За сорванный цветок яблони Чу Ваньнин наказал Мо Жаня сорока ударами лозой и безжалостно разбил на части все добрые чувства, которые ученик испытывал к своему учителю.

Возможно, если бы Мо Жань тогда все-таки объяснился, если бы Чу Ваньнин настоял на ответе, все сложилось бы совсем иначе и учитель с учеником не сделали бы тот первый шаг к неотвратимой катастрофе.

Не так уж и много было этих «если бы».

И именно в тот поворотный момент рядом с ним оказался мягкий и добрый Ши Мэй.

Вернувшись от Чу Ваньнина, Мо Жань не пошел ужинать, а просто лег на кровать и сжался в комок, даже не зажег лампу.

Ши Мэй толкнул дверь, вошел в комнату и увидел в сумраке его неподвижно лежащую фигуру. Он тихо поставил на стол тарелку с пельменями, политыми перечным маслом, подошел к кровати и позвал:

– А-Жань?

Мо Жань даже не обернулся. Не отрывая от стены взгляда налитых кровью глаз, он хрипло рявкнул:

– Уходи!

– Но я принес тебе…

– Уходи, я сказал.

– А-Жань, не надо так.

Молчание.

– У учителя тяжелый нрав, но ты со временем привыкнешь и перестанешь обращать на это внимание. Давай, поднимайся с постели и поешь.

Но Мо Жань был тем еще упертым ослом: если он чего-то не хотел, и десять лошадей не смогли бы сдвинуть его с места.

– Не буду, я не голоден.

– Ты все равно должен хоть что-то закинуть в желудок. Если не будешь есть и учитель узнает, он непременно рассе…

Не успел он договорить, как Мо Жань рывком сел на постели. Его ресницы подрагивали, а в глубине глаз за пеленой навернувшихся слез горели обида и гнев.

– Рассердится? И на что же на этот раз? Мой рот находится на моем собственном лице, так разве его должно волновать, ем я или нет? На самом деле он вообще не хотел брать меня в ученики, так что ему же будет лучше, если я умру от голода и перестану создавать ему проблемы. То-то он обрадуется!

Пораженный Ши Мэй молчал.

Он даже не предполагал, что своими словами ткнет в больное место Мо Жаня. Какое-то время Ши Мэй лишь растерянно смотрел на своего младшего соученика застывшим взглядом.

Прошло немало времени, прежде чем Мо Жань чуть успокоился. Он низко опустил голову, и плотная завеса длинных волос закрыла половину его лица.

– Прости меня, – сказал Мо Жань.

Ши Мэй не мог видеть его лицо, но заметил, что его плечи трясутся от сдерживаемых чувств, пальцы сжались в кулаки, а на тыльной стороне ладоней вздулись зеленоватые вены.

Молодой юноша, он все-таки был еще слишком чувствителен. Какое-то время Мо Жань еще терпел, но в конце концов не выдержал, обнял себя за колени, спрятав в них лицо, и заплакал. В его хриплых резких всхлипах сквозили ярость, растерянность и неподдельное страдание.

Мо Жань рыдал навзрыд, во весь голос, и всхлипы перемежались отрывистыми словами, которые он повторял снова и снова:

– Я просто хочу иметь дом… семью… Все эти годы я правда… правда хотел лишь найти дом… Почему меня презирают?.. Почему так на меня смотрят?.. Почему, почему вы все так меня презираете?..

Он плакал очень долго, а Ши Мэй все это время сидел рядом.

Дождавшись, когда слезы Мо Жаня иссякли, Ши Мэй протянул ему белоснежный носовой платок, а потом взял со стола тарелку с уже остывшими пельменями.

– Больше ни слова про голодную смерть, не говори глупостей, – мягко сказал Ши Мэй. – С тех пор как ты появился на пике Сышэн и поклонился наставнику Чу как своему учителю, ты стал для меня младшим братом по духу. Я тоже сирота, так что, если хочешь, можешь считать меня своей семьей. Давай-ка поешь.

Мо Жань промолчал.

– Эти пельмени я слепил сам. Даже если ты не собираешься оказывать любезность учителю, меня-то ты не обидишь отказом, правда же? – Губы Ши Мэя изогнулись в легкой улыбке, когда он выловил пухлый, почти прозрачный пельмешек и поднес ложку ко рту Мо Жаня. – Вот, попробуй.

Мо Жань широко раскрыл красные, полные слез глаза, коротко взглянул на Ши Мэя, а потом открыл рот и позволил этому доброму юноше покормить себя.

Пельмени остыли и размокли. Конечно, их надо было съесть гораздо раньше.

Однако та тарелка пельменей, принесенная с далекой кухни именно для него, и сочувственный взгляд Ши Мэя, в котором сиял отблеск свечного пламени, тогда запечатлелись в его сердце навеки.

И этот образ всегда оставался в его памяти, что в той жизни, что в этой.

Наверное, именно с того вечера его ненависть к учителю лишь крепла. И именно с того дня он начал глубоко верить в то, что Ши Мэй был самым важным человеком в его жизни.

В конце концов, все люди жаждут тепла.

Что уж говорить о промерзшем до костей бездомном псе, который начинал трястись от страха, увидев соль, потому что она похожа на снег, а снег – это суровая зима, которой он всегда боялся.

Может, со стороны Тасянь-цзюнь и казался всемогущим, но от самого себя не убежишь.

На самом деле он и впрямь был всего лишь бездомным псом, что скитался по улицам в поисках пристанища, где смог бы свернуться клубком, где смог бы остаться жить. Он долго искал свой дом, но так и не нашел.

Может, поэтому ему до смешного легко было решать, кого любить, а кого ненавидеть.

Того, кто бил его, он ненавидел.

Того, кто давал ему миску супа, он любил.

И это все, чего от него можно было ожидать.

Глава 60
Этот достопочтенный раскрыл одну тайну

Благодаря волшебству юйминь лодка двигалась сама собой, и очень быстро, так что на рассвете следующего дня они добрались до гавани в Янчжоу, где их уже ждали божественные посланцы с приготовленными для гостей превосходными скакунами.

Покинув лодку, путники сошли на пристань и отправились завтракать, а юйминь, которым не требовалась пища, расселись у переправы, закрыли глаза и стали отдыхать. Только-только начало светать, улицы еще не успели заполниться торговцами и прохожими, зато лодочники уже давно были на ногах и, собравшись группками, ели кашу и теплые булочки маньтоу, время от времени с любопытством поглядывая в сторону новоприбывших.

Крепко сбитые мужики в грубых рубахах с короткими рукавами, громко прихлебывая, уплетали кашу и болтали. Обрывки их разговоров долетали до ушей Мо Жаня.

– Ого, а я узнаю их одежду. Эти люди точно из Нижнего царства.

– С чего ты так решил? Нижнее царство очень далеко отсюда, да и с нашими духовными школами тамошние заклинатели редко связываются.

– А ты глянь на знак у них на наручах. По-моему, такой же, как на «ночных стражах», разве нет?

– Ты про тех деревянных воинов, которые отгоняют злых духов?

Один из лодочников бросил короткий взгляд на рукав Сюэ Мэна, с громким хрустом прожевал соленья и в изумлении воскликнул:

– Ой-ой, и правда! А кто, говоришь, этих «ночных стражей» делает?

– Я слыхал, что старейшина Юйхэн с пика Сышэн.

– И что за человек этот старейшина Юйхэн? Такой же сильный, как глава Цзян нашей местной школы Гуюэе?

– Хе-хе, этого я не знаю. Кто их разберет, этих бессмертных мастеров…

Лодочники говорили на местном диалекте, поэтому Мо Жань с товарищами почти ничего не понимали, но Чу Ваньнин сумел уловить суть их беседы. Из их болтовни он узнал, что его «ночные стражи» успешно вписались в мир простых людей, и невольно почувствовал облегчение, осознав, что не зря потратил на их создание столько сил. Он решил по возвращении изготовить побольше разных легких и удобных механизмов, чтобы еще больше помочь людям.

После завтрака они всей компанией оседлали коней и двинулись в путь. Не прошло и двух страж, как они добрались до горы Цзюхуашань^[4]. Над горизонтом висело только что взошедшее зимнее солнце, и его яркие лучи тысячами золотых нитей падали на заснеженные вершины горной цепи, отчего казалось, будто они подернуты сверкающей газовой вуалью, колышущейся на ветру. Предгорья покрывал лес из вечнозеленых морозостойких сосен и древних кипарисов, которые походили на смеживших веки бессмертных отшельников, что безмолвно стоят, свесив до земли длинные рукава.

Вершину горы Цзюхуашань обычные люди звали «нечеловеческим местом», притом не без оснований.

У ее подножия одна из юйминь трижды свистнула. На ее зов откуда-то из-за белоснежных пиков явился проворный щегол с красивым густым оперением и полетел вперед, ведя путешественников за собой. Они долго шли на запад, пока не оказались у завесы стремительного, бурного водопада.

– Прошу, господа бессмертные, отойдите немного назад.

Главная среди юйминь вышла вперед, сложила пять пальцев щепотью и нараспев произнесла какое-то заклинание, после чего быстро сложила губы трубочкой и легонько дунула на свои пальцы. Откуда ни возьмись появился огромный огненный дракон, который взмыл ввысь, а затем устремился к водопаду и, влетев прямо в его струи, разделил водную завесу пополам!

Юйминь обернулась и сказала с очаровательной улыбкой:

– Прошу, господа, проходите, Персиковый источник ждет вас.

Вслед за остальными юйминь путники прошли сквозь волшебную завесу водопада, и их взглядам открылся залитый розоватым светом бескрайний простор. Персиковый источник был обителью бессмертных и не имел ничего общего с миром совершенствующихся. Пусть он и не мог сравниться с настоящим царством бессмертных, а с чертогами небожителей и подавно, все его пространство было густо пропитано духовной энергией. А пейзажи скрытого внутри горы Персикового источника словно сошли с живописных свитков: изящные и утонченные, будто набросанные тушью на шелке. Пройдя немного вперед по тропе, гости обнаружили, что не могут понять, какое именно время года царит внутри этой обители.

Путники продолжали следовать за провожатыми. Сперва они пересекли дикую пустошь и увидели бурный поток, по берегам которого громко кричали обезьяны; затем добрались до городских окраин с их перекрестками дорог и пшеничными полями. Наконец путешественники дошли и до города, где увидели аккуратные домики с высокими загнутыми крышами.

Центральные районы Персикового источника поражали своими размерами и великолепием. Этот город с высокими крепостными стенами почти ничем не отличался от любого процветающего города в человеческом мире, за исключением того, что здесь опавшие лепестки танцевали в воздухе вместе со снежинками, птицы с оперением цвета нефрита парили в небе вместе со священными журавлями, а представители народа юйминь, все как один высокие и красивые, напоминали сошедших со свитков несравненных небожителей.

Новоприбывшие гости с радостью любовались прекрасными видами, однако после диковинных пейзажей озера Цзиньчэн здешняя утонченная красота не вызывала у них особенно сильного удивления.

У дорожной развилки, возле огромного дерева, чьи ветви, казалось, упирались в небеса, их встретила юйминь в роскошном белом одеянии, расшитом золотыми фениксами. Огненная метка на ее лбу была глубже, чем у других юйминь, что свидетельствовало о значительном превосходстве ее силы.

Посланница, что указывала дорогу, подвела гостей прямо к ней, после чего опустилась на колени и, поклонившись, сказала:

– Верховная правительница, четверо бессмертных с пика Сышэн прибыли.

– Благодарю, ты хорошо потрудилась. Ступай.

– Слушаюсь.

Пышно одетая юйминь улыбнулась и звонким, чистым, как у поющего феникса, голосом произнесла:

– Меня зовут Восемнадцатая, и благодаря милости моего рода я имею честь быть верховной правительницей Персикового источника. Для нас большая радость, что вы решили совершенствовать свои духовные способности в нашей скромной обители. Прошу вас проявить великодушие, господа бессмертные: если во время пребывания здесь у вас появятся какие-либо жалобы или пожелания, будьте так любезны, не премините нам их изложить.

Она была столь изумительно красива и говорила так учтиво, что невозможно было не почувствовать к ней расположение.