он смеется:

– Я взял два гидрокостюма просто на всякий случай. Только полотенец нет, можешь захватить?

Я отстраняюсь и указываю на тяжелые темные тучи, клубящиеся в небе, но он только закатывает глаза:

– Просто бери полотенце и залезай в машину.

Джори паркуется у спасательной станции и идет за талоном. Выйдя из машины, я тут же жалею, что не собрала волосы: на таком ветру они сразу летят в лицо. По сравнению с густыми кудряшками сестры мои волосы кажутся слишком прямыми и тонкими, и я всегда хотела больше объема – но не таким же способом.

– В машине есть одна, – сообщает Джори, пристроив талончик на приборную доску.

– Одна что? – не понимаю я, отплевываясь от пряди волос.

– Резинка для волос.

– Отлично! Дай, пожалуйста. Погоди, а откуда она у тебя в машине? И чья она?

– Ты серьезно спрашиваешь? – Он застегивает куртку и передает мне пальто вместе с резинкой для волос. Моей.

– Ну я же не знаю, кого ты возишь, – пожимаю плечами я. – Но надеюсь, что они все выбираются живыми. Всегда говорила, что-то тут не так: с чего бы тебе ездить на минивэне, а не на обычной машине, как нормальные люди? Ты же ничего не продаешь.

– Мы же в Бьюде ^[5], Бет. Это для моей доски для серфинга. Оглянись. – Он обводит рукой парковку, где почти все машины как раз минивэны.

– Ну да, но эти люди постоянно занимаются серфингом. А ты же просто одеваешься с ног до головы во все серферское, а потом бродишь у берега по колено в воде. – Он терпеть не может, когда я издеваюсь над его гардеробом из местного магазина для серфинга, и я пихаю его локтем, показывая, что просто шучу. – У тебя в багажнике еще и кабельные стяжки со скотчем?

Он смеется.

– Если тебе так нужно знать, эта резинка – одной вредной девчонки, которую я иногда подвожу, хотя в последнее время мы с ней редко видимся. Она носит такие резинки на запястье, но использует их вместо рогатки, когда немного подшофе. Я держу их в бардачке на ветреный день, когда она становится похожа на йети.

– И все же есть тут что-то от Теда Банди ^[6].

Мы выходим с парковки, обходим лодочную станцию и идем через дюны вниз, к морю. До прилива еще далеко, а небо за время поездки лишь сильнее потемнело. Джори выглядит оживленным, обычно это означает, что сейчас мне расскажут какой-нибудь интересный факт. Я вздрагиваю от холода и поднимаю воротник пальто повыше, до рта, тут же улыбаясь, когда Джори начинает говорить:

– Когда Банди убивал, он водил «Фольксваген-жук», а не минивэн. И цвета он был бежевого, это потом он украл второго «жука», уже оранжевого. Конечно, полиция к тому времени уже знала, что он негодяй.

– Я бы сказала, «негодяй» – это слишком мягко, – замечаю я. – «Настоящий изверг, зло во плоти» – слова судьи ^[7].

Джори, кажется, изумлен такими познаниями, но, узнав мой источник, смеется.

– Это из нового фильма с Заком Эфроном. Тебе он понравился?

– Не особо, – корчит гримасу он, – но если ты имеешь в виду, посмотрел ли бы я его с тобой, то да, посмотрел бы. Это самое малое, что я могу сделать. Как вообще дела? Твои родители так и приезжают каждый день?

– Ага. – Я убираю руки глубоко в карманы. – Когда я сейчас уезжала, мама как раз составляла новый список инструкций в ежедневнике, который, мне кажется, она купила специально для этих целей. А назвала она его «Книга дел Бет». Чертова «Книга дел Бет»!

– Не может быть, – произносит Джори, хотя вовсе не выглядит удивленным: он знает мою маму почти так же давно, как и я.

Пересказываю ему события последних недель. Рассказываю, что Полли закрылась в себе и хочет уйти из команды по плаванию, а ведь ей годами нравилось быть частью школьной сборной. И что я так и не разобралась в том письме из банка по поводу ипотеки, а больше никто, похоже, не видит ничего странного в расхождении дат или в том, что само письмо застряло в ящике на кухне, который не открывался. Что каждый вечер вижу, как мой племянник желает спокойной ночи своим маме и папе – только их фотографии, и что когда я наконец спускаюсь вниз, то от усталости падаю на диван, и все. И как мне повезло, что он достаточно большой и удобный, потому что даже сама мысль, чтобы спать в кровати Эмми и Дуга, для меня невыносима. Рассказываю, как на прошлой неделе я не мыла голову целых пять дней, и тут Джори смеется и вздыхает: «Ох, Бет». Иногда меня раздражает, когда люди смеются и говорят: «Ох, Бет», – будто мне не тридцать один год, а всего один, но, когда так говорит Джори, я не обижаюсь, потому что он мой лучший друг и всегда на моей стороне.

Я докладываю о жизни после аварии спокойно и буднично, но, когда он спрашивает: «А как ты себя чувствуешь на самом деле?» – слова не идут. Мне хочется рассказать, что на меня навалилось слишком много дел и эмоций, что я полностью выпала из своей зоны комфорта и что, когда я все же нахожу время подумать о жизни, какой она была и какой стала после аварии, я никак не могу поверить, что это та же самая жизнь. Вот эта, новая, кажется ненастоящей.

Мы останавливаемся в нескольких метрах от моря, я снимаю ботинки и запихиваю внутрь носки. Киваю Джори, показывая взглядом на его кроссовки.

– Ты что, шутишь? – поражается он и указывает на небо: – Слишком холодно и мокро.

– Нам и так холодно и мокро, – пожимаю плечами я.

Он бормочет что-то вроде «сумасшедшая», но все же начинает неохотно расшнуровывать кроссовки. Какое-то время мы стоим молча, зарываясь ногами в песок. Лак с ногтей почти весь сошел, месяц его не обновляла. У родителей я привыкла устраивать себе по воскресеньям пару часов отдыха со спа-процедурами, ванной, маской для лица, потом наносить искусственный загар и, пока он подсыхал, делать маникюр. А сейчас выкроить лишний час или два на подобные занятия кажется чистым безумием – вот почему, видимо, я вернулась к своему естественному оттенку «Каспера-дружелюбного-привидения». Хотя сейчас меня совсем не беспокоит отсутствие загара или облупившийся лак.

– Бедный Тед, эта история с фотографией… Просто сердце разрывается. – Джори пытается закатать джинсы, но сдается, обнаружив, что они слишком обтягивающие у лодыжек и выше голени никак не поднимаются.

– Так и есть, но, как ни странно, пожелав им спокойной ночи, он успокаивается, так что я смирилась. Ему, похоже, нужен этот ритуал. И сказку он одну и ту же перед сном просит: Дуг рассказывал ему историю про змею и пожарника Сэма. Целую неделю не могла правильно вспомнить сюжет! И даже сейчас его не особенно впечатляют голоса моих персонажей, а ведь я правда стараюсь.

Джори смеется:

– О, я бы дорого заплатил, чтобы услышать, как ты говоришь голосом пожарника Сэма. Ну же, давай, всего пару фраз!

– Отстань, – ворчу я, но произношу: – «Хороший пожарник всегда на службе!» – пытаясь говорить с максимально правдивым уэльским акцентом, который, по словам Джори, куда лучше, чем он ожидал.

– Покажи своей маме, вон какой полезный новый навык. Может, это как-то компенсирует твои неоднозначные успехи в готовке и сортировке мусора. – Он бросает на меня взгляд искоса, и я вздыхаю.

– Ну правда, Джор. Такое напряжение… Будто мама только и ждет, что я наломаю дров, и тогда она сможет сказать: «А я же говорила», – а потом схватит Полли и Теда и увезет к себе, и будет кормить куда более разнообразно, чем я с вечной пастой с песто и сосисками.

Джори хватается за сердце в притворном удивлении:

– Ты что, теперь кладешь в свою пасту с песто сосиски? Да ты изменилась.

– Я теперь и омлет умею готовить. И становлюсь экспертом по любимым гренкам Теда с сырным соусом – да мне и самой нравится макать их в кетчуп.

Мы делаем еще несколько шагов по пляжу. Волны легко шелестят, касаясь ног. Это такое облегчение – говорить о маме с кем-то кроме папы (который, вполне понятно, оказался меж двух огней). Прежде все свои самые серьезные жалобы на маму я высказывала Эмми, которая всегда отвечала что-то вроде: «Вы двое просто цапаетесь, ты же знаешь, что она тебя любит», – а на мое «Да, но тебя она любит больше» закатывала глаза.

Дождь усиливается, и я смотрю наверх так, что капли остаются на лице, и мне нравится это ощущение бодрости.

– А представляешь, вчера она начала задавать мне случайные вопросы, ну, вроде теста.

– Какие вопросы? – Джори безуспешно пытается скрыть улыбку, но я вижу, что ему весело.

– Что-то вроде: «Скажи, где надо перекрывать воду» или «А что ты будешь делать, если у Теда случатся судороги». Серьезно, это доводит меня до ручки.

– Черт побери. Хотя соответствовать стандартам Мойры Паско всегда было невозможно, правда? А Эмми – что ж, она действительно похожа на твою маму в том, что «все должно быть так, а не иначе», пусть и чуть-чуть.

Он прав. Мы с Эмми в плане организованности и порядка как небо и земля, хотя Эмми гораздо спокойнее относится к этому, чем наша мама. И хотя я бы рада не согласиться, но не могу отрицать, что у мамы есть все основания для беспокойства: о некоторых очевидных вещах я знаю слишком мало.

– Я не умею готовить, Джор, – говорю я. – Не знаю, как присматривать за маленькими детьми. Не знаю, как понять, что происходит у Полли в голове или почему она спрятала письмо из банка – если она правда его спрятала. Не знаю, как проверять счетчик электроэнергии или что означают все эти счета. К счастью, за этим следит папа, или мы бы оказались в полной заднице, хотя куда уж хуже…

Неожиданно накатившая волна, выше, чем остальные, застает нас врасплох. Она доходит до колен и мочит краешек моих закатанных джинсов, а Джори, так и не сумевший закатать свои, вообще промок, а я знаю, что он это терпеть не может. Он вздрагивает, но в остальном ведет себя как ни в чем не бывало – впечатляет.

– Если нужно будет помочь, я всегда приеду. Ты с детства не умеешь просить о помощи. Может, уже пора стать большой девочкой и научиться?