Чу Ваньнин бросил на него короткий взгляд, распустил узел и сухо произнес:

– Я сам.

– Э-э… Конечно. Из… вините.

– Ничего страшного.

Мо Жань вскочил на ноги и, помявшись, сказал:

– Учитель, я пойду соберу вещи и позавтракаю, а потом отправлюсь в путь.

– Угу.

– Не желаете пойти позавтракать вместе со мной?

Тьфу! Едва Мо Жань это произнес, как тут же пожалел, что не может откусить себе язык и умереть на месте! Вот это он сглупил так сглупил. И на кой ляд он пригласил Чу Ваньнина вместе позавтракать?

Вероятно, Чу Ваньнин понял по лицу Мо Жаня, что тот жалеет о собственных словах, потому что, помедлив, ответил:

– Не стоит. Иди один.

Мо Жань смертельно боялся, что, оставшись с ним наедине еще хоть на миг, сказанет что-нибудь столь же потрясающее, поэтому поспешно отозвался:

– Тогда я это… пойду, наверное…

– Да-да, – кивнул наставник.

Чу Ваньнин с застывшим лицом посидел под деревом еще немного, затем оперся ладонью о ствол, медленно поднялся на ноги – и замер на месте.

Мо Жань проспал всю ночь, лежа на его ноге, как на подушке, поэтому она потеряла всякую чувствительность, и какое-то время Чу Ваньнин не мог сделать ни шагу.

Мрачный, он долго стоял под деревом в ожидании, пока восстановится кровообращение, после чего, подволакивая ногу, поковылял к дому.

Кроме того, Чу Ваньнин всю ночь провел на морозе. Пусть даже на земле под ветвями красной яблони не было снега, он все равно сильно замерз.

– Апчхи! – громко чихнул он. Глаза тут же покраснели и заслезились.

Чу Ваньнин прижал к носу платок и подумал про себя: «Проклятье… похоже… заболел…»

Вот вам и старейшина Юйхэн.

Он владел тремя видами божественного оружия и являлся величайшим из ныне живущих мастеров. Все духовные школы мира совершенствующихся чуть ли не передрались, пытаясь его заполучить. Стоило ему призвать к действию Тяньвэнь, как весь мир содрогался от ужаса, а люди бледнели, едва завидев вдалеке его белые одежды.

Чу Ваньнин, можно сказать, обладал самой большой мощью среди всех людей своего поколения.

К сожалению, даже у самых сильных и отважных есть слабые места. Чу Ваньнин плохо переносил холод. Стоило ему замерзнуть, как он тут же заболевал. По этой причине в тот день, когда трое его учеников должны были покинуть пик Сышэн, наставник Чу не только снова уменьшился, когда иссякло действие пилюли, но и ожидаемо начал чихать и истекать соплями.

В полдень того же дня, когда юйминь прибыли забрать учеников, перед ними предстали пышущие здоровьем Сюэ Мэн, Мо Жань и Ши Мэй, а также несчастный младший ученик Ся Сыни, который чихал не переставая.

Глава 59
Все, чего можно ожидать от этого достопочтенного

Ничего не поделаешь, несмотря на насморк младшего товарища, им нужно было отправляться в путь. Юйминь перенесли их на восток, к устью реки Янцзы. Там они вызвали волшебную лодку, погрузились на борт и неспешно двинулись вперед по морским волнам.

Той ночью Мо Жань впервые оказался свободен от учительского надзора и мог беспрепятственно общаться с Ши Мэем. Однако, что удивительно, он не так сильно обрадовался этому факту, как ожидал.

Сюэ Мэн с Ся Сыни уже спали. Мо Жань в одиночестве лежал на дощатом дне и, подложив руки под голову, смотрел на звезды.

Ши Мэй вышел из-под навеса, опустился рядом с Мо Жанем, и они стали болтать, покусывая вяленую рыбку, которую купили на берегу.

– А-Жань, раз уж мы отправились в Персиковый источник, то вряд ли успеем вернуться к состязанию в горах Линшань. Мне-то все равно, но что насчет вас с молодым господином? Вы оба такие сильные. Если упустишь возможность завоевать славу, не будешь потом жалеть?

Мо Жань повернул к нему голову и улыбнулся:

– А о чем тут жалеть? Слава, почет – все это преходяще. Зато совершенствование навыков в Персиковом источнике даст нам силы защищать тех, кто нам дорог. Что может быть важнее?

Счастливая улыбка озарила лицо Ши Мэя, и он с теплотой ответил:

– Если бы учитель знал, что ты так думаешь, он бы очень обрадовался.

– А ты? Ты рад?

– Конечно рад.

Морские волны плескались о деревянные борта, и лодка легонько раскачивалась из стороны в сторону.

Мо Жань лежал на боку и разглядывал Ши Мэя. Он хотел было что-то сказать, но так и не придумал, с чего начать, поэтому просто продолжал смотреть на него, погрузившись в свои мысли.

Ши Мэй почувствовал на себе его взгляд и обернулся.

– Что такое? – с улыбкой спросил он, заправив за ухо растрепанную бризом длинную прядь.

Мо Жань покраснел и тут же отвернулся.

– Ничего.

Но Ши Мэй все с той же улыбкой продолжал настаивать:

– Но мне показалось, что ты правда хочешь мне что-то сказать.

Мо Жань ощутил жар в груди. В какой-то миг он, кажется, и впрямь был готов высказать все, что скопилось у него на душе.

Но вдруг у него перед глазами неизвестно почему промелькнул белоснежный силуэт человека с худощавым лицом, который не очень-то любил улыбаться, всегда старался держаться подальше от других людей и выглядел очень одиноким.

Мо Жань вдруг почувствовал, что ему мешает говорить ком в горле.

Он вновь поднял голову и уставился на усыпанное звездами ночное небо.

Прошло немало времени, прежде чем Мо Жань наконец тихо произнес:

– Ши Мэй, ты правда очень дорог мне.

– Ага, я знаю. Ты мне тоже очень дорог.

– Знаешь что, – вновь заговорил Мо Жань, – мне как-то приснился кошмарный сон, и в нем ты… ты погиб, и я очень переживал.

– Какой же ты глупый, – засмеялся Ши Мэй.

– Я смогу тебя защитить, – твердо сказал Мо Жань.

– Хорошо, в таком случае я должен поблагодарить своего славного младшего соученика.

Сердце Мо Жаня дрогнуло. Не выдержав, он начал:

– Я…

– Ты хочешь сказать что-то еще? – весело спросил Ши Мэй.

Очередная волна с шумом ударилась о борт, и судно вновь закачалось.

Ши Мэй спокойно смотрел на Мо Жаня, ожидая, что тот закончит фразу.

Но тот закрыл глаза и сказал лишь:

– Нет, ничего. Уже ночь, становится холодно. Иди отдыхать.

Помолчав немного, Ши Мэй спросил:

– А ты что будешь делать?

Иногда Мо Жань и правда вел себя как дурак.

– А я… погляжу на звезды, подышу воздухом.

Какое-то время Ши Мэй сидел неподвижно, а потом улыбнулся и сказал:

– Ладно, тогда я пойду. Ты тоже не засиживайся.

С этими словами он развернулся и ушел.

Лодка бежала вперед по волнам, и казалось, будто облака в небесной выси плывут за ней вдогонку.

Лежавший на дне лодки парень старался, но все никак не мог взять в толк, где именно совершил ошибку. Он погрузился в серьезные размышления, пытаясь достать из глубин души свои истинные чувства. Размышлял он очень, очень долго, но на подобное ему и в самом деле не хватало ума. Небо из черного стало белесым, и начал заниматься рассвет, а у него по-прежнему не было ответов.

Когда Мо Жань пришел под навес, все еще спали. Он улегся на циновку и стал глядеть в узкое окошко. Перед его мысленным взором вновь замелькали образы Чу Ваньнина, который то стоял с закрытыми глазами и молчал, то пронзал его свирепым взглядом.

Разумеется, затем Мо Жань припомнил, как этот человек сладко спал, свернувшись калачиком на своей постели, беззащитный, одинокий, будто пробудившийся по весне цветок красной яблони, который никто не собирался срывать, потому что ветка, на которой он распустился, росла слишком высоко.

Если отбросить в сторону ненависть, в прошлой жизни Мо Жань был связан с Чу Ваньнином теснее, чем с кем бы то ни было на всем свете.

Совершенно не заботясь о том, хотел этого Чу Ваньнин или нет, Мо Жань отнял у него очень многое из того, что должно было случиться в его жизни впервые. К примеру, первую в жизни готовку, первые слезы.

Однако и Мо Жань тоже отдал Чу Ваньнину кое-что из «первого» в своей жизни, также не заботясь о том, хотел ли тот это принимать или нет. Учитель стал первым, кого он обманул, и первым, кому он захотел подарить цветок.

Первым, в ком Мо Жань разочаровался до глубины души. И первым, кто тронул его сердце.

Да, именно так.

Когда Мо Жань попал на пик Сышэн, первым, с кем он захотел подружиться, был вовсе не Ши Мэй, а Чу Ваньнин.

В тот день под цветущей красной яблоней он увидел молодого человека в белых одеждах, который всецело погрузился в медитацию и был прекрасен в своей сосредоточенности. С первого же взгляда Мо Жань понял, что его наставником должен быть именно этот человек и никто другой.

В какой же момент все вдруг так резко изменилось?

С каких пор Ши Мэй стал самым важным для него человеком, а учитель – самым ненавистным?..

В последние месяцы Мо Жань много об этом размышлял и пришел к выводу, что, пожалуй, все изменилось после того случая, когда Чу Ваньнин в наказание впервые отхлестал его своей ивовой лозой. Тогда он, совсем юнец, вернулся в свою комнату весь израненный и свернулся калачиком на постели. Глаза покраснели от слез, а горло сдавливали рыдания. Больше всего боли причиняли вовсе не раны на спине, а полное безразличия лицо учителя, когда он без капли жалости хлестал его, своего ученика, будто считал его не человеком, а бездомным псом.

Да, он тайком сорвал в лекарственном саду ветку красной яблони, но он же не знал, что та яблоня была очень ценной и что госпожа Ван потратила немало сил, ухаживая за ней, и целых пять лет с надеждой ждала, когда дерево зацветет.

Мо Жань знал лишь, что той лунной ночью вернулся домой и заметил на одной из веток цветок, словно выточенный из сверкающего нефрита, со светлыми лепестками, от которых исходил незатейливый аромат.

Тогда Мо Жань вскинул голову, немного полюбовался цветком, а потом вдруг вспомнил своего учителя. В тот же миг его сердце затрепетало и он, не успев даже задуматься над своими действиями, осторожно отломил веточку. Он двигался мягко и неспешно, боясь сбить с лепестков и тычинок капельки росы.

Сквозь завесу темных ресниц Мо Жань любовался залитым лунным светом цветком яблони в капельках ночной росы. Тогда он еще не знал, что теплые чувства, которые он в тот момент испытывал к Чу Ваньнину, были самыми чистыми и невинными из всех чувств, которые ему доведется когда-либо испытать, и ни десять, ни двадцать лет спустя, ни даже на пороге смерти он не почувствует ничего похожего.

Вручить цветок учителю Мо Жань не успел, потому что натолкнулся на Сюэ Мэна, который весьма некстати решил сходить в лекарственный сад и собрать для матушки трав.

Молодой господин ужасно разъярился и немедленно поволок Мо Жаня к учителю. Чу Ваньнин со свитком в руках обернулся и внимательно выслушал обвинения, после чего окинул Мо Жаня ледяным колючим взглядом и спросил, что тот может сказать в свое оправдание.

Мо Жань пролепетал:

– Я сорвал эту веточку, потому что хотел подарить ее…

Та самая ветка красной яблони все еще была зажата в его руке, и лепестки с застывшими на них капельками были невыразимо свежи и прекрасны.

Однако взгляд Чу Ваньнина был столь холоден, что бушующая в груди Мо Жаня лава стала остывать и цунь за цунем превращаться в камень.

Он так и не смог произнести короткое «вам».

Ему было слишком хорошо знакомо это чувство. До того, как Мо Жань попал на пик Сышэн, он обитал в веселом доме, снуя своим худеньким тельцем между певичками и их гостями. Там он каждый день ловил на себе такие же взгляды, как этот.

Полные презрения и пренебрежения…

Мо Жань тогда вздрогнул и почувствовал, как тело покрылось мурашками, хотя никакого холода он не ощущал.

Неужели учитель тоже его презирает?

Когда Чу Ваньнин холодным тоном задал ему вопрос, Мо Жаню показалось, будто сердце у него обрастает льдом.

Он опустил голову и глухо проговорил:

– Мне… нечего сказать.

И тем самым вынес себе приговор.