Он открыл глаза не потому, что хотел ответить, а потому что почувствовал: вокруг что-то меняется. Не глобально – не как в день инцидента, когда весь город вздрогнул. Локально. Как будто кто-то чуть подтянул одну нитку в этой части сети.

В сквер вошёл мужчина в хорошем пальто. Не богатый, не бедный – тот самый средний класс, к которому городу особенно больно, когда у него что-то отнимают. На вид чуть за сорок, аккуратная стрижка, портфель, часы на запястье – большие, блестящие, демонстративные. Он остановился у автомата с кофе, бросил быстрый взгляд по сторонам, достал из кармана телефон – чёрное зеркало. На экране бегло мелькали уведомления. Мартин не видел текст, только узнаваемую структуру: сообщения, напоминания, новости. В каком-то из них, мельком, он успел различить собственную фамилию, но телефон тут же перелистнул дальше.

Мужчина ткнул пару кнопок, приложил карту к терминалу. Автомат задумчиво заворчал, начал лить ему в стакан коричневую, не слишком аппетитную жидкость. В это время мужчина поднял руку с телефоном, как будто собрался проверить почту, но вместо этого, по привычке, взглянул на часы.

Часы были умные. Дисплей мигнул, на мгновение показал крупно время – 15:32, под ним дату – 12.04.2025. Потом, как будто споткнувшись, сменил год на 2022. Секунда – и обратно. Мужчина нахмурился, слегка встряхнул запястье, как делают, когда техника подтупливает.

В тот же момент, по ту сторону сквера, со стороны другого проспекта, появился ещё один мужчина. Тоже в пальто. Тоже с портфелем. Того же роста. Та же линия плеч. Тот же профиль. Только пальто другого цвета, часы – старые, с циферблатом, а не экраном. Стрижка чуть длиннее. Вес немного меньше. Лет на пять.

Он шёл своей траекторией, не подозревая, что его маршрут пересекается с самим собой. Но город, похоже, знал.

Мартин замер. В голове впервые за день не было ни одной мысли. Тело узнаёт такие вещи быстрее, чем разум: микродвижение плеч, характерный наклон головы, когда человек слушает, но делает вид, что просто идёт. Он видел такое в зеркале. В отражениях витрин. На старых записях с камер наблюдения, которые просматривал по работе. Это был не просто похожий тип. Это был тот же человек. Только из другого слоя.

Первый, у автомата, в этот момент поднёс стакан к губам, обжёгся, поморщился. Второй, из дальнего угла, как раз вошёл в сквер, шагнул на дорожку. В какой-то точке их траектории должны были пересечься.

Мартин почти физически чувствовал эту точку. Как в центре перекрёстка, где сводит ноги от встречного ветра.

Он встал, неосознанно, на полшага, будто собираясь вмешаться, хотя не знал, как. Его движение заметила только старуха с собакой: та рванула в сторону, старуха выругалась. Всё.

Первый мужчина наконец отвлёкся от телефона и поднял взгляд – просто чтобы посмотреть, не идёт ли кто к нему навстречу. Увидел второго. На его лице нет медленного процесса узнавания. Там – мгновенное, электрическое: как если бы в голове система сравнения образов сработала со стопроцентным совпадением. Плечи его чуть дёрнулись, пальцы сжались вокруг стакана, кофе плеснулся.

– Да ладно… – выдохнул он почти беззвучно.

Второй тоже увидел его. Отреагировал иначе: замедлил шаг, как будто вдруг оказался перед зеркалом, которого не ожидал. Лицо побледнело. На долю секунды оба замерли, рассматривая друг друга.

Со стороны это могло выглядеть, как случайная встреча двоюродных братьев, очень похожих. Но воздух между ними сгустился. Мартин видел такое в других контекстах – когда человек вдруг в архивной записи замечал себя на заднем плане. Там была смесь любопытства и ужаса. Здесь – только ужас.

– Это… – первый чуть дрогнул. – Это шутка? – он обернулся, будто ожидая увидеть камеру, людей с микрофонами, скрытое шоу.

Никто не выходил.

Второй перекосил угол рта. Слова застряли. Он только покачал головой, как будто хотел сказать: «Нет. Это не шутка. Это я».

Они сделали шаг навстречу так, что между ними осталось расстояние вытянутой руки. Один был чуть старше, другой – моложе. У одного под глазами – более глубокие складки. У другого – чуть более прямой взгляд. Разница была не в годах, а в том, сколько ещё выборов ему предстоит сделать.

– Вы… – первым нашёл голос тот, что с умными часами. – Вы… кто?

Вопрос был идиотский и единственно возможный.

– Я… – второй сглотнул. – Я… ты.

Он сказал это без шутки, без улыбки. Так, как говорят имя. Старуха с собакой рявкнула: «Васька, тихо!» – и эта бытовая реплика прозвучала эхом, нелепо врезаясь в сцену. Васька коротко тявкнул, как знак: «Здесь».

Стекло автомата с кофе отразило обоих. На момент, когда они стояли почти вплотную, отражение сошло в одну фигуру: два силуэта наложились, сверившись по контурам. Но вот один чуть повернул голову – и отражение раздвоилось.

Часы на запястье старшего в этот момент снова дёрнулись. 15:33. Под цифрами побежала тонкая полоска уведомления: «Синхронизация времени… ошибка». Экран мигнул и на долю секунды показал год «2020». Младший, с механическими часами, рефлекторно глянул на свою стрелку. У него было 12:13. Полдень. Другая дата. Другая жизнь.

– Мужик, – вмешался какой-то подросток с наушниками, проходя мимо. – Классный косплей, конечно, но вы хоть в разные улицы встаньте, а то мозг ломается.

Он сказал это легко, не задумываясь. Для него всё, что не вписывалось в привычную картинку, автоматически относилось в раздел «контент»: флешмоб, пранк, вирусная реклама. Два одинаковых мужика в сквере? Прикольно. Надо снять. Он уже доставал телефон.

В этот момент младший резко отступил.

– Не подходи, – сказал он. Это «не подходи» было не угрозой, а просьбой. И самому себе тоже.

– Почему? – старший сделал шаг вслед. – Ты… откуда? – Интонация на «ты» была не грубой, а неправильно интимной. Как будто человек обращался к собственному отражению, которое вдруг заговорило.

– Оттуда, где ты ещё не успел… – младший запнулся, – …всё испортить.

Фраза прозвучала слишком громко. Слово «испортить» зависло над фонтаном, над арт-объектом, над стариком с крошками. Несколько голов повернулось. Люди не понимали, о чём речь, но почувствовали конфликт. Конфликты, особенно непонятные, притягивают больше, чем ток-шоу.

– Это бред, – пробормотал старший. – Так не бывает.

– Так уже, – невнятно сказал младший. – А ты… – он вдруг посмотрел вокруг, как будто только сейчас осознал, что происходит. Взгляд его скользнул по Мартину, задержался. – Ты это видел? – спросил он не у своего двойника, а у него.

Мартин поймал этот взгляд и на секунду ощутил странное – как если бы в сети, к которой он принадлежит, внезапно замкнули две линии с одинаковым адресом. Шорох, перегрузка.

– Да, – сказал он. – Вижу.

Старший тоже посмотрел на него. В его глазах мелькнуло: «Значит, я не сумасшедший». Сразу следом —: «А если он сумасшедший вместе со мной?»

– Вы… – он замялся, выбирая форму обращения. – Вы кто?

Ответ «следователь по временным аномалиям» прозвучал бы сейчас как издёвка. «Мертвец из новостей» – слишком много. Он выбрал самое простое.

– Прохожий, – сказал Мартин. – Тоже… – он чуть усмехнулся, – брак учёта.

Фраза попала в цель. Старший коротко хохотнул – нервно, на вдохе.

– Ага, – сказал он. – У меня, говорят, тоже. Сначала – одна жизнь, потом – другая. – В голосе пробилась злость. – В одной я не опоздал и успел ребёнка забрать из садика. В другой – да. И теперь мне три года объясняют, что «по документам всё правильно». – Он ткнул пальцем себе в грудь. – А я каждый день помню обе.

Младший молчал. У него, возможно, этот выбор ещё впереди. Или уже позади – в другой версии.

Кто-то на скамейке рядом нервно спросил:

– Вы… близнецы, что ли?

– Ещё хуже, – горько сказал старший. – Мы – варианты.

Это слово рассыпалось, как стекло. Варианты. Жизней. Решений. У него и у города.

Младший вдруг резко развернулся.

– Я ухожу, – сказал он. – Я здесь не должен… – он запутался в спряжении, – …задерживаться.

Слово «задерживаться» прозвучало особенно странно: как будто речь шла не о нём, а о времени, которое перетекло через эту точку.

Он пошёл прочь – быстро, почти бегом, лавируя между скамейками. Несколько человек обернулись ему вслед. Старший сделал шаг, будто хотел окликнуть, но не решился. Только выкрикнул ему в спину:

– Скажи хотя бы… – голос дрогнул. – Я… всё равно…?

Младший на секунду замедлил шаг. Не оборачиваясь, сказал:

– Ты – да. – И после паузы: – Это город… не всё равно.

И исчез за кустами, за выходом из сквера, за рекламным щитом. Просто ушёл. Не растворился, не вспыхнул – просто вышел с кадра.

Старший остался стоять. Кофе в его руках давно остыл. Ветер шевелил полы его пальто. Люди вокруг постепенно расползались, решив, что сцена закончена или была частью какого-то экспериментального театра. Подросток с наушниками так и не успел нажать «запись»: телефон завис в руке, экран моргал. На нём как раз появилось сообщение: «Ваша система времени была успешно скорректирована». Он стукнул по корпусу, оживляя.

Старуха с собакой пробормотала: «С ума все посходили», – и потащила Ваську дальше. Старик с крошками пригляделся к пустой дорожке, где только что был второй мужчина, и медленно перекрестился.

Старший повернулся к Мартину. Взгляд его был выжженным.

– Вы это… точно видели? – спросил он.

– Да, – ответил Мартин. – И, к сожалению, не первый раз. – В какой-то из жизней.

Он не стал уточнять, в какой. Не стал рассказывать про собственные отражения, про лифт, где рядом с ним ехал он же, только моложе, в другой рубашке. Про комнату в «Хронос», где камера писала две версии одного и того же события. Пусть у этого мужчины будет своя приватная травма, не без очереди.

– Значит… – тот глубоко вдохнул. – Значит, я не просто… – он поморщился, – …сошёл с ума из-за ток-шоу.

– Нет, – сказал Мартин. – Сумасшествие – роскошь тех, кто живёт в одном времени. У нас… – он чуть развёл руками, показывая на сквер, на город, – …другой диагноз.

Мужчина хрипло хмыкнул. Посмотрел на часы. Там наконец стабилизировались: 15:35, год – 2025. Стрелки не дергались.

– А это… – он кивнул в сторону выхода, куда ушёл его вариант, – …что было?

Мартин посмотрел на арт-объект из труб – сеть, узлы, пересечения. На сухой фонтан, на радиоточку, где всё ещё обсуждали его, Лисова, как теоретическую проблему. На свет в окнах домов вокруг: в одних кто-то готовил ужин, в других – балансировал бюджеты, в третьих – писал отчёты о «локальных временных смещениях».

– Это, – сказал он наконец, – город вспомнил одну из своих версий. И не смог спрятать.

Мужчина кивнул, будто принял этот ответ как максимально честный из возможных. Выкинул в урну остывший кофе, ещё раз бросил взгляд в сторону, где исчез его младший двойник, и пошёл прочь. Шёл он чуть иначе, чем входил: осторожнее. Как человек, который только что увидел в себе нечто, о чём не просил.

Мартин остался на скамейке, чувствуя, как вокруг сквера дрожит невидимая сеть. Провода над проспектом, камеры на углах, телефоны в карманах. Всё это запомнило происходящее. Зафиксировало. Сохранит. Добавит к архиву: «Случай №…: субъект встретил собственную версию, несовпадающую по возрасту и биографии».

Город пополнил своё хранилище конфликтующих воспоминаний. Ему нравилось хранить такие вещи. Ему нравилось пересматривать их по ночам.

Из сквера он вышел не сразу. Сначала просто встал, опёршись ладонями о край скамейки, подождал, пока воздух перестанет звенеть от только что увиденного. Мужчина с двумя жизнями уже растворился в потоке, подросток наконец добил телефон и включил музыку, радио переключилось на рекламу. Город сделал вид, что ничего особенного не произошло. Город всегда делает вид.