Открыла она ворота и проскользнула внутрь. В замке не оказалось ни души, но из-за двери впереди доносились какие-то звуки. Пошла она на шум и обнаружила за дверью огромный зал, а в зале пир горой, столы от яств ломятся, вина льются рекой, люди в ярких нарядах вокруг танцуют. И тут подходит к ней прекрасный принц и протягивает руку. Стали они танцевать, все танцуют и танцуют, пока не почувствовала она, что остановиться больше не может. И все остальные вокруг тоже не останавливаются. Так кружились и кружились они в танце, а потом вдруг взревел огонь в огромном камине, так что заметались по стенам тени, и стало видно, что люди-то на самом деле никакие не люди, а чудища кошмарные. Вырвалась девушка из рук принца и бросилась за тенью ворона к крошечной дверце в углу зала. Упала она на четвереньки и только так протиснулась в дверцу.

Очутилась она во дворе замка. Там под деревом сидела родная ее матушка. Подбежала девушка к ней, обнялись они, заплакали и стали говорить, все никак не могли наговориться. Только когда ворон на дереве закаркал, вспомнила девушка, что пора ей уходить. С тяжелым сердцем поцеловала она матушку на прощание и пошла дальше, к следующей двери.

И так было за ней темно и холодно, что, казалось, тьма и холод наперегонки друг с другом бегают. Вышла ей навстречу старуха с большущими зубами, а лицо у нее такое страшенное, что девушка наша с трудом удержалась, чтобы не броситься от нее наутек. А старуха, видя ее страх, рассмеялась злобно.

«Я матушка Метелица, а это мои владения! Если хочешь домой вернуться, поживи тут да послужи мне!»

Девушка от ужаса дар речи потеряла и только кивнуть смогла. И стала она служить старухе, день за днем без устали выметая сор из ее комнат, стирая ее одежду, стряпая для нее еду и каждую ночь стеля ей постель, так что вскоре потеряла всякий счет времени.

А матушка Метелица знай себе пальцем ей грозит да приговаривает: «Смотри у меня, перину мою хорошенько взбивай, чтобы пух и перья летели! Когда они летят, в моих владениях идет снег!»

Однажды, когда девушка взбивала перину, среди белых перьев показалось одно черное. А потом оно превратилось в ворона.

«Ты освободила меня! – каркнул он. – В благодарность за это я освобожу тебя. Сегодня ночью. Я покажу тебе дорогу домой».

Спрятала девушка у себя ворона до вечера, а ночью он полетел в комнату к матушке Метелице. Девушка бросилась за ним следом, и ворон показал ей дверцу, скрытую за гобеленом на стене. Хотела она уже было открыть ее, как вдруг над ней нависла какая-то тень. Обернулась она и увидела разъяренную матушку Метелицу. Но ворон налетел на старуху и принялся рвать ее своим острым клювом и царапать когтями.

Девушка бросилась к дверце, протиснулась сквозь нее и побежала по ступенькам на самую высокую башню.

На окошке сидел еще один ворон. Он вылетел наружу. Девушка подбежала к окну и посмотрела вниз… Башня была очень высокая, но она понимала, что другого выхода нет. Забралась она на окошко и уже собиралась спрыгнуть вниз, как услышала за спиной свое имя.

Она оглянулась.

«Ха!»

Матушка Метелица схватила ее.

Девушка бросилась из окна вниз, но матушка Метелица оторвала от нее ее тень с криком: «Теперь часть тебя навсегда останется здесь и будет до скончания веков бродить тут во тьме!»

Девушка стала падать вверх, обратно через колодец, и вскоре очутилась у себя в саду. В руке она держала веретено и по-прежнему могла видеть: мир вокруг нее был ярким и прекрасным. Она поспешила от дома мачехи прочь, в лес.

Анна дочитала сказку и захлопнула книгу, но слова продолжали кружить вокруг нее, точно тетины тени по стенам. Она ждала какого-то озарения, но ничего не происходило, лишь тени кружили все быстрее и быстрее… Все ближе и ближе…

Она схватила перышко и, подбежав к окну, приоткрыла его и разжала пальцы. Порыв ветра подхватил перышко и понес его неведомо куда… подальше отсюда… на свободу…

Вороны

Ворона обыкновенного, именуемого на латыни сorvus corax, окружает множество суеверий. В старину тех, кто понимал их пение, считали безумцами, пораженными помешательством, от которого нет спасения.

Зов ворона. Книга мертвых. Том 10465

Не успела Анна проснуться, как на нее немедленно обрушились события вчерашнего вечера. Эффи с ножом у горла Аттиса. Предложение найти способ справиться с проклятием. Отблески пламени в глазах Аттиса.

Анна снова видела его во сне. Его губы почти уже коснулись ее губ, но в самый последний миг он растаял как дым, оставив ее в одиночестве на лестнице слушать надрывные крики воронов.

Воспоминание о том их поцелуе… о том вечере после школьного бала преследовало Анну, точно самый прекрасный в мире призрак. Эхо мгновения, когда она почувствовала себя живой как никогда. Это все было не наяву. Не наяву.

Анна потянулась взять книгу, которая все еще лежала на кровати, но рука ее потрясенно застыла. Рядом с ней, запутавшись в белоснежном облаке одеяла, чернело перышко – словно оброненное вороном, вылетевшим прямиком из ее снов. Но как? Вчера вечером она выбросила перышко в окно… и своими глазами видела, как оно улетело. Это новое? Или вчерашнее вернулось обратно? Анна положила его в книгу и захлопнула ее, не зная или, скорее, не желая знать, что оно пытается ей сказать.

В телефоне обнаружились две вчерашние эсэмэски от Роуэн:

Как дела? Я только что потратила четыре часа, обсессивно разглядывая фотки Дэниела Серкиса в Интернете. Я ненормальная?

Еще час. Ну точно, ненормальная. Ты как? Ответь мне!

Кухня до сих пор хранила следы вчерашнего празднества: бокалы из-под шампанского, грязные тарелки, бенгальские огни и продолжавший извергаться прямо на столешницу шоколадный вулкан. На заднем плане провокационно переливались и подмигивали с полок разноцветные магические принадлежности ремесла Селены, словно хотели поинтересоваться: «Ну и что ты теперь будешь со всем этим делать?»

После отъезда Эффи с Аттисом первые несколько дней Анна только и делала, что исступленно приводила дом в порядок: драила, вытирала пыль, раскладывала вещи по местам и наводила лоск на комнату за комнатой; упорядочивала по цветам, типам и назначению содержимое полок. От старых привычек было не так-то просто избавиться. Однако все эти занятия не принесли ей успокоения, на которое она так рассчитывала. Забыться за уборкой не удалось; дом, казалось, со злорадным удовольствием сводил все ее усилия на нет, а на полках Селены сам собой вновь радостно образовывался кавардак.

Она понимала, что теперь пытаться поддерживать в доме порядок совсем без толку. Эффи с Аттисом вернулись, и их возвращение нарушило все что можно. Придуманный ими план при свете дня казался вовсе не таким уж и надежным… Другой способ положить конец проклятию. Осуществимо ли это? Им с Эффи нужно было восстановить все, что удалось разузнать их матери. Как возникло проклятие? Кто наложил его? Почему? Кто создал заклинание, благодаря которому на свет появился Аттис? Каким образом он был создан? Стояло ли за этим нечто большее? Все эти вопросы вихрем пронеслись у нее в голове, некоторое время роились вокруг, но потом камнем ухнули на землю. Что имеется у них в распоряжении? Заклинание, которое, вполне возможно, больше не существует, гадальщик, чье местонахождение им неизвестно, и Песахья с Ягой Бабановой, которые позволяли себя отыскать, лишь когда сами того хотели.

Анна распахнула заднюю дверь, ведущую в сад. Небо было обложено низкими неподвижными облаками. Она подбросила сена козлу Аттиса Мистеру Рамсдену – это был школьный маскот, которого Аттис украл в прошлом году и назвал в честь своего самого нелюбимого учителя. Козел подбежал к ней и принялся тыкаться носом в ладони. Анна прижалась лбом к его голове, вдохнула мускусный запах шкуры. В воздухе тянуло дымком из кузницы: Аттис снова развел огонь в горне.

Анна закрыла глаза. А вдруг все это притворство? Аттиса их план, казалось, не слишком убедил. А вдруг он согласился только для отвода глаз, а сам поджидает подходящего момента, чтобы снова попытаться принести себя в жертву?

– Нет! – воскликнула Анна вслух, обращаясь к козлу.

Мистер Рамсден заблеял в ответ.

Не может же Аттис снова сделать такую глупость. С другой стороны… сделал же он ее однажды. Он ненормальный, с него станется повторить. А может, они все ненормальные, если поверили в то, что существует другой способ? Или это я ненормальная, что поверила им всем? Может, единственная цель их плана – убедить ее в том, что Эффи с Аттисом не вместе, хотя на самом деле это не так. Может, они в эту самую минуту сейчас вдвоем в комнате Эффи, в ее постели…

Вот увидишь, дитя мое, они обдурят тебя, – прошелестел на ветру ехидный тетин голос.

– Спасибо, что кормила Мистера Рамсдена, пока я был в отъезде.

Анна обернулась и увидела Аттиса.

Дверь кузницы выходила в сад, и она не слышала, как он поднялся по ступеням. Она попыталась взять себя в руки, смущенная подозрительным пике, в которое свалились ее мысли, и насмешливым выражением, с которым Аттис смотрел на ее пижаму. Она была в клеточку. Ее купила тетя. Анна обхватила себя за плечи руками. Оставалось только надеяться, что Аттис не видел, как она вела беседы с козлом.

– Я думала, я одна не сплю в такую рань, – пробормотала она смущенно, отворачиваясь обратно к Мистеру Рамсдену.

– Ты же меня знаешь, я никогда не сплю.

На нем уже был его всегдашний наряд: темные джинсы и белая футболка.

«А знаю ли?» – очень хотелось спросить Анне, но она прикусила язык.

Мистер Рамсден снова ткнулся ей в руку.

– Кажется, Мистер Рамсден переметнулся к тебе.

Аттис протянул руку и погладил козла по носу.

– Он сказал мне, что теперь я у него любимица.

Аттис рассмеялся. Смех у него был звонкий и бархатистый.

– Что ж, этого и следовало ожидать.

Анна развернулась, чтобы идти:

– Пойду я, пожалуй… надо переодеться.

– Я бы на твоем месте не стал. Клетчатое тебе к лицу.

Теперь ласковая насмешка звучала в его голосе. Но Анна не рада была ее слышать. Зачем он вообще пришел сюда, застав ее врасплох, и шутил, как будто… как будто и не было никогда того поцелуя. Как будто он не сказал ей неправду. Как будто он никуда не уезжал.

Видимо, он почувствовал ее отстраненность, потому что улыбка сползла с его лица. Анна двинулась мимо него, но он шагнул к ней:

– Анна… – Он запустил руку в спутанные волосы. – Я просто… – Он кашлянул. – Я хотел извиниться за все то, что случилось вчера вечером. Это было уж слишком. Я не знал, что Эффи собирается выкинуть что-нибудь такое…

– Ты же знаешь Эффи, – отозвалась Анна чересчур поспешно и чересчур высоким голосом. – Она времени даром не теряет. Со мной все нормально. Я думаю, это хорошая идея. Разобраться с нашими делами.

Разобраться с нашими делами. Как будто они могли запихать проклятие обратно в горшок, из которого оно вырвалось. Здесь, при свете дня, Аттис казался более реальным, а его границы – более четкими. И тем не менее в нем и впрямь сквозило что-то… не вполне человеческое. Какая-то кипучая энергия, которая делала его непохожим на весь остальной мир. Как будто он был не менее живым, чем все остальные, а более. Быть может, дело было в заклинании, благодаря которому он появился на свет и которое призвано было сверкать, манить и отвлекать. Одни эти его глаза чего стоили – один светлый, как заклинание, второй темный, как капкан.

Губы его шевельнулись, как будто он хотел сказать что-то еще, но не знал, с чего начать. Молчание, повисшее между ними, стало казаться непреодолимым, наэлектризованным до предела; так много всего стояло за ним, о чем нельзя было говорить и невозможно исправить. Анне невыносимо было видеть зарождающееся выражение жалости на его лице.

– Мне надо идти, – произнесла она и бросилась прочь.