Ответ пришел сквозь треск помех, и в голосе капитана слышалась обреченность человека, зажатого между молотом и наковальней:

– Господин вице-адмирал, как только начинаем разворачиваться, балтийцы тут же бьют нам в корму! Их линкор держит нас под прицелом! Если покажем корму – потеряем двигатели и станем неподвижной мишенью!

И такой ответ звучал снова и снова, от корабля к кораблю. Остатки дивизии Настасьи Зиминой, уже истекающие огнем и атмосферой, уже обреченные на гибель, держали корабли тихоокеанцев мертвой хваткой. Это было похоже на кошмарный танец, где партнеры сцепились в объятиях и кружатся над пропастью, и первый отпустивший получит удар в спину. Балтийцы превратили свою гибель в оружие, а свои корабли – в капканы, из которых не было выхода.

Валид Усташи смотрел на дисплей, где красные и синие точки сплелись в немыслимый узор, и его единственный глаз метался от одной группы к другой, лихорадочно просчитывая варианты. Те немногие счастливчики, кому все-таки удалось вырваться из ближнего боя – всего с десяток кораблей из семидесяти с лишним, что начинали атаку на «каре» – оказались разбросаны по всему сектору битвы, как листья после урагана. Они пытались сформировать хоть какое-то подобие боевого порядка, но расстояния между ними были слишком велики, а времени – слишком мало.

В это время к месту действия неумолимо приближался алый клин пятой ударной дивизии – тридцать два свежих корабля под командованием легендарной вице-адмирала Хромцовой. Они шли в идеальном построении, как парадная колонна на смотре, только вместо парада их ждала скорая битва. Дюжина разрозненных, потрепанных кораблей против организованного клина – Усташи прекрасно понимал, что это означает. Его вырвавшиеся из ближнего боя дредноуты просто будут смяты и уничтожены за считанные минуты, разорваны на части концентрированным огнем и таранными ударами, даже не успев сформировать оборонительную «линию».

Мысли Усташи работали с лихорадочной быстротой, перебирая варианты, как утопающий хватается за соломинки. Собрать эскадру невозможно – балтийцы не дадут этого сделать. Встретить Хромцову организованно – нет времени и сил. Отступить – некуда, позади только пустота космоса. И тогда в его голове родилось решение, продиктованное не столько тактическим расчетом, сколько яростным отчаянием загнанного в угол хищника. Если нельзя выиграть большую битву, нужно попытаться переломить её ход одним точным ударом. Уничтожить флагман этой паразитки Настасьи Зиминой, обезглавить семнадцатую дивизию – и тогда, может быть, только может быть, её корабли прекратят это самоубийственное сопротивление, отпустят его эскадру.

– Штурман! – голос Усташи обрел ту ледяную четкость, которая приходит с окончательным, бесповоротным решением. – Видите «Елизавету Первую»? Курс на неё! Максимальная скорость! Идем на таран!

Молодой штурман на мгновение замер, не веря своим ушам. Таранить флагман противника в разгар боя, когда вокруг творится хаос, когда в любой момент можно получить удар с неожиданной стороны – это было безумием. Но взгляд единственного глаза Усташи не оставлял места для возражений.

«Силистрия», несмотря на зияющие пробоины в левом борту, несмотря на дым, струящийся из поврежденных отсеков, все еще оставалась грозной боевой машиной. Двенадцать тысяч тонн брони и оружия, флагман тихоокеанского флота, корабль, построенный для того, чтобы ломать и крушить. Её двигатели взревели, выбрасывая столбы раскаленной плазмы, и стальная махина рванулась вперед, набирая скорость с каждой секундой.

Впереди, в каких-то нескольких десятках километров, находилась её цель – линкор «Елизавета Первая», флагман Настасьи Зиминой. Но корабль был не один – он был намертво сцеплен магнитными тросами с тяжелым крейсером противника, и между ними уже шла абордажная схватка. В разрывах обшивки, пробитых плазменными зарядами, мелькали вспышки выстрелов. Фигуры в боевых скафандрах перемещались по изуродованным корпусам, цепляясь за выступы, ведя огонь из личного оружия. Два корабля слились в единое целое, как сиамские близнецы, соединенные не плотью, а металлом и магнитными полями…

…На «Елизавете Первой» контр-адмирал Настасья Николаевна Зимина в последний момент увидела приближение «Силистрии» на единственном уцелевшем экране. Времени на маневр не было – даже если бы её корабль не был связан с крейсером противника, даже если бы двигатели работали на полную мощность, уйти от тарана было уже невозможно. Расстояние сокращалось слишком быстро, а «Силистрия» шла прямо на них, как снаряд, выпущенный из орудия.

– Всем постам! – голос Зиминой разнесся по внутренней связи, пробиваясь сквозь грохот близких взрывов и треск пожаров. – Приготовиться к удару! Закрепить раненых! Загерметизировать все переборки! Удар через тридцать секунд!

Но даже эти тридцать секунд растянулись в вечность. Зимина смотрела на приближающийся таран и думала о своих людях – тех, кто сражался в коридорах с абордажными командами, тех, кто горел заживо в орудийных башнях, тех, кто задыхался в разгерметизированных отсеках. Все они пошли за ней, доверились её решению остаться и принять бой. И теперь все они погибнут здесь, в этом холодном космосе, так далеко от дома.

Удар пришелся точно в корму «Елизаветы Первой», туда, где располагались главные двигательные установки – сердце любого космического корабля. «Силистрия» врезалась в линкор и её усиленный таранный форштевень пробил броню, словно она была сделана из бумаги. Металл смялся, переборки лопнули, как натянутые струны, три главные силовые установки были уничтожены мгновенно. Реакторы, каждый размером с дом, просто перестали существовать, превратившись в спрессованную массу искореженного металла и разорванных труб.

Ударная волна прокатилась по всему кораблю, от кормы до носа, срывая людей с ног, разбрасывая их по отсекам, как кукол. Те, кто не успел закрепиться, полетели в переборки, ломая кости. Незакрепленное оборудование превратилось в смертоносные снаряды, проносящиеся по коридорам. Свет погас на несколько секунд, прежде чем включилось аварийное освещение, окрасив все в зловещий красный цвет.

«Елизавета Первая» содрогнулась и замерла. Без двигателей она превратилась в огромный металлический гроб, дрейфующий в пространстве. Корабль все еще мог стрелять из уцелевших орудий, все еще мог сопротивляться, но маневрировать, уходить, атаковать – все это стало невозможным. И теперь к нему были прикованы сразу два вражеских корабля – крейсер спереди и «Силистрия» сзади, вцепившиеся в добычу, как два хищника, делящие тушу.

После удара наступила странная пауза, словно все три сцепившихся корабля переводили дыхание после этого чудовищного столкновения. Но длилась она недолго. Шлюзы «Силистрии» начали открываться, и оттуда через рукава-переходы хлынули штурмовые отряды – морская пехота тихоокеанского космофлота, элита из элит, люди, для которых абордажный бой был не просто специальностью, а искусством. Они шли волна за волной, и во главе их шел сам вице-адмирал Усташи – его фигуру в боевом скафандре нельзя было спутать ни с кем другим.

Защитники «Елизаветы Первой» встретили их огнем, но силы были слишком неравными. Контрабордажные команды корабля уже вели бой с космопехами с крейсера, сцепившегося с ними спереди двадцать минут назад. Они сражались в носовых отсеках, отстаивая каждый коридор, каждую каюту, но теперь на них обрушился удар с другой стороны. Зажатые между двумя потоками атакующих, с врагами и спереди, и сзади, балтийцы были вынуждены постепенно отступать к центральным отсекам корабля.

Бой в коридорах линкора был жестоким и беспощадным. В узких проходах, где негде было укрыться, где каждый поворот мог стать последним, люди убивали друг друга с расстояния в несколько метров. Автоматические винтовки выплевывали очереди, пули рикошетили от переборок, искры высекались из пробитого оборудования. Гранаты взрывались, выбивая целые секции, превращая отсеки в завалы из искореженного металла. Враги были в три раза многочисленнее, и с каждой минутой это превосходство только росло – все новые и новые штурмовики вливались в бой через пробоины в корпусе.

Получасовой бой в замкнутом пространстве корабля превратился в кошмар для обеих сторон, но для защитников – в особенности. Они теряли людей с каждой минутой, отступали все дальше, оставляя за собой коридоры, устланные телами. Машинное отделение пало первым – последние техники заперлись там и сражались до конца, но их было слишком мало. Орудийные башни замолкали одна за другой, когда штурмовики добирались до них через вентиляционные шахты и аварийные люки. Медотсек держался дольше других – даже раненые взяли оружие и сражались, лежа на койках, но и они были сметены превосходящими силами противника.

В конце концов, последние защитники – всего примерно три десятка человек – оказались заблокированы в ангаре номер три. Это было огромное помещение, предназначенное для челноков и вспомогательных судов, но сейчас там были только обломки, следы боя и последние защитники «Елизаветы Первой». Среди них была и контр-адмирал Зимина – её адмиральский китель был изорван и покрыт кровью, не вся её собственной, но она все еще держала оружие и все еще командовала.

Защитники заняли позиции за обломками, приготовились к последнему бою, прекрасно понимая, что это конец. Снаружи уже слышались голоса штурмовиков противника – их было не меньше сотни. Взрывы сотрясали массивные двери ангара – противник готовился к финальному штурму. И тогда двери распахнулись, но вместо атаки наступила неожиданная тишина.

В проеме появился вице-адмирал Валид Усташи собственной персоной. Он поднял руку, останавливая своих людей, и сделал несколько шагов вперед. Его единственный глаз внимательно осмотрел ангар, задержался на фигуре Зиминой, и на его лице появилось выражение, похожее на уважение.

– Контр-адмирал, – его голос разнесся по ангару, усиленный динамиками скафандра. – Вы и ваши люди сражались как герои. Нет смысла продолжать эту бойню. Я предлагаю вам почетную капитуляцию.

Настасья Николаевна вышла из-за укрытия, все еще держа оружие наготове. Между ними было метров двадцать – дистанция, которую пуля преодолеет за долю секунды. Но оба знали, что стрелять она не будет.

– Я же уже вам говорила, семнадцатая дивизия не сдается, вице-адмирал, – её голос был хриплым от дыма и усталости, но не дрожал. – Мы будем сражаться до конца.

Усташи покачал головой и сделал еще шаг вперед, показывая, что не боится её оружия:

– Послушайте меня внимательно, Настасья Николаевна. То, что я сейчас предложу, я не предложил бы никому другому. Это не просто капитуляция. Прикажите вашим кораблям – тем, что еще сражаются – прекратить огонь. Позвольте моим кораблям выйти из боя, не стреляя им в корму. Взамен я не просто сохраню жизнь вам и вашим людям – я верну вам контроль над вашим кораблем.

В ангаре повисла тишина. Даже раненые перестали стонать, понимая важность момента. Предложение было неожиданным, почти невероятным. Зимина прищурилась, пытаясь понять, что кроется за этими словами:

– И зачем вам это? Что вы получите взамен?

– Свободу маневра, – ответил Усташи просто. – Мои корабли смогут выйти из этой проклятой свалки и встретить Хромцову организованным строем. После того как я разберусь с ней, я уйду от Константинова Вала. Клянусь честью офицера – мы не сделаем по вам ни единого выстрела. Форты останутся вам и Василькову. Вы получите свой корабль, своих людей, свою победу. Все от этого только выиграют.

Зимина молчала, обдумывая услышанное, и тогда Усташи решил разыграть свою главную карту:

– Ну же, Настасья Николаевна, подумайте – кто ваш настоящий враг? Я, который веду честный бой за то, что считаю правильным? Или эта Агриппина Хромцова, предательница, на чьих руках кровь тысяч ваших балтийцев?