Анна бросилась к лестнице, страшась, что сходит с ума. Смогу ли я когда-нибудь освободиться от тети? Смогу ли я когда-нибудь снова дышать? Анна опять ощутила приближение тьмы. Она хлынула на нее из комнаты на верхнем этаже, грозя затопить. Анна не была там с того раза, но не было ни одной ночи, когда девушка не видела бы ее во сне. Она пойдет туда и взглянет в лицо своему страху. Запрет дверь на замок и раз и навсегда покончит со всем этим. Единственный выход – пройти через все до конца. Так говорила тетя. Она была не из тех, кто сдается при первом же намеке на трудности, этого у нее было не отнять.

Анна двинулась по ступенькам вверх. Проходя мимо своей старой спальни на первом этаже, она краешком глаза уловила их с тетей тень: в отражении в зеркале тетя расчесывала ей волосы, как делала каждый вечер, сколько Анна себя помнила. Она миновала комнату тети. Тут все осталось точно в таком же безупречном порядке, как было при тетиной жизни. Анна остановилась внизу следующего лестничного пролета. Ноги ее внезапно словно налились свинцом, а ступени сузились и вытянулись, как будто им не было конца. Как будто они были исполнены решимости не дать ей дойти до верха. Шаг за шагом. Я могу это сделать. Анна медленно двинулась дальше. Каждый последующий шаг давался ей труднее предыдущего. Воздух стал казаться каким-то разреженным, у нее закружилась голова; с каждой ступенькой ноги все сильнее наливались тяжестью, как будто она пыталась тащить за собой по грязи два якоря. Тьма давила со всех сторон, не давая дышать. Анна крепко держалась за перила, заставляя себя сделать еще шаг… и еще… и еще один… Перед глазами у нее все плыло. Она наклонилась вперед, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. Еще шаг… На него у нее ушли все силы до последней капли, а потом…

Анна завернула за угол на верхней площадке и слабеющей рукой нащупала выключатель. Вспыхнул свет, но тени не рассеялись. Вокруг коконом сомкнулась тишина.

Дверь впереди была открыта.

Во всем этом было что-то глубоко неправильное. Эта открытая дверь. Эти выплывшие наружу секреты. Эта комната, где тетя убила родителей Анны. Шестнадцать долгих лет там хранилось под замком их семейное проклятие. А теперь она не заперта. Проклятие вырвалось на волю. Теперь оно живет во мне.

Анна заставила себя подойти к двери. Переступив через порог, она обернулась, ожидая, что сейчас кто-нибудь на нее набросится. Но в комнате никого не было – ни вурдалаков, ни големов, ни поджидающей ее тети. Комната как комната. Кто-то раздвинул шторы и застелил постель. В окно лился дневной свет. И тем не менее Анна ощущала насилие с такой отчетливостью, как будто оно было рдевшими на обоях письменами на языке крови, воплей и ужаса, а отголоски того, что здесь произошло, до сих пор снова и снова отдавались эхом в этих стенах…

Она заметила на туалетном столике свое зеркало. То самое, которое сделала из магии и лунного света и которое помогло ей проникнуть в эту комнату. Оно пошло трещинами, и на столике рядом валялся выпавший острый осколок. Анна взяла его и вставила обратно на место – и ахнула от неожиданности. Трещины на глазах начали затягиваться, зеркальная поверхность на миг стала завораживающе текучей, точно озерная гладь, на которую снизошло затишье после бури. А потом зеркало вновь стало целым. Анна постучала пальцем по стеклу, убедившись, что оно вполне твердое. Лишь в самом низу, там, откуда вывалился крупный осколок, присмотревшись, можно было различить тонюсенькую трещинку. Однако не успела Анна взять зеркало в руки, как чуть было не выронила его снова.

Из зеркала на нее смотрело тетино лицо. На долю секунды Анне показалось, что лицо было ее собственное: выдающиеся скулы, рыжие волосы, зеленые глаза. Но это была тетя. Анна повернула голову, и тетина голова в зеркале сделала то же самое. Внутренности мгновенно превратились в червей, извивающихся и корчащихся от ужаса. Она почувствовала, как с ее лица медленно схлынула вся краска, однако с лицом в зеркале ничего подобного не произошло. Оно искрилось жизнью. Глаза сияли. На губах играла зловещая улыбка. Тетя запрокинула голову и засмеялась. Смех тоже был совершенно тетин: его как будто полили уксусом, чтобы он стал сморщенным, кислым, ожесточенным и издевательским. По стене за спиной у Анны потекла кровь…

– Спичечка…

Анна обернулась и увидела в дверном проеме Селену.

– Дорогая, у тебя все в порядке?

Анна прижала зеркало к груди, чувствуя, как бешено колотится о стекло ее сердце.

– Я… да, все нормально.

Селена нахмурилась сильнее:

– Тебе не стоило сюда приходить.

– Я просто хотела…

– Я знаю, но двери в подобные места следует держать запертыми. Что толку бередить старые раны. Идем, нечего тебе здесь делать. Пошли.

Анна обратила внимание на то, что Селена так и не переступила через порог. И для нее тоже с этой комнатой были связаны тяжелые воспоминания. Селена развернулась к выходу, и Анна поспешно замотала зеркало в старую простыню – в несколько оборотов, как в саван. Зажав его под мышкой, она двинулась следом за Селеной вниз по лестнице.

На площадке Селена замедлила шаги и, снова обернувшись к девочке, пошевелила пальцами:

– Вообще-то, дорогая, я кое-что искала. Возможно, ты сможешь мне помочь?

Тон у нее был небрежный, но в нем угадывалось напряжение.

Анна помедлила, прежде чем ответить. Перед глазами у нее до сих пор стояло тетино лицо.

– Э-э-э… да, конечно. Что это?

– Да одна пустяковина. Колечко. Безделушка. Когда-то оно принадлежало мне. Я уже смотрела в шкатулке Вивьен, но его там не нашлось. Не знаешь, куда она могла его положить?

– У нее в комнате была еще одна шкатулка… Я могу глянуть.

Они вошли в тетину комнату. Анна изо всех сил старалась не обращать внимания на кислый запах тетиных духов, все еще висевший в воздухе, и на тревожное чувство, которое охватило ее, едва она открыла дверцу прикроватной тумбочки, – как будто она делает что-то предосудительное и ее сейчас застукают. Она достала маленькую деревянную шкатулочку, на которую наткнулась, когда обыскивала тетину комнату год назад. В ней тетя хранила всякую всячину.

Селена жадно схватила шкатулочку и принялась рыться в ее содержимом, выкидывая старые чеки и билеты, какие-то безделушки и белый ключ – тот самый белый костяной ключ, который она тайком стащила у Аттиса! Анна подобрала его с пола и сунула в карман, и тут Селена негромко ахнула. В руках она держала толстое гладкое кольцо. Выглядело оно исключительно уродливо – мало того что толстое и неровное, так еще и потемневшее от времени и все в каких-то пятнах.

– Это его ты искала? – с сомнением в голосе спросила Анна.

Селена надела кольцо на палец. Рядом с другими ее кольцами, такими яркими и сверкающими, оно выглядело не к месту.

– Как твое кольцо оказалось у тети?

– Да я как-то дала ей его поносить на время.

Селена устремила на кольцо взгляд, в котором читались одновременно облегчение и озабоченность. Судя по всему, она что-то недоговаривала, но у Анны сейчас не было сил пытаться вывести ее на чистую воду.

Она поднялась:

– Пойду подышу свежим воздухом. Я ненадолго.

– Придется мне тогда открыть еще одну бутылку из запасов Вив, – подмигнула Селена. – Как будешь готова, поедем домой.

Домой. Это слово пронзительной нотой повисло в воздухе. Анна не знала, где теперь ее дом. Точно не здесь, в этих пустых, холодных стенах, хранивших такое количество секретов. И не у Селены в Хакни. Там был дом Эффи и Аттиса. Он ей не принадлежал. Они ей не принадлежали.

Анна пошла в садик в центре Кресси-сквер. Вытащив из кармана костяной ключ Аттиса, она вставила его в замочную скважину. Замок с готовностью щелкнул и открылся. На нее вдруг вихрем внезапного цвета вновь нахлынули воспоминания о том вечере, когда он навестил ее здесь, и серая пелена дня в мгновение ока сгорела в их ярком пламени.

Нет. Она не станет об этом вспоминать.

За последнее время она в совершенстве овладела этим искусством – закрывать двери своей памяти и прятать ключи туда, где даже она сама не могла их отыскать. Она попыталась не думать о них – об Эффи и Аттисе, об Аттисе и Эффи. О том, где они сейчас и чем занимаются. Они ушли куда-то вдвоем. Вместе.

Она привычным маршрутом двинулась по садику. Бессильный ветер вяло трепал чахлые растения, из последних сил цеплявшиеся за жизнь. Анна дошла до дуба и опустилась на землю. Кряжистый ствол был так хорошо ей знаком, что у нее защемило сердце. Дождь прекратился, но земля была мягкой и влажной, капли срывались с листьев невыплаканными слезами. Как будто, умирая, тетя завязала на жизни Анны удушающий узел, отрезая ее от жизни, от самой себя. Последнее наказание.

Взгляд Анны скользнул по траве к тому месту, где они с Аттисом тогда лежали, – в саду и одновременно совсем не в саду. В магическом мире, которой он создал для нее, а потом забрал. Этот мальчик, которого они с Эффи обе обречены были любить.

Эффи. Моя близняшка. Моя сестра.

Эта мысль до сих пор до конца не умещалась у нее в сознании. Всю свою жизнь она считала, что, кроме тети, у нее на свете нет совсем никого, а теперь тетя была мертва, а Эффи была ее семьей. В голове у нее послышался глумливый тетин смешок… из огня да в полымя…

Проклятие окутало Анну, точно пелена черного дыма, – неотвратимое, неконтролируемое, властное.

                                     Связанных лоном,
                                     Дыханьем одним,
                                     Сестер по крови
                                     Свяжу любовью,
                                     Дарованной им.
                                     Но смерть не ждет:
                                     Одна из них
                                     Непременно умрет.

Как далеко в глубь веков уходило корнями это проклятие? Сколько жизней оно уже унесло? Сколько поколений сестер, обреченных полюбить одного и того же мужчину, разрушили ради любви священные узы сестринства и убили одна другую? Анна ни за что не поверила бы в то, что такое возможно, если бы сама не стала тому свидетельницей, не испытала на себе его разрушительную силу.

Тетя убила моих родителей. Мою маму.

А я убила тебя, тетя. Богиня великая, я убила тебя…

Анна упала на колени.

Она посмотрела вверх и закричала, – но с губ ее не сорвалось ни звука. Она смотрела, как с дуба один за другим облетают листья, не отводя глаз до тех пор, пока самый последний не упал на землю, а ветви не оголились, точно кости.

Что со мной происходит?

Анна не могла доверять себе и собственной магии. Она видела, что ее магия способна натворить, она испытала это на собственной шкуре. Анна достала из кармана науз и принялась голыми руками разрывать землю. Как только образовалось достаточное углубление, она бросила туда науз. Земля к земле. Пепел к пеплу. Прах к праху. Она торопливо забросала науз землей и прикрыла ямку палыми листьями.

Похоронила.

Тьма

Семь видов тьмы на свете есть,

Ты все ли сможешь перенесть?

Есть сумрак, звездный свет, мерцанье

Полуночи, и лунный свет,

И тенесвет, и огонька

Свечи несмелое дрожанье,

Есть чернота глубин подземных,

Куда не проникает луч.

Но за пределами вселенных

Простерлась тьма, чей зов могуч.

Ни на земле, ни в этом мире

Ей равных нет в ужасной силе.

Неодолима и страшна

Тьма Хада – истинная тьма.

Истинная тьма. Народная песня. Источник неизвестен

Поезд с грохотом мчался во тьму подземелий Лондона, и Анну вновь стало затягивать в тот ее сон. Прошлой ночью он пришел к ней снова. Начинался он всегда одинаково: она блуждала в тьме…

Анна выставила вперед руки, но пальцы ее натолкнулись на что-то неподатливое, мягкое и обманчиво шелковистое. Она попыталась пробиться наверх, но ее крепко держали чьи-то руки. Нет, не руки – кости. Она с тошнотворным ужасом поняла, где находится. Под землей, среди червей и тлена. Запертая в тетином гробу – вместе с тетей. Ее рыжие волосы оплели Анну, запах смерти стал почти невыносимым…