– Ты сказала, что после того, как ты проглотила тот камень, тебе пришлось заняться сексом с неким мужчиной. Об этом ты никогда раньше не упоминала. Кто он? Это ведь не был… один из моих отцов, да?

Он произнес это со слабой ухмылкой, но Анна не могла не заметить ни того, как напряглась его челюсть, ни промелькнувшей во взгляде боли. Селена отдала его на воспитание своему старому другу и его партнеру. Аттис всегда говорил о своих отцах с любовью.

– Нет. Человек, который… которого я выбрала, не был твоим отцом. Ты существовал внутри заклинания; он был необходим исключительно в силу биологических причин.

– А я-то все это время воображал, что ты Дева Мария, а я появился на свет в результате непорочного зачатия…

Селена бросила на него неодобрительный взгляд:

– Он был одним из моих давнишних любовников, вот и все. Ни в какие подробности я его, разумеется, не посвящала. Он даже к миру магии никакого отношения не имеет. Где он сейчас, я не знаю.

Аттис устало покачал головой:

– Не суть важно. Пойду-ка я на боковую. – Он собрал пустые тарелки и стаканы и двинулся к лестнице, отпихивая с дороги фонари в виде лун, но остановился перед Анной – не скрытый больше в полумраке, но на мгновение подсвеченный лунным мерцанием, единственным, что было способно запечатлеть его. – С днем рождения тебя, Анна.

Прежде чем она успела что-либо ответить, он ушел, и Анна осталась думать о том, как прозвучало в его устах ее имя – так тепло и печально, точно дотлевающий уголек.

Теперь они с Селеной остались вдвоем. Облака наконец-то начали расползаться, и между ними, словно цветы, пробивающиеся сквозь трещины в стене, выглянули звезды.

Селена попыталась выдавить из себя смешок, но вышло у нее неестественно:

– М-да, все пошло не по плану. – Она подлила себе еще шампанского. – Я просто хотела тебя… вернее, вас обеих… порадовать в честь дня рождения.

– Хочешь верь, хочешь нет, но это был один из лучших моих дней рождения, – сказала Анна.

– Даже и не знаю, что же тогда сказать про все остальные. – Селена уныло рассмеялась. – Думаешь, Эффи теперь всю жизнь будет меня наказывать?

– Ну, не всю… – произнесла Анна не слишком-то убедительным тоном.

Эффи была не из тех, кто останавливается на полпути.

– Кажется, мать из меня вышла так себе.

Анна вполне могла бы сыпануть соли на рану, которую нанесла Селене Эффи. Она могла бы спросить Селену: «Почему? Почему ты ничего нам не сказала? Почему не позволила нам всем вместе противостоять тете?» Но Селена и без того выглядела совершенно раздавленной, так что вместо этого Анна произнесла:

– Ну, как по мне, для матери поругаться с дочерью-подростком дело совершенно обыкновенное.

– Наверное. – Селена попыталась улыбнуться, потом посмотрела на Анну глазами, полными боли. – Я просто… Ох, Анна, видит Богиня, я просто не вынесу, если такое повторится еще раз. Я просто этого не вынесу.

– Это не повторится, – твердо сказала Анна, хотя сама не знала, верит ли в собственные слова.

– Эффи такая упертая, вся в Мари…

Вся в Мари. Это был болезненный удар. Эффи была вся в Мари – обе были черноволосые и с ямочками на щеках, упрямые и горячие. А я? В кого я? Узнать ответ Анне не хотелось.

Селена наклонилась вперед и впилась в Анну горящим взглядом:

– Пожалуйста, спичечка, пообещай мне держаться от него подальше.

– Я вовсе не намерена…

– А! – Селена предостерегающе подняла палец. – Беда в том, что любви плевать на твои намерения. Любовь на замок не запрешь, помнишь? Ее не всегда возможно обуздать. – Она устремила на Анну ласковый взгляд. – Я же видела, как ты на него смотришь.

– Что? – Анна запнулась. – Нет. Я… Все равно он влюблен в Эффи. Это ради нее он пожертвовал собой.

– Он всегда был влюблен в Эффи, но любовь не подчиняется правилам. Поэтому-то ее так любят проклятия.

– Думаю, это не обо мне тебе стоит беспокоиться. Если любовь на замок не запрешь, то Эффи не запрешь и подавно. Она давным-давно расплавила все ключи смеха ради.

Селена издала смешок:

– Я буду беспокоиться о вас обеих. Как всегда. Таков уж материнский крест.

– Ну, тогда тебе следует беспокоиться еще и об Аттисе. Он не просто заклинание. Ты же сама сказала, тебе пришлось создать его биологическим способом, родить его…

– Анна! Пожалуйста! Прости, я просто… Я не могу… Давай не будем об этом, ладно? Мне и без того сегодня хватило переживаний.

Анне не хотелось оставлять эту тему, но она уступила.

– Что ты думаешь о том, чтобы заесть наши горести шоколадным тортом? – предложила Селена.

– В меня, по-моему, не влезет больше ни крошки.

– В меня, по-моему, тоже, но я готова попробовать.

Селена взяла нож, который Эффи оставила на столе, и отрезала от торта два ломтика – себе и Анне. Анна вспомнила, как острие упиралось в шею Аттиса, и вздрогнула.

– И как, вас тогда выпустили?

– Что?

– Ты так и не рассказала нам, что случилось после того, как вас с Мари задержали за то, что вы вломились в бассейн.

Селена прыснула себе под нос:

– Нет. Мари пригласила полицейских к нам в камеру. Они были всего несколькими годами нас старше, и, как я уже говорила, ей никто не мог отказать. В общем, мы с ними всю ночь веселились в камере. А потом мы улизнули, а их заперли внутри.

Обе как по команде фыркнули.

– Хотя, – продолжала Селена, – если уж рассказывать всю историю целиком, – Вивьен тогда тоже была с нами. Это ведь был и ее день рождения. Поначалу она беспокоилась, что мы вляпаемся в неприятности, но потом поддалась всеобщему веселью. Тогда она была такой же любительницей вечеринок, как и мы с твоей мамой. Я знаю, что это трудно представить, но раньше она была совсем другим человеком…

Пока Анна спускалась по лестнице в свою комнату, в ушах у нее звучали слова Селены. Если тетя не всегда была такой, какой девочка ее знала, как же она такой стала? Это проклятие превратило ее в чудовище или она позволила проклятию превратить ее? Был ли ее злой и жестокий характер результатом действия проклятия, или тетя с самого начала отравляла все вокруг себя? Как они могли отделиться от проклятия, которое контролировало их? Ее мать попыталась распутать его, а тетя – связать, но оно поразило обеих, несмотря на все их усилия. А теперь оно втянуло Анну, Эффи и Аттиса в свое игольное ушко и готовилось вышивать следующую главу своего мрачного узора. Удастся ли им найти способ распороть этот узор?

Анну начали одолевать мрачные мысли, затягивая ее в темную пучину, но она пыталась удержаться над поверхностью этой черной воды, исполненная решимости не впасть обратно в состояние беспросветной апатии, во власти которой находилась все лето. Вечеринка не удалась, но, по крайней мере, они взглянули в лицо происходящему: Эффи заставила их сделать это. Теперь у них было какое-то подобие плана. Крохотная искорка надежды. Анна не знала, рада она этому или нет. Надежда причиняла боль. Она медленно убивала. Зато проклятие способно было убить их быстро. Нужно было что-то делать. По тропке, проторенной их матерью, углубиться вслед за ней в мрачнейшую из чащ. Но ступать придется аккуратно и внимательно, следя за каждым шагом, чтобы ни в коем случае не сойти с тропки. Будет ли этого достаточно? Возможно ли переломить проклятие, или все их усилия обречены на провал?

В голове у Анны послышался тетин смешок…

Она проигнорировала его попытки прорваться наружу и устремила взгляд на сборник сказок, лежавший в куче других книг на полу у нее в комнате. Это был прошлогодний подарок Селены на ее день рождения – сборник самых известных волшебных сказок. Когда Анна была маленькой, тетя иногда рассказывала их ей и разные другие истории тоже. Анне вспомнилось, как она до смерти испугалась, когда тетя как-то раз, рассказывая ей сказку, устроила на стенах комнаты театр теней, и они внезапно ожили, придя в движение: переплетения ветвей, смутные темные силуэты, пугающе искривленные фигуры, рты и клыки…

– Тебе страшно, дитя мое? – спросила ее под конец тетя. – Так и должно быть. Ибо наши тени знают нас лучше, чем мы сами…

Анна подошла и вытащила книгу из кучи. Потом забралась с ней обратно в постель, но некоторое время колебалась, не решаясь открыть: эта книга подарила ей заклинание лунного зеркала, которое привело ее в ту самую комнату на верхнем этаже, зеркала, показавшего ей правду о проклятии, которую она так жаждала узнать – пока не узнала. Помогла она мне? Или это из-за нее все началось? Выглядела книга вполне невинно. Выцветший ветхий переплет с вытисненным на нем золотыми буквами названием «На восток от Солнца, на запад от Луны». Под ним были выгравированы два дерева – одно кроной кверху, другое книзу, в зеркальном отображении. Корни их переплетались между собой, а с веток свисали яблоки – по семь на каждом. И сказок в сборнике тоже было семь.

Анна осторожно раскрыла книгу – и завизжала.

Из книги прямо на нее вылетела тень. Анна вновь услышала тетин смех и, зажав рот ладонями, потрясенно смотрела, как тень пляшет над ней в воздухе. Нет, не тень. Черное перышко. Того оттенка черного цвета, который настолько темный, что отливает белым. Она поймала его и немедленно почувствовала, как по руке начал разливаться холод. Как оно там оказалось? Анна потеребила его между пальцами – перо было остроконечное, со стержнем из страха и жесткими крепкими остями. Она провела большим пальцем по краю, и оно отозвалось еле слышным шелестом, напевом тени. Ей вспомнились вороны из ее снов, и она едва не ахнула при виде страницы, на которой раскрылась книга. Четвертая сказка, «Семь воронов».

Анна знала, что пернатое знамение – не случайное совпадение, что книга обладала собственными намерениями, но можно ли ей доверять? И есть ли у Анны выбор?

Она сделала глубокий вдох и начала читать.

Не тут и не там, где камни еще не образовались, а слова текли, подобно воде, жила-была девушка с незрячими глазами. И до того она боялась гнева своей мачехи, что исполняла все, что бы та ей ни наказала. Каждый день злая мачеха сажала ее подле колодца на краю сада с прялкой, и пряла она до тех пор, покуда из пальцев у нее не начинала сочиться кровь.

И вот как-то раз из темного леса, что начинался за садом, прилетел ворон, выхватил у девушки из пальцев веретено и бросил в колодец. Когда девушка рассказала мачехе, что случилось, та взбеленилась и велела падчерице лезть в колодец и без веретена не возвращаться.

Пошла бедняжка к себе в горницу, вымылась чистой водой и переоделась в белое платье. Потом вернулась к колодцу, а он такой темный да глубокий, что ужас берет! Да только мачехин гнев еще страшнее. Постояла-постояла девушка да и прыгнула вниз.

Падает она и падает, а дна все нет и нет. Уж стала она думать, что никогда не остановится, потому что мир вывернулся наизнанку, но тут приземлилась она все-таки. Вокруг темным-темнешенько, но она впервые в жизни вдруг прозрела. Видит – снег идет, а сама она в лесу, только деревья в нем белые, листочки на них из тени, а яблоки чернее безлунного неба. Побрела она через лес, но очень скоро сбилась с дороги и начала ходить кругами. А тени вокруг все гуще да темнее, и деревья тянут к ней свои ветви, рвут одежду да лицо расцарапать норовят.

Совсем отчаялась бедняжка. Глаза к небу подняла и вдруг видит – над деревьями ворон летит. Поспешила она за ним, и вывел он ее на поляну, а на поляне огромный замок стоит, а вокруг него ров темный и широкий. Девушка, измученная жаждой, подумала: «Дай-ка передохну немножко да напьюсь вдоволь», но не успела она опустить руки в воду, как подле нее на берегу приземлился ворон. Начал он пить, пьет-пьет, все никак напиться не может, а потом упал в воду и исчез совсем. Испугалась девушка, не стала пить и поспешила скорее ко входу в замок.