Вдруг послышался третий голос, да так близко от Клары, что она поняла, что ее могут застать за подслушиванием чужого разговора. Прямо справа от нее стоял высокий, плотного телосложения человек в атласном платье, в перчатках и в сюртуке насыщенного светло-желтого цвета, который до сих пор не выдавал себя ни голосом, ни движением. Она не могла разглядеть его лица, но подумала, что услышала достаточно, чтобы убедиться в том, что это не грабители. И уже решила было идти назад, виня себя в том, что так некстати подслушала чужие разговоры, но тут молодой человек сделал шаг в сторону, его лицо оказалось на виду, и Клара замерла. Она прикрыла рот рукой, чтобы сдержать возглас, и несколько раз поморгала: человек справа от нее был цветным.

– Он уже знает мое мнение, – последовал его ответ. – Он спросил его давно и не хочет снова касаться этой темы. Он знает, что должен жениться ради Кастамара, о чем ему годами твердит матушка. На карту поставлено продолжение рода.

– А что же сеньорита Амелия де Кастро? – прервал его бесцеремонный молодой человек. – Красавица.

– Безнадежно, – ответил упомянутый Габриэль. – Как сказал великий поэт, любовь смотрит не глазами, а душой^[19].

«Чернокожий мужчина в изысканном платье, сшитом на заказ, с шейным платком и с манерами кабальеро!» – подумала Клара. Она едва могла в это поверить, в голове все перемешалось. Похоже, он вырос в одном доме с третьим, загадочным мужчиной, вне сомнения, герцогом, который все еще был скрыт от ее взора. Вероятно, поэтому он получил должное образование и, наверное, был рабом, к которому его светлость испытывал большую симпатию, что давало тому право вести себя с такой дружеской непринужденностью. С противоположной стороны кто-то недовольно фыркнул.

– Так было, и предполагаю, что так же будет и дальше, – раздался третий голос с той стороны салона. – И у меня не ледяное сердце, Габриэль. Ты наверняка убедился уже, что я вернулся по крайней мере к некоторой общественной жизни. Даже Филипп меня с этим поздравил.

– Значит, ты должен продолжать двигаться в этом направлении и сделать следующий шаг, дорогой друг. Возвращайся к приемам при дворе, дамы, наверное, уже заждались, да и король обрадуется твоему появлению, – попытался убедить его молодой человек, для которого бокал с ликером в руке стал почти частью наряда. – Ты должен попытаться…

– Нет, – сухо оборвал его голос, недвусмысленно показывая, что тема разговора уже начала его раздражать.

Воцарилась напряженная тишина, и молодой человек с ликером прищелкнул языком, будто потерпел очередное поражение в попытке помочь другу вновь обрести счастье. Клара снова принялась упрекать себя за недостойное поведение и наконец поднялась, чтобы уйти, как заметила, что герцог встал и подошел к окну. Увидев герцога, она задержалась еще на несколько мгновений. В элегантной позе, заложив руки за спину, широкоплечий, с длинными волосами, стянутыми сзади в хвостик черной шелковой лентой, он стоял спиной к ней и смотрел в окна в глубине салона, что выходили на сад. Темнокожий мужчина приблизился к нему сбоку на пару шагов и снова заговорил с несвойственной для раба или слуги фамильярностью:

– Диего, Франсиско желает тебе добра.

Имя окончательно убедило Клару в том, что перед ней герцог. Она подождала еще, испытывая судьбу, поскольку заметила, что он вот-вот повернется, и наконец увидела его лицо – сдержанное, с большими светлыми глазами, излучавшими решимость, свойственную людям высокого происхождения. Дон Диего поджал уголки губ, словно собираясь с мыслями, и слегка вздохнул. Кларе показалось, что на его лице появилась тень нежности и чувственности, как на портретах кисти Мурильо^[20], и она подождала его ответа, чтобы понять, были ли знатные сеньоры способны переступить через свою гордыню.

– Прости, дружище. Я не должен был отвечать тебе в таком тоне. Я знаю, что ты говоришь так из лучших побуждений, и я тебе за это благодарен. Но моей душе требуется время, так что всему свой черед. Кабальеро, думаю, что сейчас мне лучше снова укрыться в своем одиночестве.

Дон Франсиско, молодой мужчина, хитро улыбнулся, будто привык к вспышкам гнева своего друга герцога. Он встал перед ним и, допив ликер, поставил хрустальный бокал на столик, а затем положил руку ему на плечо.

– Диего, твое одиночество не вернет Альбу, – объяснил он. – Вспоминай ее сколько хочешь, устраивай ежегодные приемы, все что угодно, но… оставь прошлое в покое и живи полной жизнью сейчас, пока она не промелькнула мимо тебя.

Герцог задержал грустный взгляд на лице друга, как человек, который слушает неудобную правду и ничего не может возразить. А потом едва заметно кивнул в знак согласия. Дон Франсиско, немного помолчав, повернулся, взял трость, перчатки и шляпу, которые лежали на кресле, и направился к одной из дверей, что выходили в сад.

– Я же, пока ты наслаждаешься одиночеством, – добавил он перед тем, как уйти, – навещу тех двух сеньорит, которым мы оба назначили встречу в Санто-Доминго. Мне придется доставить удовольствие обеим, чтобы сохранить твое доброе имя.

Клара покраснела, услышав подобную непристойность; дон Франсиско, должно быть, тот еще развратник. Дон Диего слегка улыбнулся фривольности своего гостя и проводил взглядом его уходящую через боковые двери салона фигуру. Когда они остались одни, он, нахмурившись, подошел к темнокожему мужчине.

– Я знаю, что ты согласен с тем, что советует Франсиско. Я даже отсюда слышу твои мысли. Но ты хотя бы не будешь говорить, что я на верном пути?

Это было еще более неслыханным. Герцог, дон Диего Кастамарский, просит совета у негра как у равного. Ей всегда говорили, что негры не обладают высоким интеллектом, что они представители низшей расы, приспособленной – в этом им не откажешь – к физическому труду. Несколько раз она пересекалась с некоторыми из них, причем почти все были рабами и лишь некоторые – освобожденными, но и они продолжали служить своим бывшим хозяевам. Отец рассказывал ей, что многие не желали освобождения, потому что в самой их природе было заложено служение господам, даже с подписанными вольными.

– Ты же знаешь, что буду, – совершенно серьезно ответил темнокожий мужчина. – Однако, брат, я считаю, что твое чувство еще очень сильно, поэтому ему нужно время, чтобы поутихнуть. А сейчас, с твоего позволения, я отправляюсь спать.

Клара отступила на шаг, подумав, что ее сейчас обнаружат, но мужчина вышел через ту же дверь, что и развратник, и скрылся из виду. Слышен был только звук закрывшейся двери и спокойное дыхание герцога. Клара задалась вопросом, что за представитель высшего света мог позволить негру называть себя братом, пусть даже наедине. Это выходило за рамки разумного, и, наверное, увидев подобное в свою бытность уважаемой сеньоритой, она бы не задумываясь осудила такое панибратство. Однако после всех перипетий жизни девушка стала более снисходительной и старалась избегать предвзятых суждений. Ее мир, прежде состоявший из правил вежливости, этикета и осмотрительности, из светских приемов с шоколадом, чаем и пирожными, где осуждают неблаговидные поступки других, теперь превратился в иной, полный неоправданной жестокости, где господствовало ужасающее пренебрежение к личности и вместо уважения к ближнему царил безжалостный, глухой ко всему простой взгляд на вещи, единственной целью которого было выжить. За последние годы жизнь преподнесла ей множество сюрпризов. Клара знавала дам и кабальеро, в которых благородства не было ни на грош, несмотря на их высокое происхождение, и чьи изысканные манеры лишь прикрывали гнилость их души. И наоборот, ей попадались мужчины и женщины, которые, хоть и были из простых, сердце имели необычайно доброе. Она лично столько раз сталкивалась с безразличием, жестокостью, откровенной бестактностью, что сейчас предпочла бы не торопиться составлять мнение о том, чего не понимала или никогда не встречала.

Герцог налил себе немного красного вина и вдруг посмотрел в сторону Клары, чем вывел непрошеную гостью из задумчивости. На секунду ей показалось, что он заметил ее лицо в тени через приоткрытую дверь, и девушка отшатнулась. Она почувствовала, что лезет не в свои дела, но все равно еще раз заглянула в щель, чтобы убедиться, что ее не обнаружили. Неожиданно дверь распахнулась, и появился герцог вне себя от ярости. Клара с ужасом смотрела на него снизу вверх.

– Что ты здесь делаешь? Кто ты? – гневно закричал он. – Что ты тут вынюхиваешь за дверью?

Клара в ужасе отступила, не находя подходящего объяснения от стыда и от того, что так глупо попалась. Она приложила неимоверные усилия, чтобы заговорить, но едва смогла выдавить из себя два слова:

– Господин, я…

– Я тебя не знаю, тебя не учили, что неприлично подслушивать чужие разговоры? – грозно проревел он, отчего Клара почувствовала себя зверьком, которого вот-вот сожрут. – Кто тебе дал на это право? Отвечай!

Его громкий голос разнесся по коридорам Кастамара. Бедняжка поняла, что завтра уже все будут в курсе ее проступка, и она окажется на улице без рекомендаций.

– Никто, господин. Я услышала голоса и… Мне очень жаль, я…

Дрожа, девушка поправила шаль, вдруг осознав, что стоит перед господином в одной рубашке, скромно опустила взгляд и покраснела. Едва сдержав слезы, она отступила на пару шагов от этого разъяренного льва, который шумно дышал перед ней.

Герцог подошел и указательным пальцем поднял ей подбородок, пытаясь вспомнить ее среди слуг. Она стояла, опустив взгляд, пока краем глаза не заметила, что обжигающий жар его зрачков начал постепенно затухать. Тут дон Диего развернулся и ушел в салон так же быстро, как появился.

– Возвращайся в кровать, – сухо приказал он, не взглянув на нее.

Дверь хлопнула, и Клара почувствовала, будто вышла из битвы невредимой. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы сдвинуться с места, но, сделав первый шаг в сторону своей каморки, она наконец опомнилась и выбежала в гостиную, затем быстро спустилась по лестнице, уже не обращая внимания на предательский скрип деревянных ступеней. Скрывшись за сдвижной дверью своего убежища, беглянка глубоко вздохнула и осознала себя полной дурой. Она укрыла одеялом заледенелые ноги и сказала себе, что, вне всякого сомнения, утром герцог потребует от нее объяснений, почему прислуга подслушивает приватные разговоры. Кларе было стыдно, что она подвела сеньору Монкаду, которая дала ей прекрасные рекомендации. И ей стало неловко от того, что подумает о ней дон Мелькиадес Элькиса, дворецкий Кастамара, который дал ей возможность служить в этом доме.

Девушка уткнулась лицом в подушку, чтобы подавить рыдания, которые подступали к горлу, но слезы все равно вырвались наружу. Она плакала в тишине, коря себя за глупость. Она снова и снова винила себя за то, что вовремя не ушла, и от злости до боли сжимала руками грубое покрывало. Так она пролежала несколько секунд, а потом, чтобы сбросить напряжение, принялась колотить по тонкому шерстяному матрасу до тех пор, пока не почувствовала, как к ней возвращаются силы. Тогда она перевернулась и надолго уставилась в темноту комнаты, едва достигавшей семи локтей в длину и четырех в ширину^[21].

Она потеряла работу из-за собственной глупости. И в отчаянии от того, что весь ее мир снова рушился, она, как обычно, вернулась мыслями в прошлое. Испытания и невзгоды окончательно покончили с ее добрыми детскими воспоминаниями, превратив их в злобных призраков прошлого, которые каждый раз вместо утешения приносили ей лишь душевные страдания. Под покровом ночи они шептали, что ничто и никогда не будет похоже на тот утерянный рай, вызывали чувство усталости, словно Клара больше страдала от отвращения, которое вызывала жизнь после смерти отца, чем от несчастий, что обрушились на нее теперь. Поначалу ей казалось, что все преходяще, что когда-то все будет как прежде. «Как мне тебя не хватает, отец», – повторила бедняжка в который раз. Эти слова канули в пустоту. Даже морщинки и складки на лице ее родителя, которые раньше она отчетливо представляла, стоило лишь закрыть глаза, стали размытыми, словно в дымке.