– Но тогда получается, либо папа не сообщал об исчезновении Оливии и Лисандера, либо была допущена ошибка тем, кто составлял список. Нам надо поговорить с этим человеком.

– Нам? – иронично приподнял бровь.

– Прости. Сказала, не подумав. Я сама поговорю, – вдруг повело ее в сторону.

Среагировал быстрее, чем она упала. Подхватил на руки.

– Вита?

– Нервы, наверное. Поставь. Поставь меня.

– Вита, да у тебя озноб, – стала ясна мне и причина отсутствия аппетита, и почему девушка прикладывала ладошку ко лбу. Она плохо себя чувствовала, но не признавалась. – Почему сразу не сказала, что заболела? – вместо того, чтобы отпустить, покрепче прижал к своей груди.

– Думала, пройдет. Но стало хуже, – не сопротивлялась она более тому, что держу ее. Наоборот, обвила мою шею тонкой рукой и прикрыла глаза. Видимо, совсем ей худо стало.

Поспешил со своей ношей на улицу. Последний раз я испытывал панику сто три года назад, в тот день, когда осознал, что превращаюсь в вампира. И вот вновь подобные ощущения – дикая паника и страх. Разница лишь в том, что теперь я переживаю не за себя, а за девочку.

ГЛАВА 7. ОХОТНИЧИЙ ДОМИК

Неважно почувствовала себя еще с вечера. Предполагаю, сказался сквозняк, гулявший в кирхе.

Когда я жила в Котбусе у тети Агнесс, все болезни в ее доме лечились чаем с малиной. Так что воспользовалась проверенным рецептом и легла спать пораньше. Наутро в горле стало неприятно сухо, свет, льющий из окна, показался слишком резким, а стук в дверь отозвался болезненной пульсацией в висках.

У Эмили был выходной, у папы последнее время случались проблемы со слухом, а из комнаты Оскара доносился раскатистый храп. Пришлось мне самой выползать из постели и встречать гостя. Уже и не удивилась, что им оказался Никлас. Совсем без меня не может. Никак в покое не оставит. Свалился же этот вампир на мою голову.

Но его предложение прогуляться до участка я все-таки приняла.

Надеялась, утренний прохладный воздух избавит от головной боли, взбодрит меня. Поначалу так и случилось, мне стало ощутимо легче. Зато в участке чернильные строки поплыли перед глазами, и лишь упрямство докопаться до истины заставляло держаться и вчитываться в незнакомые имена и фамилии. Незнакомые, безликие для меня. Странный фокус, в котором я обязательно разберусь, но, видимо, позже. Организм сдался, и вот я снова на руках Никласа Эйлертона.

Проваливаюсь в полузабытье, выныриваю из него на краткий миг, пока меня осматривает врач. Вновь руки Эйлертона, сквозь морок его диалог с аптекарем. Затем я уже в своей постели. Возле топчутся папа и Оскар, хлопочет Люсия, но именно Никлас вливает в мой рот горькую микстуру, заставляет запить водой. Я слушаюсь и испытываю странную благодарность к высокомерному лорду.

Уплываю в тяжелый сон с мыслями, что в городе поползут новые сплетни, а Лужиц напишет новый репортаж о том, как вампир беспокоится о дочери фабриканта. Я не могу сердиться на Оскара, это его заработок. Немного волнует меня скорое возвращение Петера. Он точно потребует объяснений.

Так и происходит. После нескольких дней, проведенных под теплым одеялом в полубессознательном состоянии, бодрость и ясность мысли наконец-то возвращаются ко мне.

Взгляд зацепился за пелерину, забытую мною на резной скамеечке церковного сада. Теперь она аккуратно перекинута через спинку кресла. А в кресле, устроив ногу на ногу, раскачивается Петер.

– Ты нашел мою накидку? – звучит мой голос после болезни немного хрипло.

– Нет. Ее твой вампир принес, – поднялся Штемпп с кресла, откладывая в сторону газетный листок, который читал.

Мне не понравился его тон.

– Петер, он не мой, – рассердилась на то, что меня сразу вынуждают оправдываться.

– Тогда почему в газете пишут обратное? – принялся расхаживать он по комнате. – Стоило оставить тебя одну всего на неделю и здрасьте… Моя невеста теперь подружка вампира.

– Все не так, Петер.

– А как, Вита? Весь город судачит о том, как Никлас Эйлертон носит тебя на руках.

– Мне стало плохо. Я упала в обморок, поэтому и оказалась у него на руках.

– Хорошо. Пусть так, – запустил Петер пальцы в свои густые каштановые волосы. – Тогда какого черта все это время он сам поил тебя микстурами и бульоном!?

– А ты у него сам спроси, – посоветовала я. – И вообще, вместо того, чтобы справиться о моем самочувствии, устраиваешь мне допрос.

– Ты права, прости, любовь моя, – поправил он брюки и опустился на колени возле кровати. – Просто у меня от ревности даже челюсть сводит.

– От ревности к вампиру? Ты серьезно, Петер?

– А что? Пусть и вампир, но он мужчина, Вита. Я видел, как он на тебя смотрит.

– Видел?

– Конечно, – недовольно буркнул мой жених. – Он же все время здесь был. Только недавно и ушел, когда доктор объявил, что никакой угрозы для тебя больше нет.

Неясные, противоречивые эмоции закружили цветным листопадом. Фактически воспитывала меня тетя. Я люблю ее, но Агнесс достаточно жесткий и неласковый человек. Я не знала маму и в период своего взросления не так часто виделась с отцом. Папа добр со мной, но иногда мне чудится, он не слишком знает, как общаться со взрослой дочерью. От маленькой он попросту откупался игрушками. С Петером мы познакомились в Котбусе. Мне было семнадцать, когда отец приехал навестить меня в доме своей сестры. Приехал не один. Вместе с ним прибыли Люк Штемпп и его сын Петер. Петеру в тот год исполнилось двадцать, и я как-то сразу и легко влюбилась в синеглазого принца. Но уже здесь в Форсте парень быстро наскучил мне. Самовлюбленный красавчик, хвастающий своим дружкам, что заполучил в невесты богатую наследницу фабриканта Гройсса. По сути, интересовала я Петера исключительно с точки зрения выгодной партии и девушки, соответствующей его замашкам и критериям. И теперь вот так складывалось, что вампир Никлас Эйлертон единственный, кто заботится обо мне по-настоящему. Пусть и делает это с определенной целью, но как же приятно, когда кто-то действительно переживает за тебя.

– Петер, мне надо принять ванну, – нашла предлог услать Штемппа из дома. – Позовешь Эмили?

– Хорошо, милая. Я позже зайду, – поцеловал он меня в щеку.

Прикосновение его губ к моей коже уже давно не вызывало былого трепета.

Он ушел, и я откинула одеяло. Помедлила, свесила с кровати ноги. Прислушалась к своим ощущениям. Голова вроде не кружится.

– Сделала, как вы любите, – улыбнулась мне служанка, когда я вошла в купальню. – Горячая вода и пенка из лепестков гардении.

– Спасибо, Эмили, – скинула опостылевшую ночную рубашку и опустилась в купель. – А папа дома?

– Господин Фьель уехал на фабрику, но обещался вернуться сразу, как проконтролирует отправку товара.

– Скажи мне, когда он вернется.

Девушка кивнула, собираясь оставить меня одну, но я остановила ее.

– Эмили, скажи, это правда, что Никлас Эйлертон сам поил меня микстурами и бульоном? Ничего не помню.

– Правда-правда, – перекрестилась она. – По времени прием микстуры отслеживал и следил, чтоб вы все выпили и съели.

– А почему он?

– Так вы же из других рук отказывались лекарства и пищу принимать. Рта не открывали. А если Никлас просил, так вы его одного и слушались.

– Надо же…, – озадачило меня собственное поведение.

– Я и не знала, что вампиры могут быть такими заботливыми, – подозрительно мечтательно произнесла служанка. – Он совсем вашу комнату не покидал, беспокоился. Папенька ваш настоял, чтобы он хотя бы ночью приличия соблюдал, а то Эйлертон и ночью уходить не хотел. Так ему в соседней с вашей комнатой постелили.

Прикрыла глаза, не зная, что и думать, и лежала в купели до тех пор, пока не вернулся глава нашей маленькой семьи.

Эмили помогла мне зашнуровать платье и расчесать мокрые локоны.

– Папа, – присоединилась к нему в столовой, не высушив до конца волосы.

– Ангел мой, я так рад, что тебе лучше. Поешь чего-нибудь.

– Съем яблоко, – надкусила золотистую кожуру. Вид еды не вызывал отвращения, но ослабленный организм еще не был готов вернуться к полноценному питанию. – Папа, мы с Никласом ходили в жандармерию.

– Да. Он сказал, что именно там тебе стало плохо. Только я не понял, зачем вы пошли туда, – явно наслаждался папа вкусом зажаренной перепелки.

– Списки смотреть ходили. Списки погибших пятого сентября в Форсте.

Нанизанный на вилку кусок мяса шмякнулся в тарелку.

– З-зачем? – невесть откуда проявилось у папы заикание.

– Никлас уверяет, Лисандера не могли укусить, как и его мать, если у нее в руках не имелось оружия. Еще он говорит, что не видел давки. Люди метались, но не давили друг друга, к тому же военные очень быстро оттеснили простых горожан с площади.

– Виталина, что же ты хочешь сказать? – задрожали его пальцы, и он спрятал руки под стол. – То, что твои мама и брат не погибшие, а исчезнувшие?

– Именно. Папа, куда они могли исчезнуть?

– Ты говоришь ерунду, дочка, – слишком рьяно воткнул отец вилку в перепелку, сок брызнул прямо на воланы его рубашки. – Они не вернулись, значит, погибли.

– Но ты сообщал об их пропаже?

– Конечно, сообщал, – немного успокоился он. – Жандарм ходил по домам и вел перепись всех пропавших после той… той бойни.

Остаток трапезы провели молча. Я жевала свое яблоко, а папа разделывался с перепелкой.

– Пойду, погуляю, – первой поднялась из-за стола.

– Виталина, подождала бы Люсию. Вместе и пойдете.

Бронзовые часы на каминной полке показывали, что занятия в семинарии закончатся еще не скоро, потому отрицательно помотала головой.

– Пап, мне нужен воздух. Не буду ждать. Просто погуляю где-нибудь поблизости.

Поблизости не вышло. Благодаря поведению Никласа и очеркам Оскара я теперь привлекала к себе излишне много внимания. На меня пялились, словно на диковинную зверушку, задавали неудобные вопросы и шептались за спиной. Никто не поинтересовался, нужна ли мне помощь.

Возвращаться домой не хотелось. В семинарию идти тоже. Решилась было заглянуть в типографию к Оскару, но быстро передумала. Вряд ли там ко мне отнесутся с меньшим интересом, чем на улице. И я спряталась ото всех в старом охотничьем домике, сложенном в том месте, где лес переходит в гору. Домик нам с Люсией как-то показал Оскар, и я помнила дорогу.

Тут была всего одна комната. Бревенчатые стены завешаны шкурами, изъеденными молью. Солнечные зайчики плясали на пыльном полу, задевали кружевную паутину по углам. Двадцать лет назад здесь останавливались на ночлег охотники не из местных. Но когда неподалеку поселились вампиры, люди бродить с ружьями по лесу перестали. Хотя в этом домике до сих пор иногда пережидают ночь или непогоду редкие путники. Пастор Бернар оставляет для таких страждущих небольшой запас еды в подвесном шкафчике.

Забралась с ногами на деревянную лавку. Обхватила руками колени. Мысли путались, не выстраивались в правильный ряд. Все эти сплетни, претензии Петера, забава и забота Никласа, странное исчезновение моих родных, подозрительное поведение отца – обескураживали. Я, словно рыбка, плавала в спокойной речушке до тех пор, пока не налетел ураган и не вынес ту рыбку на песчаный берег, она барахтается, не знает, как вернуться в свой привычный и понятный мирок.

От размышлений отвлек дверной скрип.

– И почему я не удивлена? – опустила кочергу, которую успела вытащить из камина.

– Я увидел тебя, когда спускался с горы, – забрал Никлас из моих рук железный прут, убрал его за каминную решетку. – Развести огонь? В этом доме достаточно стыло, а ты после болезни.

– Может быть, еще и горячий чай предложишь? – пошутила, возвращаясь к лавочке.

Он не ответил, а я изумленно таращилась на пустую комнату. Вампир мне привиделся? У меня галлюцинации? Последствия болезни, или я так много думаю об Эйлертоне, что уже воображаю его присутствие?

Но через пару минут Никлас вернулся, развеяв мои страхи насчет помутившегося рассудка. Он принес дров и котелок, наполненный дождевой водой.