– Прежде всего стоит уяснить одну простую вещь. – проповедник говорил, не торопясь, и так, будто его слова надо было вставлять в небольшие отверстия как кирпичики в стену. – Не существует какого-то точного способа как быть в безопасности, но можно делать всё, для того, чтобы по крайней мере быть близким к этому.– Что надо делать? Что надо делать для… для… бога. – Тони, очевидно, хотел сказать "для этого бога", но подобный оборот речи вряд ли выглядел лицеприятно. А настоящее имя "Ак’Ан" он похоже забыл.

– Ты забыл его имя? – проповедник выдавал несколько двойную эмоцию: с одной стороны несколько упрекающую, но с другой – такую спокойную и ни к чему не обязывающую. Дамиан знал, как важно делать некие "прощения", когда человек в реальности и не был в чём-то виноват, но ситуация построена таким образом, что он чувствует себя таковым.. Подобные манипуляции давали ещё более серьёзный эффект, чем случаи, когда человек действительно в чём-то провинился. "Всё дело в источнике давления" – говорил про себя Дамиан. Если источник давления внешний, но ему хоть сколько-то, но пытаются оказывать сопротивление и уж точно считают его чем-то чужеродным. А вот если сомнения и ущербность идёт изнутри, то эффект совсем иного порядка. Человек не замечает, как начинает сам себя есть, и в этом случае тот, кто оказывается снаружи, может стать ему верным "спасителем", единственным, на кого можно рассчитывать.

– Я… Нет, что ты… Я просто не уверен, что смогу правильно произнести его… – Тони стал оправдываться, и это был верный способ перестать думать объективно.– Брат Тони… – проповедник слегка вздохнул. – Нет никакого греха в том, что ты что-то забыл. Грех может быть в том, что ты обманываешь других или, что ещё страшнее, обманываешь самого себя…

– Прости, брат Дамиан. Прости. Я не хотел никому врать. Я только запутался..– Ты забыл его имя или не уверен, что правильно сможешь его произнести? Тони молчал. Он молчал и показывал всем своим видом тот ответ, который напрашивался сам по себе.

– Раскаявшийся будет прощён. – спокойно вывел проповедник. – Лжец будет уничтожен.

– Забыл! Прости, прости! Я… Я не запомнил его имя. Оно такое необычное… Красивое и необычное. И я не запомнил… Прости, брат Дамиан… – Тони тараторил как заведённый. И чем больше он тараторил, тем больше считал себя виноватым и испытывал при этом облегчение одновременно.

– Ак’Ан услышит твои мольбы. – спокойно ответил проповедник и положил Тони руку на голову. – Если, разумеется, они искренни. Только, если они искренни. Тони только трясся и не мог вымолвить ни слова. Да большего от него и не требовалось. Теперь Дамиан точно знал тот механизм, который работает, когда надо делать "настоящим" тот культ, который сам и придумал. И ведь как лаконично всё выходит, когда предоставляешь минимум информации. Ведь сядь Тони спокойно, да распиши всё услышанное на листке бумаги, и там было бы нечто весьма сумбурное и несерьёзное – какой-то бог с непонятным именем, который может заставить кого угодно сделать что угодно, убивший при этом уже несколько жителей, включая шефа безопасности. Ни логики, ни какой-то взаимосвязи между фактами – вот, что увидел бы Тони в своих набросках. Но он всего этого не делал. Он лишь плыл по тому течению, что предоставили ему Дамиан, и натыкался на те вопросы, которые тот по сути сам и задавал ему.

Для Ак’Ана найдётся время. И найдётся оно тогда, когда надо будет заполнять ту пустоту, которая образуется после того, как всё будет выжжено внутри. Не надо перебивать что-то новой религией, надо сначала освободить для неё место. Посеять сомнения, неуверенность и страх, который станет настолько вездесущим, насколько и невозможным. Люди должны сами захотеть заполнить эти пространства, и именно тогда следует говорить об Ак’Ане и его правилах. Следующие несколько недель Дамиан провёл в одурманивании ещё пяти человек, таких же как Тони. Трое из них были рабочими, один инженер, один администратор и даже один охранник. Охранник вообще попался очень ценный, из блока Чикаго, где заседали крупные шишки: руководители секций, старейшины. Им там было уютнее всего, а Дамиану тем более, раз охранник попался именно оттуда. Посеяв зёрна сомнений этим пятерым и периодически закрепляя пройденное, он решил собрать всех в одном помещении, чтобы дать начало новому этапу – формированию сплочённой группы единомышленников. Когда-то он вычитал это слово "единомышленник", и оно понравилось ему настолько, что в какой-то момент даже захотелось поменять обращение "брат". Это было мимолётное желание и продиктованное лишь очарованием, словом как таковым. "Единомышленник" – тот, кто думает в одном русле с тобой, так же как ты, в тех же целях, что и ты. Это можно было трактовать настолько расплывчато, насколько только хватало желания.

Первое собрание прошло в архивном хранилище, где места едва хватило для того, чтобы Дамиан смог хоть немного отстраниться от всех остальных и вещать с небольшого ящика, который он заранее накрыл чёрным полотном. Полотно раньше использовалось для местечкового хранения отработок реголита, потому слегка крошилось мелкими камушками и пылью. Вначале Дамиану это не понравилось, но очень быстро он сообразил, как это можно выдавать за ту "чёрную пыль", каковой станут все неверующие в Ак’Ана. Текст в речи он готовил не долго, а вот само выступление – наверно, за сотню раз. Он стоял перед зеркалом и пробовал разные позы, движения руками и особенно пальцами. Наиболее подходящим было, конечно, восклицацтельное помахивание указательным пальцем, устремлённым вверх. Такая поза придавала внутренней уверенности, но в зеркале было заметно, что всё время стоять таким образом выходит как-то неестественно. Будто других вариантов не особо, да и акцентировать на чём-то сложно. Ведь это положение даёт упор на что-то – нельзя давать упор на всё подряд. Поэтому указательный палец, обращённый вверх, он стал использовать исключительно при упоминании самого Ак’Ана. Когда пришло время, то ему показалось, что сейчас все просекут его очковтирательство буквально за пару секунд. Какое-то чувство даже подсказывало, что лучше всё отменить и сослаться на болезнь или что-то в этом роде. Но стоило только начать говорить, как некие силы словно буря стали ходить у него в теле буквально ходуном. Его трясло от переполняемой уверенности и мощи своих слов. Глаза словно искрили, а в голосе чувствовалась сумасшедшая энергичность. Говорил он при этом не громко, а местами даже специально делал потише и переходил на шёпот, словно рассказывая какую-то тайну, которую нельзя узнать даже стенам, которые их окружали в тот момент. Концепция строилась е просто уверенно, а словно по маслу. Слова текли сами собой, чудесно переплетаясь одно с другим. Глаза метали искрами. А указательный палец власти поднимался вверх, возвышая о самом важным, исключительно в самых подходящих ситуациях.

Закончив говорить, Дамиан томно уставился на слушателей, на этот раз ожидая нужной ему реакции. Это до в самом начале он считал, что его будут пытаться подловить на какой-то отсутствии логики, нестыковках и прочем. Но теперь, когда он видел лица этих людей, когда чувствовал то, что у него внутри, то точно знал, что все вопросы ему понравятся.

– Что же нам теперь делать? Брат Дамиан? – спросил Тони. Он находился на почётной роли первого ученика, а потому чувствовал себя более уверенно и вообще способным на то, чтобы задавать какие-то вопросы.

– Искать! – резко ответил проповедник. Настало время двигать их, двигать вперёд, чтобы дело пошло быстрее.

– Искать? – удивлённо спросил Тони. Остальные лишь переводили взгляд то на него, то на проповедника.

– Да! Искать… – ответил Дамиан. Единомышленников…

С того момента секта, которую, по сути, образовал Дамиан Торн, стала набирать совершенно другие обороты. Его первые новообращённые стали пропагандировать идеи самостоятельно: кто-то с лучшим, кто-то с худшим успехов. Качеством можно было пренебречь в виду совершенно иного типа скорости – главное набрать максимальное количество в сжатые сроки. А те, кто не примет сразу, вполне могут принять это потом, и им тем более это будет проще сделать, так как новое течение, по крайней мере, не будет в новинку.

Спустя каких-то пару недель и проведение всего ещё двух собраний (на этот раз уже в одном из лекционных помещений, которую предоставил очередной нововступивший член секты) Дамиан Торн стал обладателем умов и душ аж 86 человек. Подобный успех с одной стороны его сильно удивлял, с другой – ему, наконец, начало казаться, что он нашёл то необходимое в жизни, что искал всю жизнь. Бесконечный рост внимания к себе. Это внимание росло изо дня в день, а каждое собрание вдохновляло его до такой степени, что он возомнил себя энергетическим вампиром, питающимся чужой привязанностью к его собственной персоне.

Несколько лет назад он читал одну книгу "Душа вампира", в которой главный персонаж, Густав Глисон, был бессмертным вампиром, питающимся страданиями других людей, которые он сам же и создавал. И хотя все те, кого Густав уничтожил, заслуживали того, Дамиан считал его отрицательным персонажем, стремившимся к разрушению. Себя же он полагал созидательной личностью, которая создаёт нечто новое и необходимое для всех. Теперь его идеи, его мысли стали настоящей концепцией жизни почти для сотни людей. Совершенно разных людей, которых теперь объединяла единая религия.

Это не то, что втирал всем Пейтон Кросс или преподавал Чарли Хеддок. Те лишь опирались на здравые размышления, логику и последовательность. У Дамиана вся концепция строилась на куда более мощной всепоглощающей основе – эмоциях. И эти эмоции очень скоро переходили в его руки. Очень быстро он стал осознавать, что подобное управление если не по форме, то уж точно по существу является властью. Именно это слово стало мерещиться ему буквально везде. Власть. Личная власть. Собственная власть. Та самая власть, которую можно забрать себе только один раз. Один раз, и больше этого никогда не будет. После этого будет лишь пустота. О пустоте Дамиану думать вовсе не хотелось – хотелось лишь заполнять свой собственный сосуд той властью, которая к нему так лаконично приходит. И тут он осознал, что сам сосуд слишком мал.

Слишком мал тот сосуд, что есть у него, чтобы заполнять его своей властью. Ведь те умы, которыми он повелевал были в реальности его лишь в те минуты, когда они не были заняты государственным трудом. Тем самым трудом, который в итоге выдавал им пропитание, регистрировал жильё, предоставлял выходные и всё такое, без чего они не представляли свою жизнь. Они могли делиться своими трудами, всем тем, что получили от государства, но они не получали от своей религии ничего материального.