Канадец мудро воспользовался поездкой в Монцу, чтобы поговорить с Тедди Майером – одним из основателей британской команды McLaren. С ней-то он и связан контрактом на нынешний сезон и опционом на следующий. 20 августа они встретились впервые после «Сильверстоуна». Встреча состоялась на шестичасовой гонке в Моспорте, где Майер сообщил ему, что контракт остается в силе, но Жиль не выступит за McLaren в оставшихся трех гонках сезона–1977, как изначально планировалось, а опцион на 1978 год не вступит в действие. Майер давно присматривался к Патрику Тамбе и хотел взять его в команду, а потому не стал объяснять Жилю причины своего решения. Зато дал понять, что в его интересах рассматривать другие варианты.

О решении Майера знали только заинтересованные лица, и на встрече в Модене в конце августа Жиль не счел правильным для своей карьеры в «Формуле–1» сообщать об этом Феррари. В том числе и потому, что все еще был юридически связан контрактом с McLaren. И хотя глава McLaren получил твердое согласие от Тамбе, тот еще должен был доказать, что Майер сделал правильный выбор, поэтому Тедди собирался оставить Вильнёва в резерве на случай, если парижский гонщик не оправдает ожиданий. К тому же Майер не был до конца уверен в таланте Жиля настолько, чтобы предпочесть его кому-то другому, а еще не хотел рисковать, чтобы в случае разрыва канадец не усилил кого-то из конкурентов. Поговаривали, что Вильнёв сблизился с Wolf, и Майер об этом знал. В Моспорте Жиль заявил, что сделает исключение лишь в одном случае – если ему позвонят из Ferrari. Тогда подобный исход обоим казался совершенно невероятным.

После Гран-при Италии и второго разговора с Майером Вильнёв вернулся в Маранелло, снова встретился с Феррари и передал ему позицию главы McLaren. Вернее, ту часть условий, которая была ему на руку, а именно – возможность не продлевать опцион на 1978 год в случае, если Феррари действительно даст Вильнёву шанс. Феррари надеялся, что за следующие несколько дней ему удастся убедить Андретти или хотя бы Шектера. Он поблагодарил Вильнёва и пообещал оставаться на связи. Ни один из них и представить не мог, что их дороги так скоро пересекутся.

У Вильнёва на кону стоит все. Серия Can-Am^[6] интересует его до определенного момента; за два года он выиграл чемпионаты IMSA^[7] и «Формулы Атлантик». Жиль понимает: он на распутье. Если не совершить прорыв сейчас, больше такого случая может не представиться. У него есть возможность участвовать в «Индикаре», но он хочет в «Формулу–1», потому что ей нет равных в мире автоспорта. В середине сентября его имя начинают называть среди возможных претендентов на место Лауды. Жиль покидает Канаду со словами, которые выдают в нем честного, порядочного и даже немножко наивного человека (и следующие пять лет не сильно его изменят): «Приятно думать о гонках за Ferrari. Особенно после встречи с самим Инженером, – говорит он Карло Кавикки из Autosprint. – Но сейчас это едва ли реализуемо. Возможно, мы вернемся к этому разговору в следующем году, если мне удастся показать результат».

Вильнёв не решался даже представить, что уже в следующем сезоне сможет участвовать в гонках в составе Ferrari.

Первый раз в первый класс

О подписании Жиля Вильнёва Ferrari объявляет поздно вечером во вторник, 20 сентября 1977 года. Все потому, что на следующий день Андретти должен сообщить, что остается в Lotus, а Энцо Феррари не хочет, чтобы люди подумали, будто он прибегнул к запасному варианту – хотя это действительно было так.

Прошла пара часов с момента, как Вильнёв добрался до Модены после двухдневного путешествия из Канады, откуда вызвали в срочном порядке, когда стало понятно, что Андретти не удастся выйти из тени всемогущего Колина Чепмена, а Шектер не покинет Уолтера Вольфа. Шефство над Вильнёвом поручили одному из новых лиц гоночного подразделения Ferrari – тому же самому человеку, который три недели назад встречал Жиля в аэропорту Мальпенса. Его зовут Эннио Мортара, и он обладает качеством, которым могут похвастаться лишь немногие из окружения Феррари, – он свободно говорит по-английски. И неважно, что родной язык Вильнёва – французский. Жиль родом из Канады, но все-таки из ее западной – франкоговорящей – части. Именно французский язык, который Феррари знает еще со школы, станет одной из причин, по которой отношения Великого Старика и маленького канадца станут настолько близкими.

Жиль снова садится на заднее сидение; рядом с Мортарой – менеджер Вильнёва Гастон Паран. Мортара сопровождает их в старую штаб-квартиру Ferrari на Виале Тренто – Триест – в то самое здание, которое Жиль посетил в конце августа. Кроме Великого Старика в офисе его ждут сын Феррари Пьеро (в тот момент он еще носит фамилию Ларди) и бухгалтер Делла Каза. Он давний сотрудник Феррари – один из двоих, уцелевших в роковую «ночь длинных ножей» осенью 1961-го, когда Дрейк одним махом избавился от восьми руководителей. Теперь Делла Каза занимает должность заместителя генерального директора.^[8]

Переговоры ведут лично Феррари и Паран. Жиль только слушает. Естественно, он готов на любые условия Феррари. У Дрейка в руках копия устного соглашения, которое они заключили с Жилем три недели назад. Пусть Феррари и знает французский, но в этот раз говорит исключительно на итальянском. Диалог ведется через переводчика. Вильнёв подтверждает, что Майер освободил его от контракта и опциона. Сумма относительно скромная – 50 000 долларов. Похоже, гарантом сделки выступает сам Алеардо Буцци, президент европейского отделения Marlboro, спонсора McLaren, – видная фигура в автоспорте тех лет.

Все идет гладко, пока Паран не выдвигает условие: Жиль может распоряжаться своей жизнью по собственному усмотрению. (Отметим попутно, что Парану ни разу в жизни не приходилось заключать настоящие договоры.) Свое желание подопечный Парана высказал ночью, пока они были на борту самолета компании Alitalia. Жиль и Паран добивались лишь того, чтобы канадца не принуждали делать – и прежде всего не делать – определенные вещи вне гонок (например, кататься на лыжах или на любимых снегоходах, на которых он и набирался гоночного опыта). Однако Феррари понимает условие Жиля совсем иначе.

На мгновение Старик застывает. Он пристально смотрит на Парана, его голубые глаза пронзают насквозь, оставляя собеседника беззащитным. Феррари спрашивает его: «Вы юрист?» Паран отвечает: «Нет». Тогда Феррари переводит взгляд на Жиля и повторяет вопрос. Естественно, Жиль тоже отвечает «нет». Успокоившись, Феррари принимает условия канадцев. На самом деле он дал им больше, чем они просили, ведь Феррари – человек искушенный, в делах автоспорта куда более опытный, чем они оба. Феррари подумал, что они просили разрешения самостоятельно распоряжаться местом на гоночном комбинезоне, то есть продавать его спонсорам, которых Жилю удастся найти, и класть деньги себе в карман. На языке Феррари это означало, что он сможет платить гонщику меньше, потому что остальным займутся спонсоры. Из 800 000 долларов, заработанных Лаудой в 1977 году, только 250 000 (строго в лирах) он получил от Ferrari. Остальное австрийцу выплатили спонсоры.

Но в этот момент, пользуясь явной сговорчивостью Феррари в вопросах личной жизни гонщика, Паран переходит в наступление. Он требует дополнительно 15 000 долларов на переезды и проживание для жены и двоих детей Жиля. Вильнёв не только не намерен оставлять их в Канаде, но и собирается брать их с собой на европейские Гран-при. Феррари снова напрягается. Просьба о детях выводит его из себя. «Мы не собираемся заниматься детьми, – отвечает он сухо. – Нам и так в случае аварии придется позаботиться о жене». Парану и Жилю нечего возразить. У Парана нет серьезного опыта в автоспорте, а для Жиля до сегодняшнего дня гонки были одной большой веселой игрой. У Феррари совсем иной взгляд. Он в автоспорте с 1919 года и за 58 лет видел больше трагедий, чем ему хотелось бы. Паран интересуется причиной такого резкого отказа. Отказа, которого ни он, ни Жиль не ожидали. Феррари, ничуть не смутившись, объясняет: «Каждый раз, когда пилот принимает участие в гонке, мы вычеркиваем его из нашего списка. Если он возвращается – это уже настоящее чудо».

Паран уверен, что Феррари шутит (в этом он ошибается), но все же продолжает настаивать, что Жиль не будет выступать за Ferrari, если рядом не будет семьи. Терпение Феррари и Делла Каза на исходе, и Жиль глазами умоляет своего друга-менеджера остановиться: он хочет стать гонщиком Ferrari, хочет подписать контракт. С остальным они разберутся позже. Но Паран не собирается сдаваться. Феррари встает и выходит из кабинета. Делла Каза следует за ним. Канадцы остаются одни. Теперь, когда они могут поговорить с глазу на глаз, Жиль прямо заявляет: «Ладно. Давай закругляться. Подписываем».

Но когда Феррари возвращается в кабинет, Паран вместо этого выдвигает еще одно условие. Неизвестно, догадался ли менеджер из Канады, что Феррари прижат к стенке и ему позарез нужен малоизвестный подопечный Парана, или же он стал жертвой того исступления, которое может настигнуть неопытного человека, оказавшегося лицом к лицу с величайшим торговцем талантами в истории автоспорта. Если бы Паран был знаком с историей и тем, как ведут дела в Ferrari, то знал бы, что на машинах размещают логотипы лишь технических спонсоров. Но, решив, что в «Скудерии» дело с расцветкой обстоит так же, как в любой другой команде «Формулы–1», Паран просит половину доступного места на машине под личных спонсоров Жиля.

Феррари в очередной раз проявляет невероятное терпение и даже не опрокидывает стол, как сделал бы еще несколько лет назад. Как знать, может, его действительно прижали к стенке… Не теряя выдержки, он отвечает, что это беспрецедентный случай. Тогда Паран снижает планку до четверти доступного места, и Феррари соглашается. Он хитрее Парана и потому принимает условия, прекрасно зная, что не будет их выполнять. Он не позволит размещать на своих машинах логотипы каких-либо других спонсоров, кроме технических. Времена, когда ему придется расшаркиваться перед табачниками, еще далеко. Старик и без того был недоволен, когда в начале сезона пришлось наклеить логотип компании Fiat с четырьмя голубыми квадратиками на понтоны болидов Лауды и Ройтемана.

Договор подписан.

Феррари предлагает Жилю 75 000 долларов за две из трех гонок, оставшихся в текущем сезоне, и за весь следующий. Плюс 15 000 долларов на дорожные расходы семьи. Плюс эфемерные 25 % места на автомобиле под личных спонсоров канадца. Не бог весть какая сумма – Лауде, как уже было сказано, Ferrari платит четверть миллиона долларов, – но Жилю и она кажется солидной. В 21:30 канадец не раздумывая подписывает договор и с облегчением выдыхает после неожиданных фокусов своего менеджера. В конце концов, для Вильнёва размер зарплаты не так уж важен: на данном этапе карьеры деньги для него – не главное. Сейчас он хочет лишь одного: войти в «Формулу–1» с самого что ни на есть парадного входа и показать, на что он способен.

На следующий день Феррари скажет: «Если бы не опцион, я бы подписал договор 29 августа». Это неправда. 29 августа Феррари надеялся заменить Лауду на Андретти. Но ложь тоже может быть полезной, чтобы дать понять Жилю, что он нужен «Скудерии», да и итальянская пресса не всегда за словами Дрейка способна понять очевидное. Так зачем портить молодому канадцу и Великому Старику столь знаменательный день? Когда журналисты начинают воротить нос, узнав, что на место двукратного чемпиона мира берут почти неизвестного канадца, Феррари добавляет: «Я выбирал, руководствуясь тем, что Вильнёва считают зрелым и талантливым гонщиком». На этот раз его слова соответствуют истине.