– А я читала, – возражала женщина, – что он наоборот пытался остановить. И что без него вообще бы нас откатило, как тот поезд, назад. – Она посмотрела на схему. – В восемнадцатый ещё какой-нибудь.

– Ну да, – фыркнул тот. – У каждого свои сказки.

– Может, его вообще не было, – вмешалась третья, худенькая девушка с рюкзаком, которая до этого молча шла рядом. – Типа коллективный образ. Много людей, один Лисов. – Она пожала плечами. – Так проще.

Они прошли мимо него, не узнав. Или сделав вид.

«Может, его вообще не было». Город, похоже, готов был принять и эту версию. Помимо «героя» и «террориста» – ещё один вариант: «фантом». Мартин вдруг очень ясно почувствовал, как у него из рук выскальзывает право на собственную историю. Он был интерфейсом даже в этом: через него соединялись чужие рассказы, отчёты, статьи, личные трагедии и удобные оправдания. Он стал местом, где сеть городского времени срастила свои противоречия.

Он уже не был человеком с одной биографией. Он был местом в чужой памяти. Узлом, в котором время, как зеркало, показывало сразу всё – и не обязано было выбирать.

Он не запоминал, по какой именно лестнице поднимался наверх. В метро все выходы похожи: двухъярусные эскалаторы, усталые лампы, запах железа. Но когда он оказался на поверхности, город уже был другим. Другой перекрёсток. Другая площадь. Другой воздух – более холодный, более широкий.

Он уже видел это место. Но не так.

Когда-то здесь проводили торжественные митинги: флаги, сцена, речи. Он тогда смотрел трансляцию по внутреннему каналу «Хронос», не выходя из своего кабинета. Теперь площадь выглядела как лобная часть города. В центре – высокий стеклянный обелиск, внутри которого пульсировали строки текста, как светящиеся сосуды. Внизу на постаменте – надпись: «Мемориал времени». Чуть ниже, мелко: «Жертвы и участники событий 12.04.20…» – две последние цифры, как всегда, не могли договориться.

Вокруг обелиска ходили люди. Кто-то фотографировал, кто-то просто проходил мимо, даже не поднимая головы. На нескольких лицах читалась привычная смесь раздражения и суеверного уважения, с которым смотрят на государственные монументы: «Пусть будут, лишь бы не трогали».

У основания обелиска стояли интерактивные панели. Низкие тумбы с чёрным стеклом, приподнятые под углом. На них бегала бегущая строка: «Найдите своих. Введите имя. Сеть помнит». Внутри этих слов что-то кольнуло. Сеть помнит. Да, сеть помнит. Но как?

Он подошёл ближе, будто просто проходил. Одна из панелей как раз была свободна. Экран потемнел, потом зажёгся, показывая приветствие: «Единый реестр временных потерь и заслуг». Внизу две кнопки: «Поиск» и «О проекте». Он вспомнил, что уже видел этот интерфейс – в тех бумагах, что мелькали у Инны Сергеевны, в каких-то презентациях. То было «на стадии разработки». Теперь – стоит посреди площади.

Пальцы сами ткнули в «Поиск».

Появилась клавиатура. Гладкие прямоугольники букв. Он набрал свою фамилию. Л-И-С-О-В. Каждая буква вспыхивала чуть позже, чем он касался. На секунду появлялся вариант «Лисов?», потом «Лисов*», будто система сама сомневалась.

Он нажал «Ввод».

Экран задумался. Появилось слово «Синхронизация…», маленький кружок начал вращаться. За это время к панели подошёл кто-то ещё – мужчина в пуховике, с табличкой под мышкой, видно было, что он пришёл сюда по делу. Он остановился на расстоянии, не вмешиваясь, но уже читая, что там вылезет. Люди всегда читают чужие поисковые запросы, особенно у мемориалов.

Результат появился рывком. Список. Вверху крупно: «Найдено записей: 3». Ниже – три строки, как три версии.

«Лисов Мартин Викторович – статус: погиб. Роль: участник ликвидации аварии. Классификация: герой. Подробнее».

«Лисов Мартин Викторович – статус: погиб. Роль: сотрудник, допустивший нарушение протоколов. Классификация: лицо с частичной ответственностью. Подробнее».

«Лисов Мартин В. – статус: неизвестен/оспаривается. Роль: возможный интерфейс “Синхрон”. Классификация: информация ограничена. Подробнее».

В какой-то из жизней он бы рассмеялся: идеально. Три в одном. Герой. Виновник. Баг.

Возле него мужчина в пуховике тихо присвистнул.

– Вот те на… – пробормотал он. – И как их теперь в один гроб… – он осёкся, поймав на себе взгляд Мартина. – Извините.

– Ничего, – ответил Мартин. – Я сам не уверен, в какой из них лежу.

Он нажал на первую строку. Экран послушно развернул «героическую» биографию. Фото – официальное, с нейтральным фоном. Дата рождения – совпадает. Дата смерти – 12.04.2022. Ниже текст: «Следователь отдела временных аномалий. В критический момент, рискуя собственной жизнью, осуществил ручное отключение части системы “Синхрон”, благодаря чему удалось избежать полного коллапса городской временной сети. Награждён посмертно…» – ниже шла перечень медалей и благодарностей, которые он никогда не видел. Может, их вручали пустому месту на сцене.

Под текстом – раздел «Личные воспоминания». Комментарии. Как под статьёй.

«Спасибо вам, мой отец вернулся домой!»

«Я там работала, помню только свет. Говорят, вы нас вывели».

«Не знаю, кто вы, но без вас нас бы не было».

Несколько комментариев были помечены как «оспариваются», под ними серели тени удалённых слов.

Он пролистал ниже. Там, мелким шрифтом, значилось: «По данным граждан, в некоторых версиях событий Лисов не успел выполнить указанные действия, что привело к иным последствиям. Эти свидетельства хранятся в разделе спорных записей».

«В некоторых версиях». Мемориал честно признавался, что память у города многоядерная.

Он вернулся к списку и коснулся второй записи. Биография сменилась. Фото – то же, только сверху добавили тонкую красную рамку. Дата смерти – уже 12.04.2023. Текст другой: «Сотрудник, допустивший критическое нарушение протоколов безопасности при работе с экспериментальной системой “Синхрон”. Именно его действия, по версии следствия, стали одной из причин нестабильности временного ядра. Уголовное дело закрыто в связи с гибелью фигуранта».

Никаких медалей. Зато раздел «Общественные отклики» выглядел иначе.

«Из-за таких, как ты, у меня нет сестры».

«Сжёг нам время и исчез».

«Почему нам говорят, что он герой? Он преступник».

Между комментариями попадались и другие:

«Я был там. Без него было бы хуже».

«Не знаю, виноват ли, но делал он всё не один».

Система пыталась балансировать даже здесь, на кладбище текста.

Он не стал задерживаться. Коснулся третьей строки – той, где статус «оспаривается». Экран слегка мигнул, как будто присматриваясь к нему внимательнее.

Фон стал темнее. Фото – другое: не официальное, а выдернутое откуда-то из внутреннего отчёта: он в профиле, в полумраке, свет от монитора на лице. Под фото – минимальная информация: «Первые эксперименты системы “Синхрон” подразумевали участие ограниченной группы людей, выполнявших функцию интерфейса между человеческим восприятием и временным потоком. Детали засекречены. По некоторым данным, Лисов М. В. был одним из таких “узлов”. Его статус после инцидента – предмет спора. В ряде записей считается погибшим, в других – интегрированным в сеть».

Под этим – пустое белое поле. Раздел «Отзывы» отсутствовал. Вместо него – надпись: «Комментирование недоступно».

Во время чтения он чувствовал, как в пальцах зудит. Как будто экран не просто выдаёт данные, но и в ответ считывает что-то из него. Где-то за пределами площади, в серверных, в ядрах, в тёмных комнатах, кто-то смотрит на графики: «Узел 01 активен».

– Ого, – сказал мужчина в пуховике, перегнувшись через плечо. – Вы прям отдельной строкой. – Он задумчиво почесал затылок. – И кем вы всё-таки были?

Вопрос прозвучал почти буднично.

– Зависит от того, какой экран вы читаете, – ответил Мартин. – Здесь я, кажется, уже трое.

Мужчина хмыкнул.

– А у меня всего один, – сказал он, чуть с грустью. – Жена. Погибла. – Он кивнул на обелиск. – Тут её тоже дважды, кстати. В одном – погибла в тридцать девять, в другом – в сорок два. Я посчитал. – Он усмехнулся криво. – Три года разницы на бумаге. А для меня – она всё равно ушла тогда, когда ушла. И никакая зараза это не перепишет.

Он говорил без злобы, как человек, который уже поссорился с календарём и вышел победителем – в своём маленьком круге.

– Нам говорили, – продолжил он после короткой паузы, – что этот реестр сделан, чтобы «примирить версии». – Он показал два пальца, в воздухе, как кавычки. – А по мне, так он только напоминает каждый раз, что никто так и не решился выбрать.

Он отступил, давая место другим, и пошёл к обелиску, к стеклу, в котором, возможно, отражался его единственный, неоспариваемый личный «до» и «после».

Мартин остался у панели. Внизу экрана, под биографиями, мелькнули маленькие кнопки: «Родственники», «Свидетельства», «Документы». Он ткнул «Родственники», почти не надеясь – просто потому, что пальцу было куда двигаться.

Система послушно раскрыла новый блок. «Связанные записи», – сказала подпись. В списке, среди других фамилий, он увидел ту, от которой веяло другим временем: «Лисова Н.А. – статус: мать. Статус жизни:…» – тут цифры и буквы начали плавиться на глазах. Сначала было: «жива, получает компенсацию». На его глазах текст дернулся, стал: «умерла, дата смерти 2024». Ещё рывок – «данные уточняются».

Он вцепился пальцами в край панели, чтобы не ткнуть туда ещё раз. Экран слегка задрожал, будто почувствовал его напряжение.

В одной версии мира его мать лежит в палате, смотрит в потолок, иногда узнаёт его, иногда – нет. В другой – её записали в список жертв, как «пожилую женщину, не выдержавшую последствий временного стресса». В третьей – она ещё даже не дожила до этого возраста. Мемориал честно показывал все три, потому что не мог удалить ни одну. Ему было всё равно, что человек между этими строками стоит сейчас в плотной, холодной тени обелиска и впервые за день действительно чувствует, как из-под ног уходит время. Как грунт.

«Я должен проверить», – сказал один голос. «Я не должен проверять», – сказал другой.

В той жизни, которую можно назвать «ещё не до конца прожитой», я так и не поехал к ней сразу. Я зачем-то сначала пошёл в отдел, на работу, в «Хронос», решил, что всё это «надо оформить». Мать подождёт. Время подождёт. Мне казалось, у меня ещё есть и то, и другое.

Он резко отдёрнул руку от панели, словно от горячего. На экране мелькнуло: «Сессия завершена. Спасибо, что доверяете нам свои воспоминания». Последняя фраза выглядела особенно издевательской.

К панели тут же придвинулся подросток с капюшоном. «О, давай твоего деда поищем», – сказал он подружке. Их пальцы забегали по экрану, уже стирая его присутствие. Мемориал жадно принимал новые запросы.

Он отошёл на шаг, потом ещё. Обелиск сверху вниз был покрыт тонкими, едва заметными линиями – как трещинами в льду. По этим линиям бегали световые импульсы, соединяя имена, даты, события. Сеть. Каждый «герой», каждая «жертва», каждый «частично виновный» был узлом. В одном из пересечений, где линии сливались и путались, маленькими буквами мерцало «LISOV.M». Если приглядеться, эта подпись двоилась. В одном слое она была чёткой, в другом – размытой.

Площадь жила своим поздним днём. Слева – здание администрации, там, где когда-то заседали комиссии по каким-то совсем другим поводам. Теперь на фасаде висел огромный баннер: «Город помнит. Город благодарит. Город прощает». Под каждым глаголом – маленький знак «*». Внизу, мелким шрифтом, пояснение: «*при наличии подтверждённых данных».

Он усмехнулся. Память с оговорками. Прощение – при наличии документов.

На ступенях администрации трое мужчин в строгих костюмах курили, сбившись в маленький треугольник. Один держал планшет, другие заглядывали. Мартин по привычке уловил обрывки.

– …говорю тебе, опять всплыл в системе.

– Да быть не может. Его же…