Я, не торопясь, оглядела прекрасный вид на императорский сад, открывающийся с галереи. На самом деле, мне нужно было время, чтобы успокоиться. Признание задело, ведь не так давно Виллем убеждал меня, что хочет жениться лишь из-за моей принадлежности к знаменитому роду.

– Ты сказал тем людям в ресторане, когда мне стало плохо, что «я не в себе», – не глядя на него, произнесла я. – Хотя прекрасно знал, что происходит. Ведь тебе я рассказала о себе все, начиная с пансиона. А ты публично признал, что у меня не все дома, – я посмотрела на него. – Вот это я запомнила!

– Так ты злопамятна, Линн? – усмехнулся он, неожиданно успокоившись. От его усмешки мне стало не по себе. – Что ж… Это была последняя попытка решить дело миром. Видишь ли, я тоже злопамятен, а кроме того, у меня совершенно отсутствует такой раритет, как совесть. Поэтому ты или выходишь за меня, или…

Виллем замолчал, с удовольствием наблюдая за эмоциями, отразившимися на моем лице. Он молчал, а я понимала, что он ждет вопроса, которого я не могла не задать. И я его задала.

– Или? – переспросила я.

Хокун облокотился на перила балюстрады.

– Письма влюбленной женщины всегда верх откровения, Линн, – сказал он, не глядя на меня. – Ты помнишь, что писала мне, или напомнить?

– Ты же обещал их сжечь… – растерялась я. – Ты клялся, что сожжешь!

– Я решил оставить их на память и не ошибся – сейчас они очень мне пригодятся, – невозмутимо пожал плечами он и повернулся ко мне, улыбаясь: – Полагаю, Ее Светлость, герцогиня Воральберг, с интересом прочтет однажды утром в любимой газете захватывающую переписку незамужней внучки с любовником. Ты отлично пишешь, детка, очень образно. Большинству хватает чего-то типа «ах, подарите мне еще один поцелуй!» или «я мечтаю вновь оказаться в твоих объятиях!», но твои эпитеты – это просто высший класс!

Перед глазами потемнело. Я пожалела, что не могу упасть в обморок прямо сейчас. С другой стороны, это привлекло бы ненужное внимание.

Однако, взглянув на Хокуна, я все же не могла не отметить, как он красив. С него окончательно спала маска, которую я принимала за истинное обличье, и теперь он выглядел, как негодяй из дамского романа. Подобными зачитывались юные, мечтающие о грешной любви девы. Я такое не читала, но, увы, внимание, оказываемое мне Виллемом, и желание стать хоть к кому-то ближе однажды толкнули меня в его объятия… Плоды этого скоропостижного решения я сейчас и пожинала.

– Почему?.. – прошептала я. – За что?

– Я решил на тебе жениться, Линн, еще тогда, когда ты была юной психопаткой без состояния, оцени это, – он продолжал усмехаться. – Но ставки выросли. Бабушкино наследство сделало тебя более привлекательной в моих глазах. Принадлежность к Кевинсам в сочетании с наследством Кевинсов – это беспроигрышная партия.

Я просто не верила своим ушам. Хокун рассуждал так, будто оценивал потенциальную прибыль от очередной сделки.

– Значит, на мои чувства тебе наплевать? – все еще не веря в то, что это происходит в реальности, спросила я. – Ты готов жениться на женщине, которая тебя не любит?

– Да брось, – пожал плечами он. – Кто в наше время женится по любви? Я обеспечу тебя всем необходимым для женского счастья. Ты забудешь, наконец, свой бред про призраков и нарожаешь детей. Моих детей, которых будут называть «урожденные Кевинсы», ведь принадлежность к роду всех твоих потомков навечно закреплена императорским указом. Все будет просто отлично!

«Все будет просто отлично!» – когда-то именно с этими словами мама оставила меня в кабинете заведующей пансиона, на несколько лет ставшего моей тюрьмой. А сейчас человек, которым я легкомысленно увлеклась, предлагал мне тюремное заключение не на несколько лет – на всю жизнь.

Я представила себя женой Виллема Хокуна, угасающей в его роскошном особняке. И одновременно – лицо бабушки, перевернувшей газетную страницу и увидевшей заголовок, который непременно будет кричащим, что-нибудь вроде: «С кем спит наследница знаменитого рода?» или «Интимные откровения богатой наследницы». А еще я увидела в зрачках Виллема свое отражение – бледное лицо с нездоровым румянцем, глаза, горящие, как в лихорадке… И этот человек думает, что я не переживу позора? Но он ошибается – в моей жизни его было достаточно.

– Делай, что хочешь, но замуж за тебя я не выйду, – бросила я и пошла прочь.

Хокун догнал меня одним прыжком и схватил за локоть:

– Одумайся, Линн! Неужели тебе наплевать на репутацию?

У меня не хватило бы сил вырваться из его стальных пальцев, поэтому я остановилась. Как вдруг из стены вылетела призрачная фурия и пролетела сквозь Виллема, размахивая простыней, как гвардейцы, идущие в атаку, полковым флагом.

Хокун вздрогнул и выпустил меня – прямое прикосновение привидения не так-то легко пережить. Я успела добежать до выхода с галереи в зал и влиться в толпу до того, как он пришел в себя. Украдкой приподняла рукав платья – на коже наливались краснотой отметины от хватки Виллема.

Плохо воспринимая действительность, я принялась разыскивать бабушку среди приглашенных. Пока искала – дыхание выровнялось, а разум прояснился. Однако с моим лицом, видимо, все еще было что-то не так, потому что, едва увидев меня, бабушка всплеснула руками:

– Господи, Линн, что случилось?

– Прости, но я хочу уйти отсюда. У меня… разболелась голова.

– Ты не останешься на праздничный ужин?

– Я просто не смогу есть. Позволь мне уйти!

Она несколько мгновений разглядывала меня, а затем кивнула:

– Хорошо, дорогая. Я извинюсь за тебя перед Их Величествами. Вижу, что тебе нехорошо. Наверное, мне не стоило давать тебе самогон.

– Наверное, – кивнула я.

– Пусть мой онтикат довезет тебя до дома и возвращается сюда, – приказала бабушка. – А ты ложись пораньше. Такой бал в первый раз – это испытание.

Улыбнувшись через силу, я попрощалась и пошла прочь. Если Виллем осуществит задуманное, завтра утром мне придется объясниться с ней. И сделать это лучше до завтрака, то есть до того момента, как она начнет просматривать прессу. А это значит, что нужно отправиться в родной дом и встретиться лицом к лицу с матерью. Если она увидит газеты раньше бабушки…

«Стоп, Эвелинн! – сказала я себе, сбегая по лестнице. – Больше ни одной мысли на этот счет. Ты подумаешь об этом завтра. А сейчас – вернешься домой, примешь снотворное, прикажешь Вель разбудить тебя в шесть утра и отправишься в мир волшебных сновидений, в котором нет места коварству, подлости и предательству!»

Я сообщила лакею, стоящему у подножия лестницы, свое имя, и он отправился за онтикатом. Через несколько минут я уже ехала домой. Мокрые глаза фонарей провожали мой путь. Но мои глаза были сухими.

***

Дома меня встретила удивленная Вельмина – она не ожидала, что я вернусь так рано. Видимо, Расмус считал так же, потому что, со слов Вель, «отправился на поиски приключений» на всю ночь.

Я попросила принести чашку чая в гостиную, медленно выпила ее, глядя на свет фар проезжающих по улице онтикатов, умылась и перед тем, как лечь спать, приняла таблетку снотворного.

Мне казалось, я совершенно спокойна, но едва моя голова коснулась подушки, как разговор с Виллемом вспомнился до мельчайших подробностей. Еще несколько дней назад я считала, что могу свести на нет упорство Хокуна в отношении меня, просто избегая встреч с ним. Но теперь стало совершенно ясно – он не отступится. Как верно заметила бабушка: добыча всегда привлекает хищников.

Несмотря на снотворное, услужливое воображение преподносило одну ужасающую сцену за другой.

Вот бабушка, держа в одной руке чашку чая, другой листает газету. Презрительно усмехается кричащему заголовку, пробегает статью глазами. А затем перечитывает снова и снова, и чай из чашки проливается на белоснежное постельное белье.

Вот отчим в кабинете просматривает прессу до завтрака. Увидев мое имя, напечатанное жирным шрифтом, меняется в лице и зовет жену.

Вот мама стоит у его стола, держа газету. Ее руки дрожат, а на лице появляется то самое выражение, при виде которого в детстве я каждый раз умирала от страха и предчувствия беды. Она поджимает губы и в гневе швыряет газету на пол. Та падает со стуком…

«Почему она стучит?» – подумала я и… проснулась. Голова болела так, что впору было заплакать, но тишина и темнота спальни дарили некоторое облегчение.

Машинально взглянула на часы. Половина четвертого? Скоро рассвет, а бал, наверное, уже закончился.

Из остатков сна выплыла последняя сцена: вернувшийся домой Виллем читает мои письма. Интересно, о чем он думает? Выбирает наиболее откровенные? Смакует воспоминания о наших встречах? Или бесится от злости, что не удалось меня сломать?

Понимая, что больше не усну, я поднялась и накинула пеньюар. Перешла в кабинет, где села за свой стол под мансардным окном и принялась перебирать бумаги, доставая их из ящиков бюро. Нужно навести порядок в делах. Мне придется какое-то время пожить в Воральберге, ожидая пока в столице утихнет скандал. Если, конечно, бабушка после всего этого примет меня в поместье!

Новый стук спугнул мои мысли. Запрокинув лицо, я едва сдержала крик – чья-то лохматая голова склонилась к окну с той стороны.

Расмус? Но почему он просто не открыл дверь своими ключами? Неужели что-то случилось?

Вскочила, машинально запахивая пеньюар на груди. И только сейчас поняла, что волосы стучавшего были… светлыми, а не рыжими!