Они прошли мимо стойки регистратуры. За стеклом – другое маленькое государство, где рулит женщина с короткой стрижкой и бирюзовым лаком на ногтях. Она смотрела в монитор, но глаза уже видели его: отражение выдало. На её экране вспыхнуло окно с предупреждением: «Обнаружено несоответствие записей. ID: LISOV.M.V. Статус: DECEASED / ACTIVE. Требуется вмешательство оператора». Она покосилась на всплывашку и машинально нажала «Отложить». Сообщение исчезло – на секунду. Потом всплыло снова. «Отложить». Исчезло. Всплыло. Отражение на чёрной поверхности пластика кассового аппарата повторяло этот танец, только в другом ритме.

– Это про меня? – спросил он, когда они миновали стойку.

– Про нас, – отозвался Кравчук. – Система не любит, когда реальность ведёт себя… – он поискал вежливое слово, – …нестандартно.

«Она ревнует», – подумал Мартин. Внутренний голос, которому нравилось антропоморфизировать механизмы, шепнул: «Время вообще ревниво. Особенно, когда кто-то пытается жить вне его графика».

Они свернули в боковой коридор. Здесь было тише. Меньше людей, больше дверей с нейтральными табличками: «Тех. помещение», «Склад», «Комната отдыха персонала». На одной из дверей висело зеркальце – дешёвое, с пластиковой рамкой, вероятно, чтобы кто-то мог поправить волосы перед сменой. В этом зеркальце он увидел себя ещё раз – но не один. За его плечом стоял другой он, молодой, с чуть другими морщинами у глаз и другим шрамом на подбородке. Молодой Мартин смотрел на него внимательно и молча. Их взгляды встретились. Отражение моргнуло первым. Потом картинка распалась на блики от ламп.

Он не стал спрашивать, видел ли это кто-то ещё. Ответ был очевиден.

– Здесь, – сказал доктор, остановившись у двери с надписью «Палата временного наблюдения № 3». – Не лучший отель, но… – он развёл руками. – У нас всегда были проблемы с условиями для… особых случаев.

Мартин хотел сказать, что его устраивает всё, где есть горизонтальная поверхность и выключатель света. Но тут увидел рядом с табличкой маленький прямоугольник считывателя. Пластик, красный светодиод. Надпись мелкими буквами: «СИНХРОН: локальная точка доступа». Он потянулся к ней пальцами, неосознанно, как тянутся к знакомой кнопке в лифте.

– Не надо, – быстро сказал Кравчук, перехватывая его руку. – Это… – он замялся, – …старое. Отключено. Формально.

– Но всё ещё питается, – добавил доктор, глядя на едва заметное свечение под пластиком. – Здесь когда-то стоял один из модулей интерфейса. – Он посмотрел на Мартина так, словно хотел сказать ещё что-то, но передумал.

Мартин почувствовал под кожей ладони лёгкое покалывание – фантомное или нет. Как будто за считывателем ждало что-то, что давно с ним знакомо. Возможно, там, за стеной, была часть той самой сети, к которой его однажды уже присоединили. В одном из «до».

– Вы… собирались делать из меня интерфейс, – сказал он вслух, даже не задумываясь. Фраза просто всплыла, как давно записанная.

Доктор вздохнул.

– Не из вас, – устало ответил он. – Вместе с вами. – И добавил ещё тише: – Время всё равно искало кого-то. Мы лишь… предложили ему кандидатов.

Фраза «время искало» зацепилась за что-то внутри, как крючок. В какой-то ночи, много лет назад, он действительно слышал эти слова. Может быть, именно из этих уст. «Ты смотришь на время не как на линию, Мартин. Ты видишь узор. Таких мало. Из тебя получится идеальный интерфейс». Тогда это казалось комплиментом. Теперь – диагнозом.

– Сейчас не трогаем, – подвёл черту доктор, кивнув на считыватель. – Сначала посмотрим, что с вами, без… – он поискал подходящее слово и не нашёл, – …подключений.

Он открыл дверь. Внутри – узкая комната, две койки, шкаф, стол, маленькое окно под потолком, за которым виднелся только кусочек неба и обрезанная линия соседнего корпуса. Стены серые, не запоминающиеся. На стене, напротив кровати, по чьей-то прихоти приклеено глянцевое фото морского побережья: волны, горизонт, солнце, зависшее на уровне, где ещё не закат и уже не день. Фотография была немного перекошена, и горизонт на ней уходил в сторону, как стрелка времени, потерявшая север.

– Комната без часов, – отметил Мартин вслух, входя.

– Нам казалось, так безопаснее, – честно ответил доктор. – Люди, у которых время… – он неопределённо повёл рукой, – …ведёт себя странно, плохо реагируют на тикающие предметы.

Он подошёл к окну, поднял голову. В стекле отразился кусочек его лица, кусочек потолка, кусочек коридора за спиной. На долю секунды в этом крошечном зеркале мира возникла другая картинка: он, лежащий на этой же кровати, подключённый к проводам, в окружении людей в масках; мониторы, мигающие зелёным, и тот же фотообой с морем, только свежий, без пузырей на клею. Сцена мигнула и исчезла. Мартин не был уверен, видит ли он прошлое, будущее или один из тех вариантов, которые никогда не сложились.

– Сколько времени? – спросил он, стоя спиной к ним.

– По каким часам? – автоматически уточнил Кравчук, затем смутился. – Сейчас… – Он посмотрел на своё запястье. Там цифры были вполне конкретны. – По локальному – шестнадцать ноль семь.

– А по городскому ядру – пятница, три года назад, – пробормотал доктор. – Если верить отчётам. – Он махнул рукой. – Забудьте. Это не то, чем надо забивать голову в первый день… возвращения.

Слово «возвращение» прозвучало двусмысленно. Из небытия? Из проекта? Из другого времени? Из смерти? Он не уточнял. Любой вариант был одновременно верен и нет.

Инна посмотрела на его рубаху, на босые ноги, на следы от браслета на запястье.

– Я распоряжусь, чтобы вам принесли одежду, – сказала она, почти официально. – И пропуск. Временный. – «Временный» снова прозвучало как приговор. – Внутренний. – Она помедлила. – На город пока… – она качнула головой, – …рано.

Он кивнул. Внутри что-то коротко возразило: «Мне нужно на улицу. Мне нужно увидеть, что там». Но более громкий голос – осторожный, следовательский – сказал: «Сначала осмотрись здесь. Дом, в котором ты умер, имеет право на первый взгляд».

– Если что-то… – начал доктор и замолчал, не найдя формулировки для «если время снова начнёт вокруг вас вести себя не так». – Просто звоните. Или нажимайте кнопку, – добавил он, показав на старый, ещё аналоговый звонок у кровати. – Мы рядом.

Они вышли, оставив его одного. Дверь закрылась с тихим щелчком. В комнате остались горизонтальная поверхность, фотообой с кривым морем, окно в узкий кусочек неба – и он. Мартин сел на кровать. Матрас отозвался тихим вздохом, будто уже помнил чей-то вес. Он провёл ладонью по покрывалу. Ткань была шершавая, но не неприятная. Обычная. Живая.

В отражении оконного стекла он увидел себя сидящим – и тут же увидел чуть сдвинутую версию этой же сцены: он сидит, но в другой позе, с опущенной головой, с каплей крови на руке, которая сейчас чиста. В одном слое реальности он ещё не знает, что объявлен мёртвым. В другом – уже. В третьем – лежит, подключённый к системе, и всё это только ему снится. Между этими слоями – тонкая, почти невидимая пленка, которую время использует как зеркало.

Он опустил ноги на пол, ещё раз оглядел комнату. Без часов. Без календаря. Без указателей, где «до», где «после». Только он, горизонт на фото и узкий прямоугольник неба. В голове всплыло слово: «узел». Он усмехнулся сам себе.

– Узел, который забыли развязать, – сказал он в пустоту. – Или наоборот, завязали слишком туго.

Комната не ответила. Но где-то в глубине здания что-то коротко щёлкнуло, как переключатель, и по потолку пробежала лёгкая вибрация. Как если бы сеть, к которой он чувствовал себя подключённым даже без проводов, отметила: «Сигнал восстановлен. Объект… человек… узел… вернулся в систему».

Он какое-то время просто сидел, ничего не делая. Это «ничего» на самом деле состояло из множества мелких наблюдений: как тень от окна медленно ползёт по стене, хотя солнца он не видел; как на фотообое волна, застывшая навсегда, вдруг кажется на полтона ближе; как собственное дыхание то совпадает с шорохом вентиляции, то отстаёт от него.

Он лег, вытянулся на кровати, положил ладонь себе на грудь. Сердце билось ровно, скучно, как исправный метроном. Никто бы не догадался, что этот прибор уже три года числится сломанным.

«Хорошо бы уснуть», – подумал он. Просто провалиться в нормальный, человеческий сон, где время хотя бы делает вид, что подчиняется правилам. Глаза закрылись. Темнота под веками оказалась плотной, вязкой. В ней сразу всплыли лица – обрывками: мать, молодая и смеющаяся, потом – та же, с седыми корнями на висках и пустым взглядом, потом – чужая женщина с похожими руками, которой он никогда не встречал. В одном мире его мать умерла давно, в другом – лежала в палате, держась за остатки памяти; в третьем – ещё не успела состариться. Время, как всегда, не утруждало себя выбором одной версии.

Он перевернулся на бок, поджал ноги. Пружины тихо скрипнули – звук шёл сразу из двух мест: из-под него и из соседней, пока пустой кровати, будто там тоже кто-то ворочался. Он открыл глаза. Комната была та же. Только фотообой с морем чуть сместился: линия горизонта стала ровнее, но солнце оказалось выше. Мартин не был уверен, действительно ли это так или мозг решил подкорректировать картинку по своему вкусу.

Он сел, опустил ноги на пол, потянулся к тумбочке. Верхний ящик не был закрыт на ключ. Внутри – стандартный набор: пластиковый стакан, ещё один, сложенная пополам бумажная салфетка, старый, давно исчеркавшийся одноразовый блокнот и ручка. Блокнот был не из тех, на которых записывают, сколько раз дали таблетку; это был тот тип дешёвой полиграфии, который выдают на конференциях и забывают в гостиницах.

Он раскрыл его. Первые страницы – пустые. Дальше – несколько строк, написанных торопливым, нервным почерком. Чернила расплылись от пальцев или влажности, но некоторые слова читались: «сеть», «узел», «поток», «интерфейс». На одной странице – простая, почти детская схема: круг в центре, от него – линии к другим кружкам. Над центральным было написано: «Я?» – с вопросительным знаком. Рядом – стрелка и слово «Синхрон», зачёркнутое одним, потом вторым штрихом.

Он провёл пальцем по этому «Я?». Чернила были давно засохшими, но подушечка пальца всё равно ощутила лёгкую шероховатость, как шрам от старой надписи. Почерк показался ему знакомым – не настолько, чтобы сказать: «мой», но достаточно, чтобы внутренний голос шепнул: «Ты это уже видел. Или напишешь позже».

Он пролистал дальше. На последней странице крупно, по диагонали, было выведено: «Он ест время, но что делает с памятью?» Ниже – ответ, перечёркнутый так, что буквы угадывались только наполовину: «Хроно…» и ряд кривых. Он закрыл блокнот, как закрывают чужой дневник. Если это писал он сам – в другой версии жизни – тем более не хотелось подглядывать.

В нижнем ящике нашлось ещё кое-что: зелёный пластиковый браслет с датой трёхлетней давности и штрихкодом. На нём было написано только: «Субъект 01». Без имени. Он положил браслет рядом с тем, который снял с руки. Один: LISOV M, другой: 01. В сумме получалось оскорбительно просто.

Он поднялся, подошёл к двери. Ручка была такой же нажимной, как у входа в кабинет. Снаружи – глухо. Шаги иногда проходили по коридору, но создавалось впечатление, что шумы доходят до него с лагом, как если бы он находился в странной буферной зоне между двумя потоками времени. Ощущение было знакомое. Как в детстве, когда он лежал в комнате и слушал, как за стеной мать разговаривает по телефону, и иногда слова догоняли друг друга не в том порядке.

Он нашёл глазами кнопку вызова – круглая, с вытертым рисунком колокольчика. Протянул руку. Светодиод над кнопкой вспыхнул зелёным ещё до того, как он дотронулся. Он остановился. Палец застыл в воздухе. Свет моргнул ещё раз и погас. Будто система уже поняла его намерение и передумала реагировать.

– Не надо, – сказал он пустой комнате. – Я просто проверял.

Он всё-таки нажал, уже из принципа. На этот раз свет загорелся с небольшой задержкой. В коридоре что-то пискнуло. Через минуту (или пять – периоды стали ненадёжными) дверь чуть приоткрылась, и в щель заглянула та же медсестра, что привела его к доктору.

– Всё в порядке? – спросила она.

– Я хотел узнать… – он поискал подходящее слово. – Который сейчас… день?