Следом Маомао посмотрела на другую наложницу, госпожу Лихуа, – она почти вернула себе былую красоту и глядела на ту, что ее выходила, с нежностью. А вот ее служанка, завидев наставницу на этих занятиях, так скривилась, что лицо все перекосило, отчего она разом сделалась несуразной и смешной.

Наложница Лишу, как обычно, ежилась от страха. Неудивительно, что ей было неуютно в обществе других подруг императора. Служанка ее, тоже смущенная, тем не менее старалась держаться достойно. Она была готова при первых же нападках защитить честь своей госпожи, и ее заступничество порадовало Маомао.

Четвертую же наложницу высшего ранга она видела впервые. Та лишь недавно вошла во дворец и была одного возраста с Маомао. Новую почтенную подругу императора звали Лоулань. Волосы ее, черные как смоль, были собраны в пышный пучок у самой макушки и вместо шпилек держались благодаря длинным перьям южных птиц. Ее одежды и украшения тоже были выдержаны в южном духе, но, судя по чертам лица, госпожа была родом с северных земель. Ее прислужница тоже казалась северянкой, однако, как и госпожа, носила южные одежды, отчего Маомао решила, что выбор нарядов – сугубо прихоть госпожи.

Наложница Лоулань не обладала ни чарующей красотой Гёкуё гуйфэй, ни благородным великолепием Лихуа сяньфэй. Ее возраст, в отличие от робкой наложницы Лишу, уже позволял возлежать с императором, и все же Маомао сомневалась, что новая госпожа нарушит лад в покоях дворца императорских жен. Лишь краской на лице наложница Лоулань могла выделиться среди почтенных подруг императора, однако ее было так много, что она казалась уже вызывающей. Особенно тревожили взор ярко очерченные уголки глаз, из-за чего нельзя было разглядеть настоящий разрез. Иными словами, за всеми этими ухищрениями истинный лик наложницы не угадывался совершенно.

«Впрочем, мне-то какое дело?» – справедливо заметила Маомао.

Коротко представившись, она извлекла из поклажи трактаты и раздала по одному каждой наложнице. Кого-то эти пособия заставили округлить глаза, кого-то – заулыбаться до ушей, кого-то – нахмуриться, а кого-то вогнали в краску.

«Ну да, ожидаемо», – оценила Маомао то, как повели себя наложницы, когда увидели искусно выполненные гравюры.

Вслед за этим она достала некий предмет. Половина присутствующих вопросительно уставилась на Маомао, другая же половина прекрасно понимала, как этим предметом пользоваться. Кое-кто из незнающих потихоньку стал догадываться, для чего он, и щеки у них залились румянцем.

– Я посвящу вас в запретные тайны любовного ремесла. Убедительно прошу все трактаты, что я вам передам, держать при себе и не выносить за пределы покоев, – объявила Маомао и попросила наложниц открыть третью страницу.

* * *

Урок закончился лишь спустя большой час.

«Что-то я увлеклась», – подумала Маомао, ощутив легкую усталость.

До дверей она добралась едва волоча ноги. Убрав подпорку, она распахнула створки и наткнулась на господина Дзинси.

– Долго же вы… – напустив невозмутимости, пожурил ее прелестный евнух. Было видно, что он слегка не в духе. Левое ухо и щека предательски пылали. Поглядев на них, Маомао легко догадалась, что господин подслушивал, припав к дверям, но не стала указывать ему на оплошность.

Господин Дзинси переступил порог зала и вдруг замер с выражением крайнего удивления.

– Что-то не так? – спросила Маомао.

– Объяснишь, в чем дело? – потребовал господин, уставившись на нее.

– Не понимаю, что вас встревожило…

Маомао всего лишь исполнила порученное и передала наложницам высшего ранга все необходимые для внутренних чиновников знания. Другое дело, что госпожи встретили их каждая по-своему.

Наложница Гёкуё вся сияла, весело приговаривая: «Долой однообразие!» – пока ее старшая прислужница с извечно усталым видом молча следовала за ней. То и дело украдкой она бросала на Маомао пронзительные взгляды, которые та предпочитала не замечать.

Наложница Лихуа, порозовев от удовольствия, до сих пор сжимала что-то невидимое и шевелила пальцами. Похоже, оттачивала то, чему ее учили на занятии. Пока она упражнялась, ее личная служанка стояла, опустив голову, но даже так было видно, что она густо покраснела и мелко дрожит всем телом.

Хуже всех пришлось наложнице Лишу: спрятавшись в углу залы, она билась лбом о стену со стонами: «Нет… Я так не могу…» Бывшая отведчица, недавно назначенная ее старшей прислужницей, с испугом гладила свою госпожу по спине и всячески пыталась утешить.

Лишь наложница Лоулань безучастно уставилась в пустоту, и Маомао не могла сказать, что у той на уме. Ее прислужница, смущенно пряча взгляд, заворачивала оставленный на столике трактат в заранее приготовленный платок. Она явно не представляла, что еще с ним делать.

«Ну и ладно. Как будет угодно», – подумала Маомао, поглядев на равнодушие новой госпожи.

Она и сама стала собираться. Перетащив поклажу на тележку, она немного отпила холодной воды из поданной ей чаши. Да, она порядком утомилась, зато душу Маомао согревала мысль о серебре, которое ей за наставничество выдадут в наградном конверте.

Вскоре наложницы разошлись, держа при себе полученные трактаты и другие пособия: одни прижимали их к груди как величайшую драгоценность, другие же из брезгливости держали одними кончиками пальцев. Каждую вещь хорошенько завернули в платки так, чтобы невозможно было подглядеть, что несут в руках, ведь Маомао строго наказала никому ничего не показывать. Такие меры, безусловно, вызвали жгучее любопытство у тех, кого на занятия не допустили. Например, у господина Дзинси.

– И все же чему ты учила на этих занятиях? – не выдержав, спросил он.

Маомао, устремив взгляд куда-то вдаль, ответила:

– Почему бы не осведомиться у государя лично?

Она желала оставить те уроки в тайне. Пусть каждый сам догадывается, что там произошло.

Глава 4
Намасу

– Сяомао, позволите вас отвлечь? – окликнул Маомао господин Гаошунь, когда она, закончив уборку, уже направлялась к себе в комнату.

Что до лучезарного евнуха, то он, как поняла Маомао, притомился за день и, как только разобрал бумаги, поспешил удалиться в купальню.

– Да, господин?

Чуть помедлив, будто желая обдумать слова прежде, чем они прозвучат, господин Гаошунь прихватил подбородок и потер его несколько раз. Выждав немного, он наконец произнес:

– Хотел бы вам показать кое-что.

Тем вечером приметная морщина, пролегающая у него между бровями, углубилась больше обычного…

* * *

Прежде объяснений господин Гаошунь выложил перед Маомао несколько связанных между собой дощечек с записями и любезно развернул их. Прищурившись, она стала читать некоторые из них. Чуть погодя Маомао спросила:

– Это… записи о старом деле?

На дощечках излагался любопытный случай отравления в купеческом доме, произошедший более десяти лет назад. Среди прочего указали, что купец съел иглобрюха, поданного в составе намасу.

«Ах, вот бы поесть иглобрюха!» – замечталась Маомао и сглотнула набежавшие слюнки.

Но тут она заметила, что господин Гаошунь косится на нее с явным неодобрением, и поторопилась принять серьезный вид.

– Что ж, как выпадет случай, я отведу вас поесть намасу, – немного подумав, пообещал господин Гаошунь, при этом в глазах его читалось: «И нет, мы не будем просить подать печень».

Маомао прекрасно помнила, какое приятное онемение и покалывание во рту вызывает ядовитая плоть иглобрюха, так что на печени не настаивала и видела достойную награду уже в том, что они поедят в хорошем заведении. И она решила взяться за дело всерьез.

– А что от меня требуется? – спросила Маомао, тщательно изучая сведения на дощечках.

– В то время я по службе расследовал этот случай. Недавно мой бывший сослуживец обратился ко мне за советом. Оказалось, произошло весьма схожее отравление.

«Бывший сослуживец? Значит, еще в те времена, когда господин не был евнухом, а принадлежал к воинскому сословию».

– Схожее? Чем именно? – заинтересовалась она.

Отравленная пища занимала ее куда больше, чем прошлое собеседника.

– Один из высокопоставленных сановников съел намасу с иглобрюхом и лишился чувств. В себя так и не пришел.

«Лишился чувств?» – мысленно повторила Маомао, и ее охватило недоброе предчувствие.

Все-таки уж слишком речист был тем вечером господин Гаошунь, из которого обычно лишнего слова не вытянешь. Маомао покосилась на него, чтобы получше разглядеть, – верный слуга лучезарного евнуха имел все тот же вид труженика, погрязшего в тяжких думах, о чем свидетельствовала глубокая морщина между бровями. И, кстати сказать, он тоже изучающе смотрел на Маомао.

– Позвольте, господин Гаошунь, разве вы не нарушаете семейную тайну?

Тот, не меняясь в лице, лишь медленно покачал головой. Спрятав кисти в рукавах, он промолвил:

– Мне нечего опасаться, вы надежный человек.

Из его уст это прозвучало как «не вздумай болтать лишнего».

– К тому же речь зашла о яде, – продолжил господин Гаошунь. – Неужели откажетесь?

Хитрый ход с его стороны! Прозорливый слуга прекрасно понимал, в чем заключается слабость Маомао.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросила она, поморщившись от того, какую важность вдруг напустил на себя верный помощник господина Дзинси.

– На этот раз использовали ошпаренные кожу и плоть иглобрюха. – Господин Гаошунь указал на дощечки. – Именно после этого блюда сановник лишился чувств.

– Плоть? Не потроха?

– Нет.

Яд иглобрюха не растворяется при варке, и особенно много его содержится в печени и других потрохах. В плоти же он, как правило, встречается в малой мере. Поэтому, когда Маомао услышала о том, что сановник, приняв яд, лишился чувств, она предположила, что тот съел печень.

«Неужели плоть оказалась столь ядовитой?» – удивилась Маомао.

Но такое вполне могло быть. Все зависит от вида рыбы и условий, в которых она жила. Маомао иногда попадались такие чрезмерно ядовитые особи. Она сама, порой поддавшись искушению, пробовала их печень, за что приходилось дорого расплачиваться. В таких случаях бабуля поила ее водой до тех пор, пока весь желудок наизнанку не вывернет.

– Я не понимаю, что в этих случаях необычного. Все знают, что иглобрюх – рыба ядовитая, – немного погодя призналась Маомао.

Господин Гаошунь медленно покачал головой и, почесывая в затылке, пояснил:

– Дело в том, что в первом и во втором случае личные повара настаивают, будто бы никакого иглобрюха не добавляли.

Пока господин Гаошунь в растерянности хмурился, Маомао жадно облизывала губы. Дело обещало быть занимательным.

* * *

В двух случаях оказалось немало общего. И купец из старого дела, и сановник из нового слыли ценителями изысканных и диковинных яств. Сановник обычно вкушал сырую, пусть и самую свежую, рыбу, хотя в последний раз угощался намасу из ошпаренной плоти и кожи. В сырой рыбе, бывает, водятся паразиты, потому-то сырое обычно не едят, а в иных провинциях подобные кушанья и вовсе под запретом.

Ценители намасу нередко питают особую слабость к иглобрюху. Говорят, встречаются и такие господа, которые, вопреки увещеваниям, нарочно просят у поваров кусочки рыбы, где содержится немного яда, чтобы насладиться характерным покалыванием во рту.

«Сами никогда не пробовали – и осуждают!» – мысленно возмутилась Маомао, подумав о тех, кто может не принимать подобные вкусы. Сама она считала, что нужно быть терпимым к чужим пищевым пристрастиям.

Также в двух случаях, о которых поведал господин Гаошунь, повара утверждали, что ни в чем не виноваты. Однако хозяева, отведав их яства, страшно отравились. Также среди объедков на кухне нашли потроха и кожу иглобрюха. Их взяли в качестве вещественных доказательств. Но поскольку в ходе следствия установили, что все потроха оказались выброшены, было решено, что жертвы не вкушали печень иглобрюха.

«Расследование провели на удивление дотошно», – заключила Маомао.