Я срываюсь с места и бегу, стараясь держаться кромки травы вдоль беговой дорожки, чтобы не повредить босые ноги.

Прескотту достаточно всего пары секунд, чтобы догнать меня.

– Айвори, подожди. – Пот проступает на его лице, пока он бежит рядом со мной. – Да ты можешь остановиться хоть на минуту?

Я останавливаюсь, упираю руки в бока и жду, пока он переведет дыхание.

– Слушай, у меня сейчас нет с собой налички. – Он выворачивает карманы своих брюк. – Но я заплачу тебе сегодня вечером.

«Сегодня вечером». У меня начинает сосать под ложечкой, но я все равно улыбаюсь и выхватываю пакет с обедом из его рук.

– Тогда этого пока достаточно.

В любом случае обед – это единственный аванс, который был мне нужен. У Прескотта в столовой безлимитный счет, так что он вряд ли останется голодным.

Он смотрит на мои босые ноги, на бумажный пакет в моей руке, затем задерживает взгляд на моей разбитой губе. Он далеко не глуп для парня, у которого проблемы с алгеброй. Скорее равнодушен. Ему безразличны мои проблемы. И к учебе особого интереса у него нет.

Все мы здесь не для того, чтобы решать квадратные уравнения или изучать биологию клетки. Мы поступили сюда ради программы по искусству, чтобы танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах и быть принятым в музыкальный колледж по своему выбору. Прескотт предпочел бы посвятить время сексу и игре на классической гитаре, а не писать доклад по истории Франции. К счастью для него, ему не нужно беспокоиться о выполнении домашних заданий. Ведь он в состоянии заплатить, чтобы я делала их за него.

Он не единственный избалованный придурок в Ле-Мойне, но я предоставляю свои услуги только тем, у кого самые большие кошельки и кому есть что терять. Мы все знаем о рисках. Если один из нас попадется, нам всем конец. К сожалению, мой маленький круг мошенников в основном состоит из Прескотта и его друзей.

И иногда некоторые требуют совсем не того, за что заплатили.

Я заглядываю в пакет с обедом, и у меня слюнки текут при виде ростбифа на хрустящем хлебе, грозди винограда и шоколадного печенья.

– Сегодня вечером где?

– Как обычно.

А это означает, что он подберет меня в десяти кварталах от школы, припаркуется на пустыре, и мы будем заниматься не только его домашними заданиями. Но именно я установила эти правила. Никаких обменов домашними заданиями на территории школы или в общественных местах. Это слишком рискованно, особенно если учитывать то, как директор следит за своим сыном.

– Увидимся на занятиях. – Он уходит, его внимание приковано к темному силуэту в окне деканата.

Он клянется, что его мать ничего не подозревает, но она ополчилась на меня с тех пор, как заняла руководящий пост в академии, когда я училась в десятом классе. Возможно, причина в моей распутной репутации или бедности. А может быть, все дело в моем выборе колледжа.

Консерватория Леопольда в Нью-Йорке является высшим учебным заведением с самым высоким конкурсом в стране, и ежегодно в него принимают только одного музыканта из Ле-Мойна. Если, конечно, вообще кого-то из нас примут. Десятки моих одноклассников подали заявки, включая Прескотта, но миссис Мак-Крекен сказала, что я лучшая. И она собиралась рекомендовать именно меня, так что я являюсь главным конкурентом Прескотта. По крайней мере, была. Без ее рекомендации я вполне могу остаться ни с чем.

Устроившись под деревом, я с жадностью расправляюсь с обедом Прескотта и уговариваю себя не беспокоиться о нем. Я понравлюсь Марсо. Он поймет, что я заслуживаю этого места. И сегодня вечером… Сегодня вечером я не сяду в машину Прескотта. Мы можем сделать его домашние задания на обочине, а если он будет против, я просто уйду. Пусть завалит свою домашнюю работу и выйдет из гонки за место в Леопольде. Я найду другого разгильдяя, чтобы компенсировать потерю дохода.

Преодолевая три мили по беговой дорожке, которая огибает заросший деревьями участок, я настраиваю свой разум и тело на выполнение этого плана.

Когда по зданиям академии разносится звонок, предупреждающий, что через пять минут начнутся занятия, я уже приняла душ, переоделась и пробираюсь сквозь толпу учеников в Кресент-холле, хотя сердце сжимается от страха.

«Тебе нужно лишь немного времени».

Уверенность Стоджи в моих силах окрыляет, а воспоминания о папином энтузиазме вызывают у меня улыбку. Будь он на моем месте, прогуливаясь по коридорам, о которых мечтал, он напевал бы себе под нос от безудержного восторга и благодарности. И я чувствую его заразительное воодушевление, которое будоражит кровь и подгоняет меня, когда я вхожу в аудиторию 1А, тот же музыкальный класс, в котором я училась в прошлом году.

Вдоль дальней стены выстроилась впечатляющая экспозиция духовых, струнных и ударных инструментов. Около шести моих одноклассников-музыкантов рассаживаются за столами в центре огромного Г-образного пространства. Если зайти за угол, то можно увидеть стоящий в нише рояль «Безендорфер». Но мое внимание привлекает мужчина в центре аудитории.

Он сидит на краешке стола и, скрестив руки на груди, мрачно и даже с неким раздражением наблюдает за группой учеников. Слава богу, он меня еще не заметил, потому что я, похоже, не могу сдвинуться с места или отвести от него взгляд.

Вопреки ожиданиям, он довольно молод, не как студент, но, возможно, ровесник моего брата. У него точеный профиль и чисто выбритая челюсть, но, судя по уже проступающей щетине, с ней едва ли справляется самая острая бритва.

Чем дольше я пялюсь, тем больше понимаю, что дело не в его лице, а в его молодежном стиле, он совершенно отличается от других преподавателей с их консервативными костюмами и сдержанностью.

Дело в его укладке: волосы короткие по бокам и длинные на макушке, и отдельные пряди падают на лоб в совершенном хаосе, словно он часто ерошит их пальцами. Кажется, что длинные ноги облачены в темные джинсы, но, если присмотреться, на нем свободные брюки, скроенные под джинсы. Рукава клетчатой рубашки закатаны до локтей, галстук тоже в клетку, но другого дизайна, который, казалось бы, совершенно не сочетается с рубашкой, но каким-то образом отлично смотрится. Образ дополняет коричневый приталенный жилет от классического костюма. Только пиджака на нем нет.

В целом он выглядит стильно: повседневно и в то же время профессионально, но с индивидуальностью, бросая вызов дресс-коду и при этом не нарушая его.

– Садитесь. – Его громкий голос эхом разносится по аудитории, отчего у меня внутри все переворачивается, но он обращается не ко мне.

Я облегченно выдыхаю, но тут он поворачивается в мою сторону, сначала впиваясь в лицо взглядом голубых глаз, а затем уже разворачиваясь всем телом, и сжимает руками край стола. Святые угодники, слово «сногсшибательный» совершенно не передает того впечатления, которое производит его внешность. Да, первоначальная реакция – это шок, но дело не только в его привлекательности. От его безусловного авторитета, твердой уверенности в себе и властности у меня перехватывает дыхание, я чувствую растерянность, и в глубине души зарождается какое-то чертовски странное ощущение.

Долгое время он невозмутимо смотрит на меня, и его темные брови сходятся на переносице.

– Вы?.. – Он бросает взгляд в коридор позади меня, затем возвращается к моему лицу.

– Вас не было на собрании персонала сегодня утром.

– Собрание персонала? – растерянно переспрашиваю я, но в тот же миг до меня доходит, о чем он говорит, и у меня начинает сосать под ложечкой.

Он думает, что я преподаватель, и теперь смотрит на меня так же, как остальные парни; его оценивающий взгляд скользит по моему телу, отчего к горлу подкатывает комок, и я в очередной раз вспоминаю о том, насколько отличаюсь от своих сверстниц и как сильно ненавижу эти различия.

Я прижимаю сумку к груди, пряча самую выдающуюся часть своего тела.

– Я не… – Прочищаю горло и направляюсь к ближайшей парте. – Я ученица. Фортепиано.

– Разумеется. – Он встает, засовывает руки в карманы и мрачно рявкает: – Займите свое место.

Мистер Марсо следит за мной суровым ледяным взглядом, и, черт побери, я не хочу демонстрировать страх. Я поспешно направляюсь к своему месту, пытаясь вернуть уверенность, которую чувствовала, когда вошла в класс, но у меня ноги подкашиваются.

Когда опускаю сумку рядом с незанятой партой, нетерпение в его голосе звучит громче и резче:

– Поторопитесь!

Я падаю на стул, руки дрожат, а сердце едва не выпрыгивает из груди. Если бы я была сильнее и увереннее в себе, мне было бы все равно, что он сверлит меня пристальным взглядом, от которого учащается пульс.

Если бы я была сильнее, то смогла бы отвести от него свой взгляд.

Глава 4
Эмерик

Я совершенно ошеломлен. Это лучше всего объясняет, почему мой голос звучит слишком строго, а обычно невозмутимое выражение лица превратилось в напряженную маску. Я не был готов к такому повороту. Не ожидал, что в мой класс войдет высокая, невероятно сексуальная женщина, обладающая роскошными формами. Моя первая мысль? Беверли Ривар нашла мне в подчинение самую соблазнительную учительницу музыки в стране. Чтобы проверить меня.

«Но она не преподаватель».

Я расслабляю пальцы, которыми впился в столешницу. Господи, это доставило бы много проблем.

Вот только все значительно хуже.

В глазах девушки, которая пытливо смотрит на меня с первого ряда, читается явное недоверие. Опустившись на стул, она натягивает подол юбки на колени и поджимает ноги, ее поза кричит о напряжении, сковавшем тело. Не к такой реакции женщин, или старшеклассниц, если уж на то пошло, я привык.

Я горжусь тем, что являюсь строгим преподавателем, которого все уважают. И прекрасно знаю, какими глазами смотрят на меня ученицы, но восторженная влюбленность в их взглядах совершенно меня не трогает. Однако в темно-карих глазах, уставившихся на меня сейчас, нет и намека на наивное обожание. За всю мою шестилетнюю практику работы учителем я никогда не встречал ученицу, которая смотрела бы на меня так, будто ей хватило одного взгляда, чтобы оценить мои намерения и выразить свое неодобрение.

Может, эта девушка слышала об ошибке, которую я допустил с Джоан, о развратных действиях, которые привели к тому, что я лишился работы? Ну и хрен с этой работой. Только мои родители знают детали о том, чего я лишился в Шривпорте, и природе моих намерений.

Что бы эта девушка там себе ни думала, я вполне могу прибегнуть к тактике устрашения или продемонстрировать свой авторитет и потребовать, чтобы она сосредоточила свое внимание на занятиях.

Я выдерживаю ее проницательный взгляд и обращаюсь к классу:

– Займите свои места, уберите телефоны.

В аудиторию входят еще несколько учеников. Я быстро пересчитываю присутствующих: одиннадцать девушек и девять парней – все на месте.

Когда раздается звонок, опоздавшие занимают свои места. В одном из них я узнаю сына Беверли, видел его фотографии в ее кабинете. В жизни Прескотт Ривар гораздо высокомернее, и на его губах вместо милой улыбки играет дерзкая ухмылка. Он усаживается рядом с кареглазой красавицей и наклоняется над ее столом, чтобы провести пальцами по ее волосам.

Она уворачивается от его посягательств.

– Прекрати.

Пижон, сидящий по другую сторону от нее, наклоняется к ней. Его тощее тело обтянуто узкими брюками и клетчатой рубашкой, дополненной галстуком-бабочкой в клетку. Он смотрит на ее губы сквозь очки в черной оправе и что-то шепчет, но слишком тихо, чтобы я мог разобрать.

Она поджимает губы в тонкую линию, а на лице появляется мрачное выражение, и причина этого, похоже, намного серьезнее, чем простое раздражение.

Мне необходимо знать, что он ей говорит. В груди пульсирует странное любопытство, когда я останавливаю пристальный взгляд на шепчущем юноше.

– Ваше имя?