– Что брать будете? – Его шотландский акцент был таким же густым, как и рыжая борода его владельца. – Только решайте поскорее, у меня мадленки в духовке.

– Ты же знаешь, Донни, в таких делах спешка неуместна.

Селена принялась внимательно разглядывать пирожные на витрине.

Мужчина что-то буркнул себе под нос и повернулся к Анне:

– Она обычно раздумывает целую вечность, но в конце концов всегда берет одно и то же.

– И что же это? – заинтересовалась Анна.

– Капучино и брауни. И я, пожалуй, ее понимаю.

– Сегодня главная героиня не я, Донни.

– Неужели так бывает?

Селена надула губы:

– Завтра у Анны день рождения. Я намерена хорошенько ее побаловать, к тому же нам нужно выбрать торт для завтрашнего празднования.

– Празднование?

Анна устремила на Селену встревоженный взгляд.

Селена как ни в чем не бывало улыбнулась:

– Ну, мы просто обязаны устроить небольшую вечеринку, раз уж все мы снова cоберемся вместе.

Анна повернулась обратно к витрине с тортами. Она не была уверена, что слово «празднование» подходило для того, чтобы передать дух их воссоединения. Она пыталась выбросить Эффи с Аттисом из головы, но все равно не могла забыть того взгляда, который бросил на нее Аттис перед отъездом. В этом взгляде была неловкость. Извинение. Жалость. После церемонии Связывания он всегда смотрел на нее с таким выражением. В тот день Анна и Эффи объединили свою кровь и свою магию в могущественном ритуале. Благодаря ему они спасли Аттиса, который был на краю гибели. Однако потом реальность вернулась на свое место, подобно ведру воды, вылитому в огонь; обиды и душевные раны погасили магию, а ложь и предательство воздвигли между ними троими холодную и непреодолимую стену молчания.

Последующие недели Эффи практически не размыкала губ. Она носилась по дому, хлопая дверьми, и готова была испепелить взглядом любого, кто отваживался посмотреть в ее сторону. Она отсутствовала по ночам, возвращаясь домой лишь под утро, пьяная и смеющаяся или пьяная и вопящая, иногда в компании какого-нибудь мальчика или девочки, которых наутро демонстративно провожала к двери на глазах у Аттиса. Селена, похоже, попросту боялась что-либо ей говорить. Анна думала об этом, но решила, что ее вмешательство лишь усугубит ситуацию. Ведь это она была источником всех проблем Эффи, и вообще, она не знала, что тут можно сказать. Эффи обманула ее, предала… уничтожила все, что было между ними хорошего.

Оставался только Аттис. Он несколько раз пытался: Анна слышала, как они с Эффи орали друг на друга, видела, как та швыряла в него вещами. А потом в один прекрасный день они скрылись в ее комнате на несколько мучительных часов, а когда вышли, то объявили, что Аттису нужно съездить в его старый дом в Западном Уэльсе, а Эффи поедет с ним. Селена рвала и метала, но что она могла сделать, чтобы не оттолкнуть Эффи еще больше? Аттис попытался объяснить Анне, что ему просто нужно в Уэльс, чтобы уладить кое-какие дела, а Эффи не помешает проветриться и остыть… Но Анна не могла не представлять их вместе – в доме, где они, взрослея, провели вместе столько летних месяцев, – не думать о том, как они коротают вечера, вновь и вновь находя утешение друг в друге…

– Так что брать-то будете? – вывел Анну из задумчивости густой бас Донни.

Она принялась рассматривать пирожные, не зная, на каком остановить выбор. Их было так много, и все выглядели исключительно аппетитно: обсыпанные сахарной пудрой пончики, истекающие начинкой; песочные корзиночки с яркой желейной сердцевиной, в которой дрожали кусочки фруктов; крошечные пирожки с такими затейливыми украшениями, что невозможно было представить, что все они были сделаны огромными ручищами хозяина; стеклянные банки с воздушным безе или печеньями в снежном вихре посыпок; торты, утопающие в облаках взбитого разноцветного крема или громоздящиеся грудами пышных коржей, – а в самом центре высился впечатляющий бисквитный вулкан, из жерла которого извергался растопленный шоколад.

Донни выбрал капкейк, облитый глянцевитой оранжевой глазурью, и поставил его перед Анной. Потом взял с одной из полок за спиной свечку и воткнул в центр. Она сама собой вспыхнула. Огонек горел ярко, потрескивая и искрясь.

– Капкейк на желание.

Он кивнул.

Селена захлопала в ладоши:

– Давай скорее! Наведи желание.

Наведи. Анна отпрянула. За все лето она практически ни разу не творила магию. Когда у нее возникало такое желание… Ей начинало казаться, что магии у нее внутри не осталось больше ни капли – лишь пустота, отзывавшаяся на прикосновение ноющей болью, глухой, непроходящей, изматывающей, но скрытой слишком глубоко, чтобы можно было до нее дотянуться, как глубокий темный колодец, дна которого она не могла видеть. Не хотела видеть. Как она могла довериться своей магии настолько, чтобы загадать желание? Даже самые мелкие желания способны вырваться из-под контроля и обернуться неудержимой лавиной. К тому же то, чего она желала, было невозможно – чтобы между ними с Эффи и Аттисом все стало опять как тогда, когда они были просто друзьями, а не сестрами, врагами… И кем Аттис с Анной были друг другу теперь. Разве может желание совладать с проклятием?

Селена ободряюще кивнула. Анна наклонилась и задула свечку, и на ум ей пришло одно-единственное слово… Свобода… я хочу быть свободной…

Огонек взмыл в воздух, покружил у них над головой и куда-то улетел. Но внимание Анны привлек дым – плотный, чернильно-черный, он вился в воздухе, образовывая силуэты и узоры, которые расползались во все стороны, точно тьма из ее снов…

Голос Селены вывел ее из транса:

– Ну и где мой капучино с брауни?

Донни, покачав головой, поставил перед ней тарелку с брауни и налил капучино. На пенке красовалось сердечко, которое еще немного увеличилось в размерах, после чего его пронзила стрела.

– Для такого большого мальчика ты слишком сентиментален, – фыркнула Селена.

– Понятия не имею, о чем ты.

Здоровяк скрылся за дверью, и по залу поплыли ароматы свежей выпечки.

– Попробуй-ка подними эту тарелку.

Селена указала на стоящий перед ней брауни.

Анна озадаченно покосилась на нее, но протянула руку к тарелке и с удивлением обнаружила, что с трудом может оторвать ее от столешницы. Брауни оказался весом с хороший кирпич.

– Донни печет самые плотные и самые неприлично вкусные брауни во всем Лондоне. За них душу можно продать.

Селена не без усилия выдернула из пирожного вилку и, откусив кусочек, сладострастно замычала и запрокинула голову.

На них начали оглядываться. Анна фыркнула и воткнула вилку в свой капкейк. Пожалуй, она и впрямь не ела в своей жизни такого бисквита: вкус был насыщенным, но при этом легким; сладким, но не приторным, и в желудке у нее зародилось необычное щекочущее ощущение, наполнившее ее странной надеждой.

Селена улыбнулась:

– Видишь, моя дорогая? Что бы ни происходило в реальном мире, магический мир никуда не денется. С ним нельзя ничего сделать.

Анна отправила в рот еще кусочек капкейка, страстно желая поверить в слова Селены, мечтая перенестись обратно в тот мир, который та когда-то для нее создала. Но у нее не получалось.

– Я просто думаю, что нельзя игнорировать все то, что происходит, – произнесла она ровным тоном, стараясь не выказывать страха, от которого внутри у нее все сжималось и переворачивалось, страха, которым тетя кормила ее столько лет. – В Интернете постоянно пишут о новых и новых подозрениях в магии. Вот только вчера…

– Поэтому-то я и не хожу в Интернет, моя дорогая, – взмахнула вилкой Селена. – Это как вечеринка, на которую приглашено слишком много народу: повсюду дикие толпы, все непременно желают высказать свое мнение, которое совершенно тебя не интересует, у кого-то обязательно случается истерика, – и у тебя просто не остается другого выхода, кроме как напиться, чтобы как-то все это пережить.

Анна не знала, то ли смеяться, то ли биться головой о столешницу. Селена легкомысленно отмахивалась каждый раз, когда она заводила разговор о том, что в обычном, или, как называли его ведьмы, коунском, мире все чаще подозревают о существовании мира магического. Тетя предупреждала ее о слухах, говорила, что они обострятся и приведут к ним, таким как она сама и Селена. Тетя обожала быть правой. А вдруг она и впрямь была права?

– В этих слухах фигурирует наша школа, Селена.

Воспоминание заставило Анну вздрогнуть. Она и ее ковен – ее подруги – сломали чужие жизни и привели слухи о магии прямо к своему порогу…

– В том, что случилось в прошлом году, нет твоей вины. – Селена сделала попытку заглянуть девочке в глаза. – Ситуация вышла из-под контроля.

Концепции вины и угрызений совести были Селене совершенно чужды. Они скатывались с нее как с гуся вода. Но Анне менее чем через неделю предстояло вернуться в школу и разгребать последствия. Какие – она пока не представляла.

– Я знаю, в последнее время все идет кувырком, но, честное слово, когда Семерка окончательно вернется и восстановит Равновесие, все снова возвратится к состоянию нормальности, ну или к чудесной ненормальности, что для магического мира предпочтительней.

Селена сверкнула зубами в улыбке, но Анна не купилась на нее; в уголках ее губ таилось напряжение. Селена предпочитала отвлечение внимания обсуждению.

– Ну и где же они?

На сей раз Анна не стала избегать взгляда Селены.

Семерка ведьм, самая могущественная из всех существующих рощ, была убита год тому назад во время проведения ежегодного ритуала в Биг-Бене, призванного создать магическую защиту для страны. Шесть были на следующее утро найдены повешенными в окнах Биг-Бена, еще одна бесследно исчезла. Свидетелями этого происшествия стали все – как магический мир, так и мир простых смертных. Оно породило вал слухов и толков… Коуны были озадачены необъяснимой загадкой гибели безликих, как пресса окрестила этих женщин на том основании, что у всех шести было одно и то же странное лицо. Усугубило положение еще и то обстоятельство, что некая организация, не так давно переименовавшаяся в Бюро профилактики и предотвращения колдовских практик, инициировала собственное расследование и объявила этих женщин ведьмами.

– Они… – Улыбка застыла на лице Селены. – Объявятся. Всему свое время.

Ответ ее был по обыкновению уклончивым. Утверждалось, что Семерку невозможно убить по-настоящему и что она уже возродилась, но Селена так ни разу и не смогла ответить Анне, почему они до сих пор не объявились.

– Наузники все еще находятся среди нас, – напомнила Анна Селене, глядя на поток людей за окном и представляя среди них лицо миссис Уизеринг, с ее вечно кривящимися в презрительной улыбке губами, похожими на двух розовых червяков.

Она так до самого конца и не догадывалась, кто был подлинной главой тетиного ковена наузников – тетя или миссис Уизеринг. Потом-то это стало понятно. Анна обратила против тети голема, но, когда решимость на миг покинула ее, в бой вступила миссис Уизеринг. Анна до сих пор не могла забыть слова, с которыми она прикончила тетю.

Грядет война, нельзя оставлять никого из вас в живых…

Наузники тогда едва не убили их с Эффи. Они и сейчас сделали бы это. Для них это было как чашку чая выпить.

Селена яростно воткнула в брауни вилку.

– Этот вопрос решается, ты же знаешь.

Анне сказали, что команда из травников и стражей – членов рощи, специализирующейся на магической защите, – занята выслеживанием каждого наузника из тетиного кружка с целью взять их под контроль, недвусмысленно дать понять, что за ними наблюдают и что об их деяниях непременно будет сообщено Семерке. Анна не была уверена, что этого будет достаточно:

– Они так просто не сдадутся.

– Наузников больше не осталось, Анна, – твердо произнесла Селена. – С ними покончено. Тебе не о чем волноваться. Все позади. Ты юна и свободна…

Свободна. Анну разобрал смех.

– Проклятие никуда не делось, – прошептала она.