Генералы не доверяли своим солдатам и считали их неспособными контролировать ситуацию на поле боя. В этой войне все силы промышленности были брошены на увеличение огневой мощи армии, однако коммуникации оставались на совершенно примитивном уровне. Радио только начинали применять, а телефонные кабели редко выдерживали бомбардировку. Поэтому, когда артиллерийский заградительный огонь стих и бойцы пошли в наступление, они буквально оказались предоставлены сами себе. Связь с командованием ограничивалась лишь сигналами и сигнальными ракетами, а также сообщениями, наспех нацарапанными карандашом на клочках бумаги и переданными курьерами или с почтовыми голубями. План по идентификации подразделений с воздуха посредством пришивания к военной форме ромбовидных кусочков светоотражающей жести провалился полностью и привел к тому, что отдельные солдаты стали хорошими мишенями. Приказ из штаба в подразделение на передовой мог идти до шести часов. Зачастую такие депеши были полностью оторваны от реальности и приносили больше вреда, чем пользы. Их по возможности игнорировали, если, конечно, они не содержали спасительного приказа об отходе.

Для Хейга и генерального штаба самой большой неопределенностью являлось качество войск. Регулярная армия, солдаты, с которыми эти генералы получили славу в Южной Африке и Судане, на Северо-западной границе Индии и на многих других окраинах империи от Гибралтара до Барбадоса, лежали мертвые в грязи Фландрии. Из бойцов, спешно набранных из различных местных ополчений, добровольцев и йоменов, к концу 1914 года сформировали 14 пехотных дивизий и 14 кавалерийских бригад. Изначально этих людей отправили за границу, чтобы высвободить регулярные войска для войны во Франции, но в итоге почти все новобранцы тоже оказались в окопах. Смерть стала настолько обыденным явлением, что физические критерии для принятия на службу менялись ежемесячно. Например, в начале войны рост военнослужащего должен был составлять не менее 1 метра 72 сантиметров, но уже к ноябрю 1914 года в армию охотно брали мужчин ростом 1 метр 60 сантиметров.

Фельдмаршал лорд Китченер, военный министр, оказался единственным среди британских лидеров, кто с самого начала предвидел долгую, тяжелейшую войну промышленностей, которая поглотит все богатства сторон. Он мало верил в территориальные воинские подразделения, называя их «армией городских клерков», и постарался сформировать из 2 миллионов добровольцев, вставших под знамена в течение первых 18 месяцев войны, «новую армию», способную побеждать. К середине 1916 года, когда Китченер погиб – крейсер, на котором он отплыл в Россию на встречу высшего военного руководства союзников, подорвался на мине, – его армия была готова – самая большая за всю историю страны и лучше всего оснащенная. Основой ее стали новобранцы 1914 года, обычные юноши и мужчины из городов и весей, набранные из всех гильдий, клубов и добровольных гражданских объединений и обществ. Из 143 батальонов, отправленных в битву на Сомме, 97 представляли эту самую новую армию. Многие молодые люди записывались на службу вместе, привлеченные обещанием Китченера, что смогут сражаться в одном подразделении. Их объединяли почти мистический патриотизм, чувство долга и чести, которые сегодня трудно вообразить. Эти мужчины действительно были цветом британской нации.

Но главнокомандующий Дуглас Хейг сомневался. Ни один из солдат Китченера не прошел испытание боем, а они должны были противостоять немецкой армии, находящейся на пике своей мощи. Офицеры «новой армии» были молодыми и неопытными либо набирались из числа, как выразился Хейг, «профессиональных любителей» – отставных командиров Индийской армии и пенсионеров. В 1916 году почти любой британский джентльмен теоретически мог приобрести патент, но это не гарантировало, что он будет знать, как воевать^[12]. Уцелевших ветеранов старой, довоенной армии рассредоточили по атакующим подразделениям, но ни в одном батальоне, отправленном на Сомму, не набралось и четверти состава военнослужащих регулярной армии. Из одиннадцати дивизий Четвертой армии, вступивших в сражение, шесть никогда не участвовали в боях.

Хейг относился к сражению в целом как к сложным учениям, военному параду под реальным огнем. В приказах Четвертой армии это требование было четко сформулировано: «Солдатам надлежит подчиняться инстинктивно, не задумываясь. Продвижение вперед должно осуществляться, как на учениях». То есть, согласно требованию командующего, британские войска не должны были предпринимать никаких попыток застать врага врасплох. После предварительной бомбардировки, беспрецедентной по масштабам и разрушительной силе, армия в соответствии с планом будет наступать ровными рядами. Два батальона, по тысяче человек в каждом, выберутся из окопов и траншей по лестницам, сформировав четыре линии. Линии пойдут друг за другом на расстоянии 20 метров, расстояние между бойцами в цепи не должно превышать 2 метра. Каждый солдат должен нести, помимо винтовки со штыком, 30 килограммов снаряжения, в частности кусачки, чтобы перерезать проволочные заграждения, 220 патронов, котелок и ложку, пустые мешки для грунта, необходимые для создания фортификационных укреплений, сигнальные ракеты, саперную лопатку, индивидуальную аптечку, 2 противогаза и 2 гранаты. Очевидно, что при такой нагрузке ряды атакующих сформируются небыстро, поэтому порядок будут поддерживать офицеры при помощи тростей – стеков, сделанных из полированного терновника (для ирландских полков), ротанга и ясеня (для всех остальных). В бою эти стеки оказались так же полезны, как дирижерская палочка. Обязанностью командного состава было руководить, а не убивать, поэтому из оружия у офицеров имелись только табельные револьверы. Чтобы гарантировать дисциплину и порядок, Хейг приказал осуществлять наступление нарочито неспешным маршем. Расстояние между параллельными линиями солдат варьировалось по всему фронту и местами достигало 2,5 километра. Но командование не беспокоилось по этому поводу, так как артобстрел гарантировал, что вражеские проволочные заграждения будут уничтожены и ни один немец не выживет.

В воскресенье, 25 июня, в дневнике Вейкфилда появилась единственная короткая запись: «Вчера вечером началось большое наступление. Мы почти ничего не слышали, но поздно вечером в небе беспрестанно виднелись вспышки от стрельбы из орудий. Несильный западный ветер. Прекрасная погода, лишь несколько раз шел дождь. Жарко».

В ТЕЧЕНИЕ СЛЕДУЮЩИХ СЕМИ СУТОК НА НЕМЦЕВ БЕСПРЕРЫВНО ЛИЛСЯ С НЕБА СТАЛЬНОЙ ДОЖДЬ. ВОЗДУХ НАД ЛОНДОНОМ ПУЛЬСИРОВАЛ ОТ КАНОНАДЫ, ЕЕ ТАКЖЕ БЫЛО СЛЫШНО ПО ВСЕМУ ЮГУ АНГЛИИ. НА ФРОНТЕ СОЛДАТЫ НЕ МОГЛИ МАРШИРОВАТЬ – ТАК СИЛЬНО ДРОЖАЛА ПОД НОГАМИ ЗЕМЛЯ. ОДИН КАНАДСКИЙ РЯДОВОЙ ПИСАЛ: «ВСЕ ТЕЛО СОТРЯСАЛОСЬ В БЕЗУМНОЙ ПЛЯСКЕ СМЕРТИ… КАЗАЛОСЬ, МОЖНО ПОДНЯТЬ РУКУ И ДОТРОНУТЬСЯ ДО ЗВУКА – ОН СТАЛ ОСЯЗАЕМ».

Начавшись, бомбардировка сразу перешла в крещендо, и ураган несмолкающего грохота понесся над всей линией фронта. Ничего подобного не было в истории войн. Наполеон в битве при Ватерлоо выпустил 20 тысяч снарядов, у англичан на Сомме было более 1,5 тысячи батарей, каждая из них могла выпускать по тысяче снарядов в день. Сержант 22-го Манчестерского полка так описывал канонаду: «Грохот отличался не только по силе, но и по качеству от всего, что доводилось слышать до сих пор… Он был всюду. Казалось, пространство заполнено огромной агонизирующей страстью – то стонами и вздохами, то пронзительными криками и жалобным воем. Все вибрирует, словно от мрачной пульсации огромных крыльев, а земля содрогается под страшными ударами, раздираемая неземными кнутами. Это сверхъестественное буйство не имеет направления, начала или конца. Оно висит в воздухе – недвижная звуковая панорама – и кажется природным катаклизмом, а не делом рук человека».

Опытные бойцы жалели врага, ведь они на собственной шкуре знали, что такое ожидание атаки под артобстрелом. Лежать в окопе в разгар бомбардировки, по воспоминаниям одного солдата, это все равно что оказаться привязанным к железному столбу и подвергнуться нападению врага с кувалдой. Вот следует замах, и кувалда летит вперед, «но не попадает по голове, а со страшной силой врезается рядом в столб; и тебя засыпает осколками, и дрожь от удара передается всему телу». В постоянном грохоте взрывов кровь приливает к голове, жар сжигает тело, нервы, натянутые до предела, не выдерживают. Люди теряют контроль над собой, начинают стонать и плакать, а их глаза проваливаются глубоко в глазницы, чтобы никогда более не узреть света.

Канонада наполнила британцев надеждой. Однако им не суждено было сбыться. Хейг выбрал Сомму для наступления отчасти потому, что местность позволяла войскам избежать заросших дерном полей и жидкой грязи Фландрии и сулила возможность прорыва. Но условия Пикардии, привлекшие его внимание, были на руку и немцам, которые буквально вгрызались в землю, устраивая блиндажи и укрытия в меловой почве на глубину до 20 метров, вне пределов досягаемости даже небольшого количества тяжелых гаубиц, задействованных британцами. Имелась и другая проблема: подавляющее большинство британских орудий стреляли шрапнелью, которая очень эффективна против пехоты, но она не уничтожала проволочные заграждения и уж точно не пробивала землю. Более того, треть снарядов оказались болванками. Британцы не предполагали, что немцы, безусловно ошеломленные массированным обстрелом, страдающие от кровотечений из ушей и носа и дрожащие от страха смерти, тем не менее не собирались сдаваться. Немецкие войска сидели глубоко под землей в ожидании наступления.

У германского командования было два года на подготовку обороны, а Хейг был не из тех, кто действует инстинктивно или под влиянием импульса, при этом он обладал поразительной способностью выбирать для атаки наиболее сильные места в обороне противника. Немцы создали три линии обороны на возвышенностях. Помимо этого они превратили равнинные сельскохозяйственные угодья в заросли колючей проволоки, за которыми в глубине на расстоянии более 3,5 километра располагались огневые точки, находящиеся далеко за пределами досягаемости британской артиллерии. Чтобы наступление удалось, британцам пришлось бы не только перейти линию фронта и резервные траншеи, но еще прорваться через ряд серьезных препятствий. На тридцатикилометровой линии фронта немцы сделали неприступными редутами девять деревень, названия которых навсегда войдут в анналы истории: Монтобан, Маме, Фрикур, Ла-Буассель, Овилле, Тиепваль, Бомон-Амель, Серр и Гоммекур. Каждая возвышенность стала укреплением. Было установлено более тысячи пулеметов. И атакующие оказались перед губительным выбором: штурмовать опорные пункты в лоб непосредственно под огнем или предпринять обход по флангам, подвергаясь обстрелу со всех сторон.

В отличие от британцев немцы в полной мере поняли, насколько мощное оружие пулемет. Даже самый лучший стрелок из винтовки должен выбрать цель, отключиться от отвлекающих факторов, сосредоточиться только на стрельбе, и лишь в этом случае он будет выпускать 15 пуль в минуту. Пулемет же представляет собой концентрированную сущность войны. Пулеметчики не целились и даже, по сути, не стреляли. Они просто своевременно подавали ленты с боеприпасами в механизм, следили за его охлаждением и точными движениями перемещали ствол пулемета в заданном диапазоне. Поток выпускаемых пуль был настолько плотным, что на расстоянии 1,5 километра никто не мог остаться в зоне обстрела целым. Пулемет механизировал смерть. Такое оружие, правильно откалиброванное, в считаные секунды сметало бруствер окопа. И немцы постарались, чтобы их пулеметы работали как следует.

В ночь на 30 июня 1916 года, накануне атаки, Вейкфилд писал: «Небо усеяно вспышками, но почти не слышно звуков взрывов. Один из пациентов рассказал, что мы использовали много чрезвычайно ядовитого газа – один вдох этого газа вызвал у него отравление. Утверждает, что, согласно донесению разведгруппы, немецкие окопы полны трупов. Ветер несильный, юго-западный, дождь в первой половине дня, вечером штиль, затем ясная ночь». Накануне Вейкфилд узнал другие новости от своих старых друзей, Грина и Стронга, молодых офицеров Ньюфаундлендского полка, которые были тяжело ранены при атаке на немецкие позиции. Грин лично убил шестерых врагов. Вейкфилд отметил: «Немного поболтал с ними, затем отправился на станцию и подождал, пока их не посадили в поезд. Потом совершил обход. После обеда осмотрел новых раненых и немного поработал в саду. Ветер северо-западный умеренный, облачно, но день хороший». Новых раненых поступило 135, то есть вдвое больше обычного. Это заставило Вейкфилда задуматься – он начал понимать, что вскоре последует. Конечно, он не мог знать тогда, что Грин и Стронг, так же как командир и его адъютант, будут единственными офицерами Ньюфаундлендского полка, пережившими первый день битвы на Сомме.