Судный день (страница 7)
Окружной прокурор был бледен и обливался потом. Избытком веса он не страдал, скорей наоборот. Корн постоянно выглядел худым и каким-то больным. Казалось, будто его кожа цвета костяного фарфора постоянно покрыта тонким слоем пота. Корн всегда предпочитал держаться подальше от солнца. Вытащив из нагрудного кармана носовой платок, он вытер шею и лоб.
– Пора бы вам уже привыкнуть к жаре, – заметил Ломакс.
– Я ее просто ненавижу. Всегда ненавидел и буду ненавидеть.
– В чем проблема? Я уже говорил вам, что с Коди Уорреном дело решенное. Никто его никогда не найдет.
– Дело не в Уоррене. Ну, по крайней мере, не только в нем.
И опять этот запах накатил на Ломакса, словно кирпичная стена, обрушившаяся ему на голову.
– Нет, речь идет о том, кто его замещает. Я слышал, что сюда приезжает какая-то важная птица из Нью-Йорка, чтобы задать нам перцу в деле Дюбуа.
– Я бы не беспокоился на этот счет. Дюбуа схвачен крепко-накрепко. Каким бы распрекрасным адвокатом ни был этот городской парень, он не сумеет добиться оправдательного приговора, тем более при наличии признания.
– Меня совсем не это заботит. У Дюбуа ни родни, ни связей в Нью-Йорке, а у его матери ни гроша за душой. Меня заботит то, на какие шиши вообще наняли этого адвоката. Есть что-то, чего мы не знаем. Что мы упускаем из виду.
– Вы хотите, чтобы я поговорил с Дюбуа?
– Да уж изволь. Наверное, стоит дать Дюбуа понять, что последнее, что ему нужно, – это чтобы какой-то там пафосный адвокат усугубил его положение. Да, кстати: мне еще нужно подготовить к суду бывшего сокамерника Дюбуа, Лоусона.
– Учитывая показания Лоусона и все остальное, этого с головой хватит, чтобы добиться своего при любом составе присяжных. Не переживайте из-за этого городского парня.
Корн быстро вышел из тени и встал перед шерифом, нависая над ним. Ломакс отступил на шаг, сердце у него забилось чаще. При необходимости Корн мог двигаться очень быстро. Словно паук, когда тот чувствует, что в его паутину угодила муха. Вот что ощутил сейчас Ломакс – как будто только что задел какую-то тонкую липкую нить и разбудил что-то голодное, что могло поглотить его в любой момент. Бросило в пот, во рту пересохло, как будто вместо леденца он сунул в рот сухой шершавый камешек.
Когда Корн заговорил, то понизил голос, как будто дрессировал собаку:
– Думаешь, я боюсь Мистера Нью-Йорка? Я там родился и вырос, я знаю этих парней! Я могу одолеть их в любой день в зале суда. И не смей думать иначе, ни на секунду!
– Я не хотел вас обидеть, мистер Корн, – поспешил ответить Ломакс, отводя взгляд, чтобы не смотреть в его мертвые глаза. – Я просто хотел сказать, что не стоит спешить. Если пропадут сразу два адвоката, работающие над одним и тем же делом, в этом городе будет кишмя кишеть ФБР.
Корн кивнул ему со словами:
– Я понимаю твою точку зрения, но ФБР ни черта не найдет. Как и в тот раз. Если я решу, что Флинну пора слиться с горизонта, исчезнуть, вы ведь окажете мне такую любезность, шериф? Мы уже говорили об этом. Враг правосудия – это наш враг. Ты сам видел, что Дюбуа сотворил со Скайлар Эдвардс. Ему это не сойдет с рук. И если кто-то встанет у нас на пути…
Ломакс кивнул, устремив взгляд куда-то вдаль. Он первым из копов прибыл на место происшествия, когда было обнаружено тело жертвы. Он своими глазами видел, насколько ужасно было растерзано ее тело. Задержание Энди Дюбуа не заняло много времени, и Ломакс довольно быстро выбил из него признание. А затем пришло это хреново заключение независимого судмедэксперта, и Дюбуа уже вписывался в это дело не так хорошо, как хотелось бы. Но было поздно что-либо менять. Ему уже было предъявлено обвинение, а Корн окончательно укрепился в мысли, что Дюбуа и есть искомый убийца. Последовала короткая дискуссия о дальнейшем расследовании в отношении альтернативных подозреваемых, но Корн и слышать об этом не хотел. Признание Дюбуа автоматически ослабило бы дело против любого другого подозреваемого.
– Нельзя допустить, чтобы хоть что-то воспрепятствовало нам добиться смертной казни для Дюбуа. А пока что постарайся разузнать про этого Флинна все, что только возможно. Как закончишь, сразу звони. Да, и еще кое-что…
Ломакс натужно сглотнул – в горле у него настолько пересохло, что это причиняло боль.
– Проследи за тем, чтобы Флинна ждал теплый прием, когда он появится в городе.
С этими словами Корн повернулся и двинулся обратно к своей машине. Ломакс резко выдохнул, и мелкие капельки пота, собравшиеся у него на усах, взметнулись в воздух. Сняв шляпу, он обнаружил, что она тоже насквозь промокла от пота.
Прежде чем уйти, Ломакс в последний раз глянул на реку. Там не было ничего, кроме аллигаторов, черепах и всякой мертвечины. Над болотами и поросшими мхом деревьями нависал низкий туман, словно земля была затянута тонкой паутиной.
Чем дальше уходил Корн, тем слабее становился запах разложения. Ломакс не спеша вернулся к своему пикапу, распахнул дверцу и уселся за руль. Стоило повернуть ключ зажигания, как сразу же загремело радио. Радиостанция, транслировавшая классическую рок-музыку, на этой неделе гоняла треки «Роллинг стоунз». Закинув правую руку на спинку пассажирского сиденья, он обернулся к заднему стеклу кабины и принялся сдавать задним ходом по заросшей колее, пока Мик Джаггер вежливо интересовался, не разрешит ли он ему представиться [11].
Выехав задним ходом на шоссе, где можно было развернуть машину, Ломакс убрал ногу с педали газа. Он уже чувствовал запах горящего сцепления, но остановило его не это. Появилась некая мысль, которая заставила его резко ткнуть ногой в педаль тормоза.
Он вынул ключи из замка зажигания, повертел их в своих толстых красных пальцах. На кольце висела кроличья лапка – подарок от его жены Люси на первый день в должности шерифа. Она сказала, что эта лапка принесет им обоим удачу. И впрямь: Ломакс всегда возвращался домой целым и невредимым, в конце каждой своей смены. Чего нельзя было сказать о Люси…
Прикосновение мягкого меха к пальцам освободило застрявшее в груди дыхание. Показалось, будто стало немного прохладней. Ломакс вставил ключи обратно в замок зажигания, завел глухо рыкнувшую «восьмерку» и резко развернулся, провернув задние колеса. Бывали дни, когда ему хотелось, чтобы можно было развернуть не только автомобиль, но что-то гораздо большее. Некоторые из дорог, по которым катилась его жизнь, были с односторонним движением – ни остановиться, ни развернуться, ни сдать хотя бы немного назад.
Некоторые вещи невозможно отменить или исправить.
Через несколько минут Ломакс уже был на окраине Бакстауна. Свернув на перекрестке перед первым же светофором, он поехал домой. Его дом, старый особняк в колониальном стиле, за последние несколько лет был полностью отреставрирован. Все деревянные доски обшивки заменили и покрасили в другой цвет. Это был домик с картинки на открытке, с четырьмя спальнями, из которых использовалась лишь одна. Оставив пикап на подъездной дорожке, Ломакс выбрался из него и увидел Люси, сидящую на террасе. Новенькие москитные сетки защищали ее от большинства вьющихся в воздухе насекомых. Она сидела в своем любимом деревянном садовом кресле с широкими подлокотниками, опустив на колени руки с неподвижными спицами – вязание и моток красной шерсти лежали у ее ног.
– Ну и жарища… Проезжал вот мимо, решил заскочить домой и выпить лимонаду, – сказал он.
Люси шел уже седьмой десяток, и она слишком хорошо знала своего мужа. Так что улыбнулась ему – или, по крайней мере, изобразила улыбку, – когда подняла голову.
– Рассказывай, Колт… Хотя мысль неплоха. Возьми себе чего-нибудь холодненького из холодильника. И мне тоже принеси.