Сюэ Мэн ненавидел мужчин, которые были красивее его, но, разумеется, не имел ничего против прелестных девушек, так как находился как раз в том возрасте, когда юноши начинают заглядываться на девиц, по красоте сравнимых с нежными прекрасными цветами. А посему он тут же с улыбкой сказал:

– Вы очень любезны, госпожа верховная правительница. Однако ваше имя, Восемнадцатая, и впрямь звучит немного странно. Возможно, вы назовете нам свою фамилию?

– У меня нет фамилии, – мягко ответила Восемнадцатая. – Зовите меня просто Восемнадцатая.

– Раз вас зовут Восемнадцатая, – захихикал Мо Жань, – выходит, где-то есть и Семнадцатая?

Он сказал это в шутку, но не ожидал, что Восемнадцатая расплывется в улыбке и ответит:

– Юный бессмертный весьма сообразителен. Семнадцатая – имя моей старшей сестры.

Мо Жань озадаченно умолк.

– Мы, юйминь, рождаемся из перьев, что роняет на землю божество Чжуцюэ, – пояснила Восемнадцатая. – Пока мы еще недостаточно духовно развиты, мы живем в телах красноногих ибисов. Первой, кто смог принять человеческий облик, была Верховная бессмертная из моего рода. Остальные юйминь получают имена согласно порядку, в котором принимают форму человека: Первая, Вторая… Я была восемнадцатой, поэтому меня зовут Восемнадцатая.

Услышанное поразило Мо Жаня. Он-то думал, что только Сюэ Чжэнъюн хуже всех на свете выбирает имена, а оказывается, здешние обитатели с легкостью его перещеголяли.

Затем Восемнадцатая огорошила его еще одной новостью.

– Теперь поговорим о делах. Вы, господа бессмертные, только-только изволили прибыть в Персиковый источник, поэтому пока не знаете, как у нас проходит обучение, – сказала она. – Ваш мир совершенствующихся уже сотни лет как разделен между разнообразными духовными школами, но у нас все устроено иначе. Мы, юйминь, исстари разделяли духовное развитие на три пути: путь защиты, путь нападения и путь исцеления. Духовное совершенствование каждого из вас также будет проходить в соответствии с одним из этих трех путей.

– Это прекрасно, – улыбнулся Мо Жань.

Восемнадцатая кивнула ему.

– Благодарю вас за похвалу, юный бессмертный. Однако, насколько мне известно, ученикам из духовной школы Гуюэе, которые прибыли к нам несколько дней назад, такой подход пришелся не по вкусу.

– Но ведь эти три пути, обозначенные словами «защита», «нападение» и «исцеление», просто и понятно передают суть духовного развития. Разве это не замечательно? – удивился Мо Жань. – Что же им не понравилось?

– Дело в том, что один из юных господ бессмертных школы Гуюэе, принадлежащий к пути защиты, привык учиться рука об руку вместе со своими товарищами, а его старшая соученица принадлежит к пути нападения, поэтому обязана жить и тренироваться вместе с совершенствующимися того же пути, – объяснила Восемнадцатая. – Я не очень хорошо разбираюсь в людских чувствах, но даже я заметила, что тот юный бессмертный не желал разлучаться со своей старшей соученицей.

– Ха-ха, ну и что тут?.. – Мо Жань засмеялся было, но вдумался в смысл ее слов и широко распахнул удивленные глаза. – Погодите-ка, что вы только что сказали? Люди, следующие разными путями духовного совершенствования, должны не только раздельно тренироваться, но и жить раздельно?

Восемнадцатая явно не поняла, почему юноша вдруг изменился в лице, и с недоумением ответила:

– Да, все верно.

Мо Жань промолчал, но его посеревшее лицо выдавало огорчение яснее любых слов.

Это что, шутка такая?

Полстражи спустя Мо Жань, которому так и не удалось убедить Восемнадцатую сделать для них исключение, стоял в светлом и просторном дворике, с четырех сторон окруженном зданиями, и, мрачный, молча смотрел в никуда застывшим взглядом.

Так как они втроем с Сюэ Мэном и Ся Сыни принадлежали к пути нападения, им предстояло обитать в восточной части Персикового источника – в большом районе, предоставленном всем совершенствующимся, кому предстояло заниматься духовными практиками в соответствии с путем нападения. Одно только поместье с двориком и четырьмя домами, где их поселили, насчитывало больше двадцати комнат. Помимо жилых строений, в восточной части города также имелись скалы, озера, широкие улицы и шумные рынки, похожие на те, что можно встретить в мире смертных. Вероятно, юйминь понимали, что подобная планировка поможет гостям Персикового источника справиться с тоской по дому, ведь им предстояло задержаться здесь надолго.

Ши Мэя определили на путь исцеления и отправили в южную часть Персикового источника, которая находилась довольно далеко от восточной. Кроме того, районы друг от друга отделяла волшебная завеса, через которую можно было пройти, лишь имея особую дощечку с разрешением. Получалось, что, хоть Мо Жань с Ши Мэем и жили в Персиковом источнике вместе, видеться они могли лишь на ежедневных тренировках для совершенствующихся трех путей, где постигались основы духовных практик народа юйминь.

И это было еще не самое худшее.

Мо Жань резко поднял глаза, сквозь густые ресницы взглянул на Сюэ Мэна, который нарезал круги по двору с явным намерением выбрать себе самое лучшее жилище, и у него на висках невольно вздулись вены.

Сюэ Мэн…

Просто прекрасно, с этого дня ему придется жить рядом с Сюэ Мэном и видеть его каждый день! Похоже, в ближайшем будущем ему предстоит сполна прочувствовать глубину таких горестей из списка Восьми страданий^[5] как разлука с дорогим человеком и встреча с ненавистным…

Отбирая совершенствующихся для обучения, юйминь начали с Верхнего царства и закончили Нижним, поэтому пик Сышэн был последним пунктом их миссионерского маршрута, а значит, представители других духовных школ прибыли гораздо раньше. Сюэ Мэн очень быстро обнаружил, что одно из строений в их маленьком поместье уже кем-то занято.

– Интересно, кто там поселился? – спросил Сюэ Мэн, разглядывая чей-то тюфяк, вывешенный для просушки посреди двора.

– Кто это, не так важно, – заметил Мо Жань. – Главное, он точно не сквалыга какой-нибудь.

– Что ты имеешь в виду?

Мо Жань принялся объяснять:

– Вот смотри… Какой дом ты выбрал для себя?

– А тебе-то что? – настороженно ответил Сюэ Мэн. – Я уже присмотрел для себя вон тот, фасадом на юг. Если вздумаешь попытаться отнять его, то я тебе…

Он не успел придумать, что именно сделает с Мо Жанем в этом случае, – тот уже со смешком перебил его:

– Я не люблю слишком большие помещения и не собираюсь его у тебя отнимать. Но меня вот что интересует: если бы вон тот дом… – Мо Жань кивнул на здание, в котором уже кто-то поселился, – еще был свободен, ты бы стал там жить?

Сюэ Мэн обвел взглядом убогую тростниковую лачугу, потом вновь посмотрел на Мо Жаня и ответил:

– Ты меня совсем за дурака держишь? Разумеется нет.

– Поэтому я и сказал, что тот человек точно не сквалыга, – засмеялся Мо Жань. – Когда он сюда пришел, все четыре дома были свободны, но вместо самого лучшего он выбрал низенькую лачугу. Этот человек наверняка отличается скромностью и благородством. Если, конечно, он не полный болван.

Сюэ Мэн растерянно молчал.

Объяснение Мо Жаня звучало совсем недурно, но Сюэ Мэн не мог отделаться от ощущения, что ему с улыбочкой вонзили нож в спину. Если того человека следует считать скромным и благородным, потому что он выбрал убогую лачугу вместо хорошего жилища, то получается, что сам Сюэ Мэн – не кто иной, как малодушное ничтожество и вонючий жлоб?

Мо Жань, однако, даже не упомянул имя Сюэ Мэна, поэтому нельзя сказать, что тот открыто облил его грязью, но и спустить такое молодой господин Сюэ тоже не мог, поэтому впал в замешательство и весь покраснел.

– Как бы то ни было… я привык жить в домах получше, а не в полуразрушенных хибарах, – сдержанно произнес Сюэ Мэн, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно. – Если кто-то жаждет побыть образцом скромности, на здоровье, пусть ютится там. Мне не жалко.

С этими словами он развернулся и ушел, пылая возмущением.

Так четыре совершенно непохожих дома в маленьком дворе обрели жильцов.

Сюэ Мэн выбрал дом с северной стороны, самый добротный из всех, с побеленными стенами, черной черепицей и позолоченной притолокой. Мо Жань занял дом с западной стороны, стены у него были выложены из камня, а у входа росло пышное персиковое дерево в цвету. Чу Ваньнин же поселился в восточном домике, чьи бамбуковые стены по вечерам, облитые светом закатного солнца, блестели, будто нефритовые.

С южной же стороны, в скромной низенькой лачуге с тростниковой крышей, жил тот самый «образец скромности», которого они еще ни разу не видели.

Лихорадка у Чу Ваньнина до сих пор не прошла. Из-за сильного головокружения он почти сразу ушел отдыхать в свой бамбуковый домик. Сюэ Мэн какое-то время посидел с ним, но младший ученик Ся был не из тех, кто любит капризничать, ластиться к взрослым или слушать сказки. Он просто-напросто лег на постель, молча завернулся в одеяло, став похожим на маленький цзунцзы^[6] и уснул. Сюэ Мэн еще немного поторчал возле его кровати, но быстро заскучал, хлопнул себя по ляжкам и ушел.

Мо Жань тем временем вытащил во двор стул, уселся на него, повыше подняв ноги, закинул руки за голову и принялся с умиротворением любоваться закатом, рассеивающим вокруг золотистые отсветы.

Завидев вышедшего на порог Сюэ Мэна, Мо Жань спросил:

– Братец Ся уже спит?

– Ага.

– Жар спал?

– Если тебя так волнует его самочувствие, сходи и сам проверь.

Мо Жань со смешком ответил:

– Боюсь, мальчонка еще недостаточно крепко уснул и я разбужу его своим неуклюжим топотом.

Сюэ Мэн покосился на него и отметил:

– А ты, оказывается, способен признавать свои недостатки, вот это новость. Я-то думал, ты только и умеешь, как кошечки да собачки моей матушки, валяться во дворе в теньке и бездельничать.

– Ха-ха, а с чего ты взял, что я тут бездельничал? – со смехом отозвался Мо Жань и поднял на него глаза, вертя в пальцах цветок персика. – Сидя здесь и отдыхая, я между делом раскрыл одну потрясающую тайну.

По лицу Сюэ Мэна было видно, что он не хотел задавать Мо Жаню никаких вопросов, но ему все же стало любопытно.

Он долго терпел, сохраняя на лице каменное выражение, но потом, старательно делая вид, будто ему не так уж и интересно, все же спросил шепотом:

– Что за тайна?

Мо Жань поманил его рукой и с хитрым прищуром ответил:

– Подойди поближе, я тебе тихонько на ушко расскажу.

Сюэ Мэн неохотно подошел и по-простому наклонился к нему, позабыв о своем высоком положении.

Мо Жань приблизился к его уху и, хихикнув, прошептал:

– Хе-хе, попался, дурачок Мэнмэн.

Глаза Сюэ Мэна резко округлились. В ярости он схватил Мо Жаня за ворот и заорал:

– Ты мне наврал? Сколько тебе лет, дитятко?!

– Да где же я тебе наврал? – захохотал Мо Жань. – Я и впрямь раскрыл одну тайну, но не имею никакого желания тебе о ней рассказывать.

– Если я еще хоть раз поверю тебе, то разрешаю считать меня дураком! – огрызнулся Сюэ Мэн, нахмурив черные брови.

Юноши начали переругиваться, обиженно выпятив подбородки, и их перепалка все больше напоминала драку дворового пса с петухом. Мо Жань собирался со смехом сказать еще что-то обидное и сильнее распалить противника, но тут сзади раздалось чье-то слегка недоуменное «Хм!», а затем незнакомый голос произнес:

– Вы двое – из новоприбывших?

Голос звучал гораздо чище и звонче, чем у любого юноши.

Мо Жань с Сюэ Мэном разом обернулись и в алых отсветах заката увидели одетого в боевой костюм молодого человека. Полы его цзиньчжуана легонько колыхались на ветру.