* * *

Шесть лет спустя Вейкфилд стоял на вершине Грейт-Гейбл. Когда туман рассеялся и, по словам репортера, «уступил место золотым лучам», собравшиеся сняли дождевики и подняли глаза к небу. Джеффри Янг ступил на камень над памятной бронзой и по знаку Вейкфилда заговорил. Его голос был глубоким, сильным и разносился далеко. Альпинисты, которые добрались только до вершины Грин-Гейбл, расположенной через седловину, говорили потом, что слышали каждое слово, звучавшее так же отчетливо, как горн на поминальной службе. «Они хотели стихов, – вспоминал позже Янг, – но я чувствовал, что лучше говорить прозой».

«Мы собрались, чтобы посвятить это пространство свободе. Здесь начертаны имена людей – наших братьев и товарищей, которые тоже считали, что нет свободы там, где дух человека в рабстве, и которые отдали себя и растворились в этих холмах, ветре и солнечном свете, чтобы свобода нашей земли осталась нетронутой… Этот символ означает освобождение духа через щедрое служение, и наша земля будет давать свободу снова и снова, и так будет всегда. Наследие, которое оставили по себе эти дети холмов, надлежит помнить вечно».

После речи группа кадетов из школы Сент-Бис исполнила гимны «Веди нас, добрый свет» и «Господь нам щит из рода в род». Распогодилось, и, как написал корреспондент газеты Advertiser, «в клубящемся тумане пение было самым впечатляющим моментом церемонии; затем один из присутствующих прочитал псалом “Возведу очи мои горе, откуда прибудет помощь”, а преподобный Дж. Смит произнес молитву».

Лишь Вейкфилд не молился и не склонял головы. Никогда более он не говорил о Боге и не посещал религиозные службы. И никогда не водил своих детей в церковь.

Церемония на Грет-Гейбл закончилась пением гимна «Боже, храни короля».

Глава вторая
Эверест воображенный

Одиннадцатый вице-король Индии Джордж Натаниэль Керзон страдал от врожденного искривления позвоночника, из-за чего носил корсет и испытывал боль при каждом шаге. Но это не мешало ему совершать долгие путешествия по Азии. В 1887 году Керзон отправился в кругосветную поездку по морю и железной дороге, побывал в Канаде, Японии, Гонконге, Индии и вернулся домой через Аден. Годом позже он попал в ханства Центральной Азии, отправившись по суше из Москвы, пересек Каспийское море, добрался до Бухары и Самарканда, а затем на конной повозке до Ташкента и Черного моря. В 1889 году он пересек Персию, проезжая по 120 километров в день по пустыне и заполняя наблюдениями сотни страниц записных книжек, которые опубликовал в 1892 году в виде двухтомника «Персия и персидский вопрос», имевшего большой успех. У Керзона был наметанный глаз, глаз шпиона. Казалось, ничто не ускользало от его внимания.

В 1894 году, после второй кругосветки, Керзон отправился в Индию и сумел добиться от индийского правительства разрешения прибыть с дипломатической миссией к новому эмиру Афганистана. Маршрут Керзон выбрал весьма извилистый. Он предпринял путешествие на север субконтинента – от Гилгита до Памира, увидел дикую красоту Хунзы и стал первым человеком Запада, попавшим к истоку Окса^[14] в Русском Туркестане. Этот подвиг был удостоен золотой медали Королевского географического общества. Наконец Керзон с большой помпой въехал в Кабул. Он был облачен в прекрасный мундир с массивными золотыми погонами, сверкающими медалями и орденами, с огромной саблей на боку. Все это заранее было заказано у театрального костюмера в Лондоне. Наряд – чистая фантазия, однако требовалось произвести впечатление.

Лорд Керзон шел по жизни с высоко поднятой головой, компенсируя неуклюжую походку «абсолютной уверенностью в себе». Он во многом олицетворял суть и противоречия британского правления в Индии. Керзон был потомком семисотлетней аристократической фамилии, сыном холодного равнодушного отца и воспитанником няни-садистки, которая однажды заставила мальчика написать записку дворецкому, чтобы тот велел изготовить трость, которой можно было бы бить его. Учась в Итоне и Оксфорде, Керзон носил маску «непробиваемого превосходства». В лондонском обществе поговаривали, что его либидо соперничало с его интеллектом. Керзон унаследовал земли и титулы, получил вдобавок хорошее состояние, женившись на красавице американке Мэри Лейтер. В 1899 году, не достигнув еще сорокалетнего возраста, он воплотил свою мечту, став вице-королем Индии.

Являясь ярчайшим представителем британской имперской авантюры, Керзон был одновременно высокопарным, тщеславным, искренним, бескомпромиссным, находчивым и абсолютно преданным идее превосходства белого человека. Он писал книги об индийских коврах, восстановил Тадж-Махал, сохранил Жемчужную мечеть в Лахоре, королевский дворец в Мандалае и храмы Кхаджурахо. Он требовал чисто абстрактной справедливости и ответственности, наказывая, например, целые армейские полки за надругательство над одной индианкой, в то же время его правительство бездействовало, когда голод охватил Индию и стаи одичавших собак пожирали трупы детей на улицах. Как и английская королева, чьи знания об Индии были почерпнуты из донесений и наблюдения за слугами – Виктория, индийская императрица, ни разу не посетила жемчужину своей короны, – Керзон считал, что у него особое чутье на настоящих индийцев, колоритных и необычных крестьян, которые так не похожи на представителей образованных классов, которых вице-король откровенно презирал. «В правительстве Индии отсутствуют индийцы, – заметил он однажды, – поскольку из всех 300 миллионов жителей субконтинента не найдется ни одного, способного выполнять такую работу». Имперское воображение Керзона разжигала идея Индии, а не ее реальность.

Он единолично возглавлял штат из всего лишь 1300 британцев, состоявших на индийской государственной службе. Эти люди управляли пятой частью населения Земли. Индийская армия была сильной и хорошо обученной, но она насчитывала всего 200 тысяч человек, и только треть ее составляли британские полки, рассредоточенные на огромной территории от Сиама до Персии. На большей части Индостана основным представителем британской власти являлся окружной офицер. Эти люди весь день проводили в седле, переезжая из деревни в деревню, разрешая споры, взимая налоги, обеспечивая верховенство закона и поддерживая порядок на тысячах квадратных километров с населением, иногда исчисляемым миллионами. Нещадная эксплуатация, жестокое подавление любого инакомыслия, ниспровержение местных элит – вот на чем держалось британское правление. Но основным столпом его была дерзость и беззастенчивая наглость маленького островного государства, которое никогда не задавалось целью править миром, но тем не менее делало это с поразительным успехом.

Керзон прекрасно понимал, что его власть держится исключительно на презумпции силы. Эта сила демонстрировалась ежедневно, в том числе посредством законов и постановлений. Все было направлено на то, чтобы привить местным жителям чувство неполноценности. В этом и заключается суть колониализма. Имидж имел значение. Во дворце вице-короля в летней столице Британской Индии – Симле работало триста слуг и не менее сотни поваров. Обычно в сезон Керзон устраивал с десяток грандиозных приемов помимо примерно тридцати мероприятий, которые сопровождали важные события лета: государственный бал, второй, не менее роскошный бал-маскарад, детский бал. Кроме того, устраивались вечерние приемы, дневные приемы на открытом воздухе на тысячу персон и танцевальные вечера с сотнями приглашенных гостей. Будучи приверженцем ритуалов и протокола до мельчайших деталей, Керзон требовал, чтобы его слуги носили ливреи и шелковые чулки, и не гнушался лично измерять длину красных ковровых дорожек, разворачиваемых перед ним в торжественных случаях.

Бриллиантовый юбилей Виктории в 1897 году – шестидесятилетие с момента восшествия на престол – считается самым дорогим празднованием за всю историю человечества, но по красочности, пышности и экзотике он не шел ни в какое сравнение с Дурбаром 1903 года, организованным Керзоном в честь коронации сына Виктории Эдуарда VII^[15]. Новый король не смог приехать, в Дели монарха представлял его брат герцог Коннаутский, и все двухнедельное празднество стало, по сути, данью уважения вице-королю, на что и рассчитывал Керзон. Более миллиона индийцев собрались на улицах Дели посмотреть на пышную процессию, двигавшуюся из центра на специальное поле в пригороде. Чтобы справиться с потоком приглашенных гостей, которых насчитывалось 173 тысячи, пришлось проложить 8 километров железной дороги, по ней людей доставляли на место празднества. На равнине построили большой амфитеатр и великолепные павильоны, в которых были представлены всевозможные образцы индийского искусства, первый раз в таком количестве собранные в одном месте: ковры и шелка, керамика и эмали, бесценные предметы старины… Каждое княжество Индии занимало отдельный павильон со своими красочными шелковыми знаменами, которые сверкали на солнце.

Вице-король принял всех правителей княжеств, многие эти навабы, низамы и махараджи увидели друг друга впервые. Молитвы и гимны ознаменовали вступление в должность десятков представителей местных элит – мужчин и женщин, удостоенных такой чести за верность и службу британцам. Огромное облако желтой пыли поднялось над равниной, когда первые из 67 эскадронов кавалерии и 35 батальонов пехоты, артиллерии и инженерных войск продефилировали перед собравшимися. Военный смотр продолжался около трех часов. Наконец к помосту и трону на нем подъехал глашатай на коне и велеречиво провозгласил коронацию нового правителя. Грянул залп имперского салюта из ста одного орудия. Не успели пушки умолкнуть, как Керзон выступил вперед и призвал толпу к верности британской короне и преклонению перед неоспоримым могуществом Англии. «В мировой истории никогда не было ничего более великого, – напишет он позже, – чем Британская империя – великолепный инструмент, созданный для блага человечества»^[16].

Британцы действительно преобразили облик Индии, построив тысячи километров каналов и железных дорог и возведя города. Но на глубинном уровне присутствие чужеземцев оказалось лишь эфемерным покрывалом над древней цивилизацией, которая на протяжении 4 тысяч лет существовала как империя мысли и духа, а не территориальных владений. Индия часто уступала натиску захватчиков, но в конце концов всегда побеждала, впитывая принесенное извне, и, видимо, в силу мощи своей истории неизбежно превращала любое новое влияние в нечто неизгладимо индийское.

Однако как единое целое Индия была британским изобретением, воображаемой страной, с постоянно меняющимися и расширяющимися границами политических и коммерческих интересов. Эти интересы становились реальными благодаря математикам и сотрудникам Индийской геодезической службы. Карты стали ключом к понятию «Индия». Они вместили в два измерения географические и культурные особенности субконтинента и создали логическое обоснование для дальнейших завоеваний. Мифологический ландшафт огромного пространства, Индия как мечта становилась конкретной и осязаемой, когда ее переносили на бумагу. Не случайно одним из величайших научных исследований XIX века стало измерение и картографирование рельефа Индостана, и не случайно благодаря этому была открыта самая высокая гора в мире.

* * *

Географы давно знали, что Земля не является идеальной сферой. Но степень этих искажений, имеющих огромное значение для науки, никто не представлял. В 1802 году началось Великое тригонометрическое исследование, целью которого стало разгадать загадку кривизны земного шара посредством измерения дуги долготы через всю Индию. Математическая база такого исследования довольно проста: если можно на ландшафте отметить три видимые точки и если известно расстояние между двумя из них, то можно измерить угол наклона в каждой из них к третьей, неизвестной точке, и с помощью тригонометрии определить ее положение и расстояние до нее. Как только третья точка определена, она может образовать вместе с одной из известных точек основание нового треугольника, по которому можно установить координаты новой контрольной точки на горизонте, часто горы или другого заметного ориентира. Таким образом, со временем возникла цепь измеренных треугольников – Великая дуга, протянувшаяся более чем на 2,5 тысячи километров с юга на север через весь субконтинент.