– Гостей этого дома заблаговременно предупреждают, чтобы избежать кривотолков, поскольку Габриэль будет присутствовать в комнатах и за столом на ужине перед празднованиями, на который, как вы знаете, мы имеем честь приглашать только самых близких. Я никоим образом не желаю обидеть вас. И прекрасно пойму, если это станет для вас проблемой, и мне будет очень жаль, если вы не сможете почтить нас своим присутствием.

Повисло напряженное молчание, в течение которого маркиз посмотрел на Габриэля, потом выдержал долгий ответный взгляд, прежде чем с улыбкой произнести:

– Дражайший дон Диего, я прекрасно понимаю рассеянность доньи Мерседес, и для меня лично не составит никакой проблемы находиться в одном помещении и за одним столом с одним из представителей рода Кастамаров. Но не более того, поскольку я не готов признать его равным себе.

Диего в свою очередь улыбнулся.

– Никто в этом доме от вас такого не требует, маркиз. Можете не волноваться.

– Тогда проблема решена.

– Дорогой, вы просто ангел, – сказала ему донья Мерседес. – Сожалею о своем упущении, моя память уже не так свежа. Конечно, мне следовало бы сообщить об этом заранее. Габриэль столько времени с нами, что мы уже привыкли.

– Вам, донья Мерседес, никогда не следует извиняться за подобное. По крайней мере, передо мной.

Диего чуть отошел и направился к одному из кресел, наигранно улыбаясь. Он увидел, как Габриэль вздохнул, взглядом попрощался с ним и вышел из комнаты, не сказав ни слова. Он прекрасно знал, что брат чувствовал себя не более уязвленным, чем обычно. Несмотря на боль, которую вызывали у него подобные моменты, отец дал им четко понять: невозможно заставить остальное общество относиться к Габриэлю как к полноправному представителю рода Кастамаров. Однако на какое-то мгновение Диего почувствовал в словах маркиза насмешку, очень тонкую, будто он и раньше знал, что Габриэль – часть семьи, и единственной целью его было задеть за больное. Но потом сразу же отогнал эту мысль, убеждая себя в том, что дон Энрике и так проявил достаточно понимания. Ведь большинство представителей знати отказывались сидеть за одним столом с темнокожим, а те, кто соглашался, обычно шли на это ради выгоды, чтобы добиться его, герцогского, расположения.

– Мой дорогой Абель всегда был очень милосердным, дон Энрике, – пояснила матушка уже менее напряженно. – Он никогда не допускал плохого обращения со слугами. Диего превзошел отца в этом, я даже осмелилась бы сказать, что он их защищает еще больше, чем мой покойный супруг. Помню, однажды Диего даже сделал выговор аристократу за то, что тот плохо обошелся с нашим садовником…

– Предлагаю выпить за это, – прервал ее маркиз, поднимая бокал. – Ваш супруг поступил очень по-христиански.

– Лично я не оправдываю жестокое обращение со слугами в целом, но они бывают ленивы и заносчивы, поэтому иногда им не помешает твердая рука, – сказала матушка с характерной для нее непринужденностью.

– Я тоже так считаю, – поддержал ее дон Энрике.

Матушка тут же расплылась в улыбке, и он молча улыбнулся в ответ. Все выпили, а мужчины не сводили друг с друга глаз.

Диего отметил про себя, что маркиз из тех умных людей, чьи мысли нелегко угадать. Возможно, этим и объяснялась его хорошая репутация при дворе. Он умел вовремя промолчать и своевременно заговорить. Этому сложно научиться, и такого баланса достигают не многие.

– Жестокость легко спутать со строгостью, дорогой друг. Я предпочитаю, чтобы в Кастамаре царила последняя, – ответил ему Диего, снова поднимая бокал. – Ваше здоровье.

Они снова чокнулись и осушили бокалы.

– Полагаю, праздник в этом году будет еще более впечатляющим, если это возможно, чем в предыдущие годы, не правда ли, Диего? – сменила тему мать.

– Праздники в Кастамаре славятся тем, что всегда проходят на высшем уровне, – подхватил дон Энрике.

Диего утвердительно кивнул и направился к окну. Слова матери были настолько некстати, что испортили ему настроение, и он предпочел промолчать, а не поддерживать разговор ни о чем. Возможно, поэтому она, зная сына, взяла инициативу в свои руки и обратилась к гостю. И вот они вдвоем уже смеялись над ответными словами маркиза. Диего стало неприятно их общество, как, впрочем, и любое другое. Если минутами ранее он жаждал оказаться вместе с матерью, то сейчас ее присутствие утомляло. Он прекрасно себя знал, чтобы понимать, что точно так же ему опротивеет весь этот проклятый двор, который заявится на празднование, и что это всего лишь способ наказать себя за то, что не смог спасти Альбу. Разозлившись, он почувствовал необходимость в уединении, чтобы успокоиться. И тут снова вспомнил о той девушке-служанке.

– С вашего позволения, мне нужно решить один безотлагательный вопрос с дворецким.

– Именно сейчас?

– Да, матушка. Это не займет много времени.

Он с натужной улыбкой покинул залу и, когда голос маркиза затих у него за спиной, почувствовал, что постепенно снова обретает спокойствие.

Тот же день, 13 октября 1720 года

Клара проснулась: сердце бешено колотилось, она не понимала, что происходит. В себя ее привело нарастающее в животе чувство огромной пустоты: сегодня ее выгонят из Кастамара. Она встала и собрала свои вещи в узелок. Потом умылась и начала привычно разжигать печи. Было воскресенье, поэтому у большинства слуг с утра был выходной, чтобы они могли сходить к воскресной службе и потом заняться своими личными делами. На это время их подменяли временные слуги, к которым она и присоединилась. Она предпочла пропустить службу и помолиться в одиночестве, чем покинуть Кастамар и больше уже туда не вернуться. В смятении Клара попыталась узнать, не собирается ли кто-нибудь из старших слуг утром в Мадрид со своими инструментами и пожитками. Повозки регулярно ездили из столицы в Кастамар и обратно. Так, укрытая тюками с соломой, защищенная бортиками и задней стенкой повозки, она могла бы вернуться в Мадрид. Благодаря одному из лакеев она узнала, что ближе к полудню несколько из них отправятся в Мадрид.

После одиннадцати, вернувшись со службы, сеньора Эскрива приказала ощипать и выпотрошить молодого голубя для консоме господину. Утро началось для Клары медленно: в голове все бурлило, и она внимательно присматривалась к каждому движению товарок и сеньоры Эскривы, к каждому неожиданному звуку. Рано или поздно господин, должно быть, проснется и прикажет выставить ее вон. «Как ты могла так глупо поступить, – упрекнула она себя. – Шпионить за господином де Кастамаром. Это так на тебя не похоже».

Закончив с голубем, она принялась за скумбрию, которую нужно было отварить и законсервировать. Несмотря на ее опасение, донья Урсула так и не появилась. На самом деле за ней вообще никто не пришел. Было точно известно, что господин уже встал. Может быть, он забыл про то, что случилось ночью, в таком случае лучше было не попадаться ему на глаза. Время от времени сеньора Эскрива поглядывала на нее, недоумевая, отчего это она так все начищает. Она не преминула упрекнуть Клару в том, что та тратит на это слишком много времени, что, мол, если очень хочется, то пусть делает это потом. Как же донести до нее, что важно поддерживать чистоту в процессе готовки, а не после? Поэтому она продолжила наводить порядок, когда та не следила. Затем помогла Кармен дель Кастильо закончить суп для слуг из капусты с вареным яйцом и нутом. Как в любом уважающем себя благородном доме, а также при дворе, на кухне готовили два различных набора блюд: высокой кухни для господ и обычной – для слуг. Наконец она смогла присесть во время обеда прислуги, когда еду господам уже разнесли. Страх, сковывавший ее с самого утра, усилился, когда вошел дон Мелькиадес и любезно всем улыбнулся. Она улыбнулась в ответ и больше не смотрела в его сторону.

Прервавшись на небольшой послеобеденный разговор, кухонная прислуга занялась приготовлением полдника для господина. Именно тогда Элиса, горничная, с которой Клара сталкивалась несколько раз за последнее время, попросила добавки супа. Ей пришлось вместе с другими младшими горничными помогать сеньору Херардо Мартинесу, консьержу и начальнику хозяйственной службы. Так, ей вместе с дворниками и лакеями, отвечающими за ночные горшки, пришлось открыть несколько спален, нагреть их и привести в порядок. Поэтому девушка едва успела ухватить что-то из еды.

– Нечего тут корчить из себя неженку, – сказала ей сеньора Эскрива. – Можно подумать, тебе впервой пропускать обед из-за работы.

Кармен дель Кастильо молча покачала головой. Сеньора Эскрива недовольно фыркнула в ответ, и та отвернулась, будто бы ничего не произошло. Клара сказала себе, что не может потакать жестокости сеньоры Эскривы и молчанию остальных. Если ее уволят, то по крайней мере о ней останется добрая память. Она подождала, пока сеньора Эскрива и ее помощница, как обычно, отправились отдыхать, закончив готовить полдник, состоявший из свежеиспеченных булочек, кусочков фруктов и всевозможных фарфоровых чашечек с шоколадом для господина и его гостей. Они обе обычно исчезали с половины шестого до шести, чтобы передохнуть в комнатушке сеньоры Эскривы. Действительно, так и произошло. Пока посудомойки Мария и Эмилия мыли пол, выносили золу и готовили печи к ужину, Клара взяла немного горячего бульона, еще остававшегося в кастрюле, и тайком перелила его в миску. Потом, в тот момент, когда помощницы вышли во двор выливать грязную воду, спрятала его за сдвижной дверью своей каморки и, взяв Элису за руку, быстро сунула ей миску.

– Съешь в уборной.

Это помещение было устроено несколько лет назад, очевидно, по приказу господина герцога. Там безобразно воняло, зато ей никто не помешал бы.

– Большое спасибо, – ответила бедняжка, протягивая по возвращении пустую миску. – Я от голода чуть в обморок не упала.

Вскоре вернулись старшая повариха с помощницей и начали готовить вертела с домашней птицей и снимать шкуру с добытых на охоте двух взрослых зайцев и нескольких зайчат. Клара отправилась за разделочной доской, когда неожиданно донья Урсула вошла в кухню в сопровождении управляющего Андреса Могера, отвечающего за все обслуживание покоев господина, и Луиса Фернандеса, ответственного за буфет, которого она узнала, поскольку столкнулась с ним в день своего прибытия. Андрес Могер приветливо посмотрел на нее. Это был худощавый мужчина с темными кругами под глазами и слишком тонкой шеей для такой непропорционально большой головы. Ответственный за буфет же, невысокого роста, но широкий, как каштан, со сросшимися на переносице бровями, наоборот, улыбнулся ей несколько непристойно. У нее возникло ощущение, что лучше держаться от него подальше.

Не задумываясь, по привычке, она присела в глубоком реверансе, принятом у дам, и посудомойки засмеялись над ней. Бедный сеньор Могер, не ожидавший такого, в недоумении опустил глаза, а сеньор Фернандес c хохотом присоединился к смеющимся, согнувшись пополам, да так, что чуть не уронил обе тетрадки для записей, баночку чернил и перо, которые держал в руках. Сеньора Эскрива фыркнула позади, качая головой. Она собиралась что-то сказать, но хватило одного взгляда доньи Урсулы, чтобы весь смех и фырканье прекратились в ту же секунду. «Какой же ужас она им внушает, – отметила про себя Клара с некоторой долей восхищения. – Никто не осмеливается перечить, и меня это не удивляет». Экономка движением пальца приказала ей следовать за ней. Клара посмотрела на сеньору Эскриву в поисках подтверждения приказа, пытаясь соблюсти субординацию и не обидеть начальницу.

– Шевелись! Не видишь, тебя зовут?! – провизжала та не допускающим возражений тоном.

Донья Урсула направилась к выходу, и Клара, вытерев руки, с замирающим сердцем последовала за драконом вместе с обоими мужчинами. В этот момент она подумала, что наивно было предполагать, будто герцог может забыть о том, что произошло. Она только не понимала присутствия управляющего и ответственного за буфет. И удивилась, когда экономка направилась в противоположную от своего кабинета сторону, по коридору, который вел в кладовую.