Покосившийся забор упал на лапы старых елей, заботливо подставленные с лесной стороны. Через бреши уже пробилась в сад буйная растительность. Острые стрелки хвощей, дикая малина и молодая поросль черемухи.

Домик стоял, съежившись, под сенью огромных, разросшихся груш-дичек. Облупившаяся краска, выбитые стекла, худая крыша – больно смотреть.

Мария Ивановна с трудом открыла скрипучую калитку – скорее остатки ее, – и вошла на участок.

Сад…

Казалось, природа решила взять реванш за все годы человеческого вмешательства. Кусты крыжовника и смородины переплелись в непроходимые заросли, сливы и вишни, давно не знавшие ухода, тянули корявые, замотанные серыми клочьями лишайника ветви к небу – словно молили о помощи. Под ногами хрустели сухие прутья и мягко чвакали прошлогодние недогнившие листья. В воздухе витал густой, терпкий аромат прели, плесени и грибницы.

С трудом продравшись сквозь заросли жимолости, Мария Ивановна подошла к домику, ступила на ступеньку, да чуть не рухнула. Прогнившая древесина развалилась под ногой мягко, как кусок слоеного пирога.

Треснула с болью в звуке половица веранды.

Все сырость проклятая…

Дверь, что вела внутрь домика, висела на одной петле. Заглянув за нее, Мария Ивановна вздохнула. Пыль, свалявшаяся от влажности в тугие серые комочки, паутина в брильянтах осевшего конденсата, раздутый слой пожелтелых обоев на стенах, пятна мокрых разводов на потолке – картина печальная.

В углу ютилась старая, сломанная кровать, а на полу валялись обрывки газет и журнал «Работница» за 1989 год. С обложки улыбалась молодая женщина в желтой кепке и на роликовых коньках. Перед собой она катила детскую коляску. Ниже белая надпись обещала скорое вступление в «век скоростей»…

В крошечной прихожей, перерастающей в комнату, пахло затхлостью и мышами. Сквозь щель в стене пробивались тонкие лучики солнца, подсвечивая танцующие в воздухе пылинки. Они казались маленькими призраками, по непонятной причине застрявшими в этом забытом всеми месте.

Мария Ивановна осторожно вошла в комнату, стараясь не наступать на особо скрипучие половицы. Под ногами что-то хрустнуло. Оказалось – осколок зеркала, покрытый слоем пыли.

Рукав предусмотрительно накинутой толстовки стер пыль. В мутном отражении мелькнуло изборожденное морщинами старческое лицо, уставшее, но с искоркой надежды в глазах.

«Все старее и старее выгляжу», – подумала Мария Ивановна.

Любоваться собой отчего-то не хотелось.

В центре помещения застыл покосившийся стол, на котором валялись остатки чьего-то обеда – ржавая вилка, обглоданная кость и позеленевшая от времени корка хлеба. Возле остатков сего немудреного пира, посылая привет иной эпохе, стояла керосиновая лампа с разбитым стеклом.

Соседняя комната выглядела еще плачевнее. Здесь, судя по всему, когда-то была кухня. Ржавая газовая плита с отвалившейся дверцей духовки жалась к стене. Рядом – покосившийся шкафчик, из которого выпали старые кастрюли и сковородки, покрытые пятнами ржавчины. На полу – обрывки клетчатой клеенки.

Все в прах…

В углу, под окном, Мария Ивановна заметила груду старого тряпья. Она приподняла за край то, что когда-то, по всей видимости, было лоскутным пледом, и ахнула. Под ним обнаружилась старая швейная машинка «Зингер». Дореволюционная – на черном фоне величаво разлегся меж двух острых башен масонский сфинкс…

Марии Ивановне вспомнилось, как в ее детстве бабушка Нина ловко управлялась с точно такой же машинкой, создавая удивительные вещи, и улыбнулась сфинксу, словно старому знакомому.

Но, несмотря на весь этот хаос и запустение, Мария Ивановна почувствовала воодушевление.

Своя дача!

Хоть плохонькая, но своя!

Сколько лет она лелеяла мечту о клочке земли за городом и крошечном домике? Лет десять. А может, и двадцать… Но все как-то не складывалось. То дочери надо было помогать, то муж противился… Теперь Мила переехала в отдельное жилье, и в постоянной помощи не нуждается.

А муж умер. Не пережил инфаркта. Пять лет назад это произошло, и Мария Ивановна уже вполне привыкла к одиночеству. Оно ее не смущало. По-настоящему пугали лишь недомогания. Страшно было оказаться однажды лежачей и немощной.

Стать обузой.

Она провела рукой по желтым обоям с бороздками бывшего золотого теснения, вдохнула застоявшийся воздух и улыбнулась.

– Ничего, – прошептала она, обращаясь к даче. – Мы с тобой еще разберемся. Будешь ты у меня как новенькая. И тут с тобой, глядишь, расшевелюсь маленько, а то засиделась в городе. Закостенела.

И в этот момент в ответ на ее слова, в саду запела птица. Не просто чирикнула, а залилась звонкой, трелью, приветствуя новую хозяйку. Мария Ивановна взглянула в окно и увидела на ветке старой яблони маленькую малиновку. Грудка, как алый фонарик, глазки бусинки.

На душе стало радостно и спокойно.

Осторожно, чтобы не поскользнуться на размокшей лестнице, Мария Ивановна спустилась с крыльца. К счастью, прогнила напрочь только одна ступенька – самая нижняя. Остальные держали.

Вокруг, полудикий и пока что неукрощенный, буйствовал сад. В его глубь уводила выложенная старомодным линолеумом дорожка. Такие раньше часто делали на дачах. А что? Удобно. Не пробьется наружу трава, и вроде как симпатично выглядит.

Солнце прошло сквозь густую листву, расстелило под ногами узор кружевных теней. Сад ощетинился сухими, не подрезанными вовремя ветками, явно желая скрыть свои тайны от посторонних глаз. Вдоль покосившегося забора, отделяющего его от леса, тянулись заросли малины. Давно неухоженные, они перемешались с вьюнами и чистотелом, запутались колтунами и местами посохли.

А в углу, где забор круто поворачивал и тек от дикой чащи в другую сторону, виднелась старая беседка, увитая хмелем. Ее крыша прохудилась, и покосились столбы, но былое очарование все еще жило под округлым сводом.

Здесь когда-то отдыхали, пили чай и вели неспешные разговоры…

Захотелось немедленно взяться за работу, расчистить заросли, облагородить деревья – вдохнуть новую жизнь в этот беспризорный сад. Но ясно, что тут дело не одного дня и, возможно даже, не одного сезона.

Впереди ждет долгий и кропотливый труд.

Мария Ивановна побрела по линолеумной дорожке вперед, остановилась возле беседки и заглянула внутрь. Сквозь прорехи в крыше пробивались лучи солнца, отражались в каплях, повисших на паутине.

Она представила, как приведет беседку в порядок, поставит здесь стол и стулья, будет пить чай и читать книги, наслаждаясь тишиной и покоем. А еще – обязательно пригласит Зинаиду Андреевну с Наташей в гости.

И внуков, Дашу и Алешу, сюда привезет.

Мила не разрешит? Да нет, разрешит, когда увидит, какая тут благодать и красота…

…будет однажды.

Мария Ивановна улыбнулась и повернулась обратно к дому. По пути она заметила, что дорожка двоится, уходя к круглым кустам жимолости. Ягоды, ранние, крупные, давно созрели и теперь ждали, когда их соберут. Птицы уже начали этот процесс, но кое-что на ветках еще синело.

За жимолостью обнаружилась небольшая сараюшка, заваленная старым хламом: дырявые ведра, сломанные инструменты, какие-то доски, обрывки пленки. Вещи, необходимые для любого хозяйства, в общем.

Когда они исправные.

Мария Ивановна выковыряла из кучи целую лопату и отставила поближе ко входу – такой работать можно. Грабли тоже нашлись и были прислонены рядом. Вполне хорошие, без одного зубчика всего-то…

Вернувшись к домику, решено было осмотреть веранду.

Там всюду громоздились завалы из старых газет и журналов, датированных еще советским временам. «Работница», «Огонек», «Крестьянка»… С их отсыревших, покрытых плесенью и пылью обложек смотрели женщины. Все такие разные! Старые и молодые, улыбающиеся и строгие – садовницы, доярки и трактористки, учительницы, работницы медицины, ученые, делегатки съездов и общественные деятельницы.

И странно было на них глядеть. В последние годы на обложках таких не печатали…

Таких живых, настоящих и простых.

А вот тут, на обложке и вовсе женщина, что постарше самой Марии Ивановны будет. Старушка в платочке сидит за столом и глядит на пышные пироги. За ее спиной вышитые белые полотенца. На ней – рубашка, алая в белый крапчик…

Красота-то какая! Залюбоваться можно.

И уюта такого же сразу захотелось.

Мария Ивановна взглянула на год. Восемьдесят девятый. Предновогодний выпуск…

Она присела на покосившийся стул и принялась заботливо собирать журналы с пола и укладывать в аккуратные стопочки.

И вся веранда зашелестела, зашуршала, запахла растревоженной старой бумагой.

Оставалось одно – браться за дело и наводить порядок. А то, что оно само собою с веранды началось – и хорошо.

Разобравшись с журналами, Мария Ивановна вынула из рюкзака новенькую насадку для щетки. Огляделась. К чему бы приспособить? А на глаза только клюка самодельная попалась – к ней и приладила.

Шурк-шурк! Заскребли по доскам пластиковые щетинки. Полетели прочь сухие листья, кусочки облезшей краски, перышки, песок и пыль.

Вскоре пол стал чистым.

Потом его можно будет отчистить основательно и, например, покрыть лаком, чтобы видавшее виды доски явили миру свой натуральный цвет…

Это, конечно, капля в море, но все-таки капля уюта!

Первый шаг.

Мария Ивановна устало выдохнула. Будь она лет хоть… на десять моложе, сделанного было бы больше. Она принесла из кухни колченогую табуретку, на вид все же более надежную, чем норовящий развалиться на части стул, и, усевшись на нее, достала телефон, чтобы набросать список дел.

Сначала вычистить дом. Вымести. Вымыть. И еще раз по второму кругу. Выбросить все испорченное, сгнившее и истлевшее. Осмотреть все сломанное на предмет починки.

Сказано – сделано.

Хорошо, что щетку догадалась притащить с собой и немного тряпья. Для мыла и моющих средств в рюкзаке тоже нашлось местечко, большую часть которого они и заняли.

И мусорные мешки. Она складывала и складывала в них какой-то совсем уж сопревший хлам. И пространство пустело. И становилась легче дышать в нем. А пол-то хороший, ровный. Половицы какие! Крашеные…

Мария Ивановна провела по обоям ладонью. Таких сейчас не найдешь. Они очень, очень старые. Жалко будет срывать…

Она потерла окостеневшую от работы внаклонку спину и снова взялась за щетку.

Так что к вечеру комната с кроватью и столом превратилась в полнее себе пригодное для жилья место.

Сломанную ножку кровати успешно заменила пара кирпичей, найденных возле забора. Отсыревший матрас пришлось выбросить, заменив туристическим ковриком. Спальник Мария Ивановна тоже с собой привезла. Она купила его пару лет назад, специально для похода, в который они с Милой водили детей.

Сплавлялись на байдарках по небольшой реке.

Хорошо было. Лето, вещи в резиновых мешках, плеск весел и веселый бег реки… Показалось даже на миг, что, сидя у огня, потрескивающего во тьме июньской ночи, они с дочерью забыли все разноглася и наконец-то нашли общий язык.

Раз и навсегда…

Но показалось.

Мария Ивановна с любовью разгладила спальник и достала надувную подушечку. Взгляд переместился на дверь, до сих пор висящую на одной петле. Нет, так дело не пойдет. Ночевать, не запершись, на краю леса не хотелось совершенно.

Пришлось снова идти в сараюшку и рыться там, в надежде найти хоть что-то похожее на щеколду или задвижку. В итоге отыскался крепкий крючок с петлей, несколько ржавых саморезов и крестовая отвертка с ручкой из потемневшего дерева.

А еще петля – длинная, со стрелкой и завитушками, будто для ворот сказочного терема изготовленная.

Мария Ивановна приладила сначала петлю, потом крючок. Дверь встала на место и оказалась вполне прочной и ладной. Даже остатки росписи и лака на ней нашлись.