– Была вспышка смертей среди молодых горожан. – Она понизила голос. – Такое, конечно, случается, но для столь короткого срока цифры великоваты, намного больше, чем прежде и чем в среднем по области. К одному из писем герр Мишкольц приложил заключения местных врачей: он пожелал дать мне понять, что ситуация объяснима и под контролем, однако меня насторожили те бумаги. Я хочу, чтобы вы изучили их. Сможете забрать их в приёмной, они ждут вас у герра Крейцера. Настоятельно прошу не затягивать.

Распоряжение, да ещё категоричное, меня удивило. Что я мог понять о тех, кого не наблюдал при жизни, не анатомировал после смерти? Откровенно говоря, мысль тратить на это рассчитанное по крупицам время меня не прельщала. Я постарался прощупать почву:

– А чем именно отчёты насторожили вас? Молодые люди точно так же, как старые, умирают от инфекций, жабы в груди, отравлений, пьянства…

Она непреклонно покачала головой:

– Увидите сами. Пока прибавлю одно: последнее письмо мною получено две недели назад; я немедля на него ответила. Больше Мишкольц не давал о себе знать, хотя срочный гарнизонный курьер с почтой успел доставить другую корреспонденцию из тех мест. Это беспокоит меня не меньше, чем бумаги медиков. В Моравии определённо происходит что-то, что от нас утаивают. Я этого не потерплю, от утайки до беды один шаг.

Я рассеянно вгляделся в голые деревья шёнбруннского парка. Моя интуиция ничего не подсказывала, хотя пара прозаичных вариантов развития событий просилась сама.

– Вы думаете, наш… – я тактично опустил прозвище «Лягушачий Вояка», – …друг пострадал в результате бунта? Те территории не слишком спокойные, но я уверен, что гарнизон, стоящий там, достаточно заботится о неприкосновенности власти.

– О гражданских волнениях уже знали бы в соседних областях, такие вести обычно не запаздывают. Откровенно говоря… – Императрица бросила взгляд на щебечущих фрейлин в противоположном конце залы: они поедали конфеты, пустив по кругу большую нарядную коробку. – …я не совсем понимаю, что именно так беспокоит меня во всех этих деталях, но они не понравились мне, ещё когда герр Мишкольц сказал о солдатах на кладбище и о священнике. А ведь… – она натянуто усмехнулась, – …стоило больше переживать о растраченных деньгах, нет?

Она была права. Дети Ночи будоражат, даже у венской публики экзотическая тема уже популярна, однако редко выходит за пределы газет и приёмов. Самым страшным в этих мифах для меня остаются изуродованные трупы невинных, якобы на кого-то напавших, разорённые захоронения – рассадники заразы – и чудовищное поверье: укусили тебя – для исцеления поешь земли с могилы вампира^[14]. Прежде казалось, всё это преодолимо, сойдёт постепенно на нет, как и некоторые другие региональные дикости вроде охоты на ведьм^[15], а вот за возведением больниц, доступностью образования и поведением регионального духовенства действительно стоит следить строже.

Но то, что я скоро увидел в бумагах, обеспокоило и меня.

Во всех медицинских отчётах, присланных Мишкольцем, стояли вариации одного диагноза. Истощение. Малокровие. Слабость. Про пару покойных подтвердилось: они ели землю с «подозрительных» могил, пока солдаты их не выдворили. Ещё в двух случаях я открыто встретил самоизобретённый кем-то термин vampertione infecta^[16]. Отчётов оказалось около дюжины за две недели – необычная статистика, над которой я ломал голову несколько дней. Моравия, конечно, не самый богатый, но и не голодающий край.

Прошло ещё немного, и по двору разнеслась будоражащая новость: Мишкольц не просто оставил без внимания новые вопросы и распоряжения Императрицы – он исчез. Никто из чинов области не мог ничего по этому поводу разъяснить, все отделывались обещаниями «немедля дать знать, как герр вернётся». То, что Императрица высказала мне осторожной догадкой, пришлось подтвердить официально: что-то там в горах случилось – или вот-вот случится. Каменная Горка замолчала.

И вот я отправляюсь туда. Должен попытаться разыскать Мишкольца – при мне специальное распоряжение о содействии на имя командующего гарнизона, Брехта Вукасо́вича. Впрочем, это побочная цель: Её Величество, как и я, не сомневается, что наш старый знакомец рано или поздно объявится – и скорее рано, едва узнав, что я в городе. Главная же цель обширнее, расплывчатее и сложнее.

– Посмотрите внимательно, что там происходит и какие настроения, мой друг. Не жалейте ни глаз, ни времени, ни уверений, ни, если понадобится, обещаний. И, может, когда-нибудь это поможет нам погасить огонь невежества.

– А если вдруг огонь невежества окажется огнем преисподней?

Я спросил это полушутя: на миг, забавы ради, представил нас дамой и рыцарем, героями какого-нибудь очередного оторванного от реальности литературного шедевра. Но Императрица нахмурилась, подумала и ответила серьёзно:

– Я не стану учить вас впустую. В таком случае поступите так, как велят вам честь и долг. – Её губы всё же дрогнули в подзуживающей, несолидной улыбке. – Прихватите с собой… чего там вампиры боятся… Перец? Лаванду?

– Чеснок, Ваше Величество.

– Чеснок. И пару кошек.

Так она меня и напутствовала, а вскоре мы расстались.

…Карета продолжала громыхать по колдобинам. Я уже с бо́льшим интересом посматривал в окно, хотя ровная голубизна воды давно не радовала глаз: реки сменились буреломами и грязно-серыми предгорьями. Небо поблёкло, дождь настойчиво залупил по крыше. Февраль, тучный и промозглый, плакал во всей унылой красе.

Откинувшись на сиденье, я стал думать о сыне, не знающем подоплёку моей поездки. Готфрид вряд ли мог бы заподозрить, что я оставил завещание, в котором на равные доли разделил имущество и поручил им с Лизхен – как старшим детям – заботу о Ламбертине^[17], малышке Мари и Гилберте. Мой душеприказчик с большим скепсисом заверил бумагу, бросив: «Полагаю, вы переживёте меня, Ваше Превосходительство». Зато он пообещал, что моя благоверная об этом не узнает. Для неё, как и для Лизхен, в её-то интересном положении, поездка – не более чем сановный визит с просветительскими целями. И пусть.

Конечно, я оставил завещание просто так, prо fоrmа: единственное, что грозит мне в путешествии, – отвратительные дороги, крутые ущелья и отсутствие нормального освещения. Ну и, может, уже по прибытии гнев горожан, которым не понравятся мои эксгумации и исследования – эти действа входят в мои планы. Два варианта смерти – от сломанной шеи или сожжения на костре, оба маловероятны. Нет, определённо, Готфрид не получит возможность беспрепятственно, без моего ворчания, музицировать с друзьями каждый день… хм, прочие домочадцы в этом вопросе излишне снисходительны. Я же… я отдохну от стонов клавесина и шума столицы. Воздух в горах чудотворнейший.

…В свете свечи, в придорожном трактире на выезде из Брно, я заканчиваю эти строки и отхожу к короткому сну, необходимому не столько мне, сколько кучеру и лошадям. Завтра моё путешествие продолжится.

2/13. На пути к Белым Карпатам 12 февраля, семь или восемь часов пополудни

Жизнь давно научила меня: если дню суждено стать неординарным, он будет таким с первых или почти с первых минут. Так и случилось. Происшествие, наверное, не назвать подлинно необычным, но у меня оно почему-то не идёт из головы.

Ещё под утро ко мне спустилось сновидение – мир в нём был густо-синим, а небо пронизывали острые звёздные взгляды. Дул ветер; скрипели двери на широких петлях, а под видневшимися в проёме сводами церкви, на крыльце которой я замер, кто-то стоял. Лицо – осунувшееся, окровавленное, почти неразличимое, как и вся фигура: девичья, мужская? Она дрожала и плыла, не понять. Но, кажется, человек ободряюще улыбался мне – тёмная улыбка напоминала шрам. И отчего-то я подумал… нет, неважно, что я подумал там, в дурмане дрёмы. Я не решусь этого написать хотя бы потому, что толковать это невозможно.

Ещё дальше, за спиной того, кто всё глядел и глядел на меня, светлел круглый витраж – лик Христа. В терновый венец вплетались красные розы, они ослепительно сияли. Их я видел, видел ясно, как ничто другое, и так же ясно понимал: должен помочь. Тому, кто передо мной. Тому, кто улыбается так, словно в помощи нуждаюсь я, хотя ранен он.

Я не сделал и шага: всё вокруг нас запылало, а земля под моими ногами взревела, будто во чреве её очнулся Левиафан. Мир… сдвинулся. Розы брызнули сверкающими осколками, а двери захлопнулись. От оглушительного звука я и проснулся: оказалось, во дворе кухарка уронила чан, который несла из кладовых. Из окна я вскоре наблюдал, как, ругаясь, она собирает вывалившиеся овощи и отгоняет бродящих поблизости любопытных, рассветно-розоватых поросят. Они задорно хрюкали, пока в голове моей звенел разбитый витраж.

В чувство меня привёл воздух: он пах чудно, его не отравила даже примесь помойного амбре. И всё же отходы здесь явно сливали куда попало – нарушая мои санитарные предписания! Я усилием воли запретил себе разбираться с этим сейчас и вообще не стал задерживаться у окна, хотя вид на вызолоченные солнцем Орлицкие хребты и сверкающую еловыми изумрудами чащу ласкал взгляд. Горы совсем не как в Австрии – ниже, темнее, таинственнее. Интересно, какими окажутся Моравские Ворота – и конечная точка моего пути за ними?

Я стал собираться. Невозможность нормально побриться из-за того, что накануне я не распорядился нагреть к утру воду, несколько удручила. Разбойничья щетина не была частью моего повседневного облика, но пришлось с ней примириться. Зато я вспомнил о приятном нюансе провинциальных путешествий, а именно о том, что парик – более не обязательная дань моде, а деталь, выделяющая богатого приезжего; деталь ненужная, способствующая к тому же разведению лишних насекомых, кусачих и плодовитых. Я лишь тщательно прошёлся гребнем по отросшим за последнее время волосам, а раздражающий предмет туалета запрятал подальше. Я всё чаще пренебрегаю им и дома, возвращая себе лейденскую волю и юность хоть так, – Императрица знает мою нелюбовь к напудренным буклям и прощает её. В общем, если парик и пригодится, то в Каменной Горке, где богачи наверняка подражают столичным нравам. Неизбежно, hоnоris саusа^[18], зазовут на приём, и я стану узником душной залы со скучными прошлогодними беседами и бог весть каких лет музыкой. Надеюсь, экзекуция эта будет разовой, не более.

Еда оказалась великолепной: тонкие блинчики, называющиеся забавным словом «палачинки» и поданные с кисловатым сливовым джемом, серый и золотистый зерновой хлеб, нежная ветчина из птицы, впечатляющие сыр и творог. Нашёлся даже недурной, хотя и грубого помола кофе. Завтракают здесь по-немецки плотно, но без вредных излишеств вроде солений и жирных колбас, что не может не радовать.

Вскоре мы тронулись в путь. Карета забралась повыше, горы с любопытством обступили её, и теперь вчерашняя тряска показалась нежным качанием колыбели. К тому же опять зарядил дождь, за которым не удалось увидеть Орлицкие хребты такими, какими они улыбались мне из окна. Жемчужные водопады стали мутными пятнами, насыщенная зелень – тёмными сгустками, заброшенные рыцарские замки – горбатыми великанами.

Клонило в сон, но, едва я прикрывал глаза, как снова видел горящую церковь. И почему она запомнилась? Мне снится множество вещей, совершенно невероятных. Я бывал и пиратом испанских морей, и буридановым ослом, и неким летающим созданием с Луны, в лучших традициях смелых сочинений мсье де Бержерака. Теперь же вроде бы тривиальный кошмар никак меня не отпускал. Тот раненый человек…

Нет, не может быть. Я его даже не разглядел.