Пока моя муза будет способна шептать его своими тонкими губами.

Коллекционер. Хотя я бы предпочел, чтобы она звала меня по имени. Рид. Рид Эллиот, и очень скоро Ванда обо мне узнает. А пока что нужно позаботиться о ее будущем, даже если она сама мечтает лечь спать и никогда больше не просыпаться.

Я сажусь на кровать и открываю ноутбук, чтобы отправить несколько писем: ректору закрытой академии Белмор в Калифорнии, неподалеку от Лос-Анджелеса, например. Одно из них от имени дорогой Ванды Уильямс, а другое – от моего. Разве сможет ректор отказать ей в поступлении, если я впервые за пять лет напишу рекомендацию? О нет, ни за что. Я никогда не рекомендую студентов к зачислению и терпеть не могу свою работу в академии, но оставить музу гнить в этой дыре – непозволительная роскошь. Особенно в компании такой крысы, как ее отчим.

Ванда пока не догадывается об этом, но я уже знаю о ней все. Когда она ложится спать и во сколько встает, какой дорогой возвращается домой и с кем в городе общается. Какой у нее любимый цвет и как давно ее мать во второй раз вышла замуж. И даже ее документы – я с улыбкой похлопываю по небольшой папке неподалеку – уже у меня на руках.

И ее номер телефона у меня тоже есть.

Как бы моя милая муза ни старалась, ей от меня не сбежать. Пара дней, и ее жизнь изменится навсегда. К лучшему, конечно же. Рядом со мной ее жизнь обязательно изменится к лучшему.

Еще несколько мгновений перебираю пальцами по клавиатуре и все-таки отправляю ректору письмо. Вот и все. Остается лишь разобраться с отчимом моей дорогой Ванды, и с Рокфордом можно попрощаться до следующего лета.

В ее спальне загорается свет, и я могу разглядеть растрепанные волосы и сутулые острые плечи. Потерпи еще немного, моя дорогая Ванда, я знаю, что у тебя хватит сил. Правда ведь?

Открываю мессенджер и набираю сообщение. Номер скрыт, и она никогда не догадается, кто ей пишет, если не решит обратиться в полицию. Но мы оба знаем, что в полицию Ванда не пойдет. Не после того, как городской шериф послал ее к черту, когда она попыталась рассказать, что отчим издевается над ней изо дня в день.

«Хочешь избавиться от него?»

Соглашайся, моя милая муза, и я с удовольствием превращу твой персональный ад в настоящий рай. Соглашайся, и я сам подвезу тебя до академии и представлю ректору. Соглашайся, и ты станешь чем-то большим, чем вчерашняя школьница, глотающая слезы после очередной встречи с отчимом.

Но Ванда молчит. Я вижу, как она подходит к окну, словно хочет увидеть кого-то во дворе. Не верит, конечно же, и наверняка считает мое предложение глупым розыгрышем кого-то из приятелей. Что ж, дорогая, я достаточно терпелив, чтобы добиться твоего согласия.

«Я могу помочь, дорогая Ванда».

Отсюда не разглядеть ни ее карих глаз, ни выражения лица, но у меня богатая фантазия: сейчас она точно хмурится и хочет выбросить телефон в окно, но не решается. С решительностью у моей музы огромные проблемы, иначе сейчас мы говорили бы лицом к лицу, а вместо этого я лишь смотрю на нее сквозь пару стекол и тонкие шторы.

Свет снова гаснет, а ответа от Ванды все нет.

Однако я вижу едва различимые силуэты – ее скрюченную фигурку и крупную тень позади, невпопад дергающуюся раз в несколько секунд. Одна из клавиш трескается под пальцами и осыпается на пол десятками кусочков пластика, а глаза сами собой сужаются. Животное. У тебя нет никакого права прикасаться к Ванде и уж тем более измываться над ее хрупким телом.

Как жаль, что я не могу заглянуть к ним домой и вонзить нож прямиком в сердце Питера Уилсона. Мои любимые синие бабочки отлично бы смотрелись на его теле, и ему наверняка пошла бы перерезанная глотка. В иной ситуации я никогда не притронулся бы к кому-то вроде Уилсона: он совсем не похож на хрупкую девицу и уж тем более совсем не похож на Ванду.

Но он должен умереть.

Приходится несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть через рот – только это и помогает немного успокоиться. Сейчас не время распаляться и давать волю гневу, иначе плакал мой план. Милая муза потерпит еще один день. Всего один день, прежде чем я избавлю ее от этого животного и направлю прямиком в мое логово. В академию Белмор, где никто не знает о том, кто такой Коллекционер.

Тише. Тише. Тише.

Я щелкаю выключателем настольной лампы, и спальня погружается в кромешную тьму. Мимо дома тащится машина, словно старая черепаха, свет фар полосами проплывает по стенам и потолку. Хочется подняться и приоткрыть спрятанный под кроватью кейс с сотнями засушенных бабочек и пинцетом, прикоснуться к спрятанным под подкладкой ножам и провести по лезвиям.

До чего же я соскучился по ощущению стали под пальцами, по сладковатому запаху крови и податливой плоти девушек, до боли похожих на Ванду Уильямс. Видит бог, я мог бы прихватить кейс и подкараулить любую девчонку в парке, лишь бы унять дрожь возбуждения и выпустить скопившийся внутри гнев, но я считаю про себя до десяти. Снова и снова, пока сердце не начинает биться реже, а дыхание не выравнивается.

Завтра. Нужно потерпеть до завтра, вот и все.

До завтра, когда я заберу жизнь Уилсона.

В окнах Ванды больше не загорается свет, но я все равно набираю ей сообщение. Давай же, моя дорогая, соберись с силами и скажи мне, что ты хочешь сделать с крысой, что живет с тобой под одной крышей. Мучает тебя. Наслаждается твоим бессилием. Скажи мне, и я исполню твое маленькое желание. С превеликим удовольствием.

«Ты хочешь от него избавиться?»

И на этот раз я выпрямляюсь и закусываю нижнюю губу от предвкушения. Кончики пальцев покалывает, а сердечный ритм вновь набирает обороты. Давай же, Ванда. Давай.

Когда мессенджер оживает и на экране высвечивается первое сообщение от моей музы, внутри разливается приятное тепло. Покалывает теперь не только пальцы, но и все тело, и я уже знаю, что случится в следующее мгновение.

«Хочу».

Да. Да. Да.

Руки сами тянутся к кейсу, и вот я уже поглаживаю корпус из темной кожи и щелкаю кодовым замком. С темно-красной бархатной подложки на меня мертвыми глазами смотрят бабочки, а под ними поблескивают едва заметные петли и замочная скважина. Моя любимая коллекция, мои верные инструменты. И завтра Питер Уилсон познакомится с ними поближе.

Ни один мужчина еще не был удостоен такой чести. И никогда больше не будет. Однако для моей милой музы я готов сделать исключение из правил, и далеко не одно. Глубоко вдохнув аромат кожи и едва уловимый – пыльцы, я захлопываю кейс и бросаю взгляд на время на экране ноутбука.

Всего лишь девять часов вечера.

Это будет очень долгая ночь.

Творец

Подъездная дорожка у дома Уилсонов опустела, погас свет в нескольких окнах – лампа сверкает лишь в гостиной, и вокруг нее бродит туда-сюда высокая грузная тень. Я знаю, что ты здесь, и сбежать от меня не выйдет. Улыбка проступает на губах сама собой, а в груди зарождается до боли знакомое теплое чувство. Всего несколько шагов отделяет меня от одного из самых уродливых, отвратительных убийств в жизни.

Кожаный кейс приятно оттягивает руку, когда свободной я приглаживаю чуть растрепавшиеся светлые волосы и поправляю ворот водолазки. Погода в Рокфорде сегодня по-настоящему летняя, солнце печет просто беспощадно, но изменять своему образу – все равно что добровольно стрелять себе в ногу. Уилсон не дурак и не поверит, если я заявлюсь к нему в футболке и спортивных штанах, как дружелюбный сосед, и приглашу на барбекю. Нет, к животному нужен иной подход.

Животное должно понимать, кто в стае вожак, и знать свое место. Правда, Уилсон?

Я спокойно нажимаю на кнопку дверного звонка и медленно покачиваюсь с пятки на носок, в предвкушении прикрывая глаза. Буквально вижу, как грузная фигура отчима моей милой музы тащится по дому, как он пересчитывает плечом углы и дверные косяки, прежде чем показаться на пороге. Майка кое-как заправлена в джинсы, на лице мрачное и заспанное выражение. Вид оставляет желать лучшего. Тем не менее Уилсон быстро берет себя в руки и улыбается – вежливо и радушно, как делает всегда, стоит ему оказаться в компании незнакомцев. Или людей достаточно влиятельных, чтобы он решил перед ними выслужиться.

Правильно, выслуживайся, пока у тебя еще есть шанс.

– Доброго дня, мистер Эллиот, – расшаркивается передо мной Уилсон. – Чего это вы так рано? Или уже собираетесь уезжать? Я-то думал, вы еще пару недель в отпуске. Как-никак, каждое лето к нам приезжаете.

Да, потому что в Рокфорде дотянуться до меня может разве что чертов ректор академии Белмор. Местной полиции нет до меня никакого дела, что уж говорить о местных, которые не замечают очевидного прямо у себя под носом. Ни меня, ни даже Уилсона, который живет здесь круглый год. Крыса, по ошибке забравшаяся под волчью шкуру, – он повсюду волочит ее за собой, а окружающие верят, что он на самом деле волк.

Отвратительно.

– Хотел поговорить с вами перед отъездом, – холодно улыбаюсь я, с трудом подавляя желание шагнуть вперед и как следует садануть по каштановой макушке Уилсона вешалкой для одежды. Рано, еще слишком рано. – Вы же знаете, я преподаю в академии, и мне хотелось бы поговорить насчет поступления Ванды. Она подала документы в Белмор.

Ему нет никакого дела до успеваемости приемной дочери, более того – он наверняка будет против, ведь тогда распускать руки он сможет разве что в отношении соседских девушек. А те не будут терпеть, в отличие от моей милой музы. Но и ей терпеть больше не придется.

Я переступаю с ноги на ногу и крепче стискиваю пальцами рукоять кейса, но на моем лице не дрожит ни один мускул. Идеальная маска приличного человека – именно такого, каким представляет меня Уилсон. Давай же, подумай, как ты не хочешь, чтобы она переезжала в Калифорнию на долгих четыре года. Ты же понимаешь, что оттуда она уже никогда не вернется.

– Да кто ж ее туда возьмет, – смеется Уилсон, но в голосе его ни капли добродушия. Конечно же.

– Я, мистер Уилсон. Мне хотелось бы написать характеристику, чтобы Ванду зачислили на первый курс, если она сдаст вступительный экзамен. И для этого мне нужно с вами поговорить.

Проходит несколько долгих секунд, и он все-таки отступает в сторону – откровенно неохотно – и пропускает меня внутрь. Вот мышеловка и захлопнулась, а ты попался, крыса. И на этот раз притвориться волком и сбежать не выйдет.

Делая вид, что вожусь с застежкой кейса, я незаметно защелкиваю замок на двери и прохожу внутрь. Гостиная в доме Уилсонов мало чем отличается от гостиной в доме моей покойной тетушки: просторная комната с трехместным диваном, телевизором и камином. Не лучшее место для работы, но мне приходилось видеть и похуже. Я справлюсь.

В памяти невольно всплывает бледное и измученное лицо Ванды. Она прекрасна, и такая боль ей вовсе не идет – гораздо сильнее мне хочется увидеть на ее лице нервную улыбку, когда ее маленькая мечта наконец исполнится. Осталось совсем немного. Буквально несколько мгновений, прежде чем я положу конец этому кошмару.

Моя маленькая муза заслуживает совсем другого.

– Не знаю, что вы хотели о ней узнать, мистер Эллиот, но учебу в престижной академии она не потянет. Ей скоро девятнадцать – пусть сразу устраивается на работу где-нибудь у нас, чем тратит время на колледж или университет. Не ее это, – говорит Уилсон, плюхнувшись на диван и даже не подумав предложить мне чай. Или хотя бы сесть. Отвратительные манеры.

– Вы не представляете, на что на самом деле способна Ванда, – ухмыляюсь я, глядя на него сверху вниз. В маленьких глазках крысы впервые проскальзывает искра страха, но тут же гаснет. – Да и в целом мало что понимаете. Но я это исправлю, мистер Уилсон, не переживайте.