– Его сочли погибшим… – Лейн намеренно подчеркнул слово «сочли»: он говорил ровным, жестким, уверенным тоном. – Ведь его тела так и не нашли, среди погибших его не опознали. И вот теперь-то я подхожу к истинной цели моего визита. «Дуарт-Касл» перевозил войска. В тот раз большинство на корабле составляли новобранцы. Сто тридцать шесть молодых ребят, только что произведенных в офицеры, и один из них – Брэддок.

И Лейн поведал мне нехитрую историю Брэддока.

Мне хотелось вышвырнуть этого человека вон… Его чудовищные фантастические предположения… Но он продолжал рассказывать своим канадским монотонным говорком с резким акцентом, а я слушал и не мог прервать его, ибо он заронил зерно сомнения в мою душу, и я, к сожалению, не лишен любопытства, этого воистину вселенского порока, источника всяческого зла.

Брэддок родился в Лондоне. Его отец был англичанином, мать – канадкой. Когда ему было два года, в 1927 году, семья переехала в Ванкувер. В 1938 году они вернулись в Англию: отец получил назначение в лондонское представительство фирмы, в которой работал. Когда через год разразилась война, Джордж Брэддок, тогда четырнадцатилетний мальчик, единственный ребенок в семье, был срочно отправлен в Канаду. Последующие четыре года он провел у тетки, миссис Эвелин Гейдж, на ранчо в северной части Британской Колумбии, в довольно-таки уединенном месте на старой тропе Карибу.

– Эви тогда только что похоронила мужа и жила в полном одиночестве среди совершенно чуждых ей мелких фермеров и ковбоев. У нее не было детей… ну, вы догадываетесь, старая история. Она стала относиться к Джорджу Брэддоку как к родному сыну, в особенности после того, как он лишился родителей. Они погибли во время бомбежки – прямое попадание в их дом. А теперь перейдем к делу. Когда юноша пошел в армию, она составила завещание, по которому оставила все ему «из любви и нежности к мальчику, который ей, как родной сын» – вот ее собственные слова. Она умерла через год в возрасте семидесяти двух лет, а завещание действительно и поныне. Старуха так и не изменила ни слова.

– И вы пытаетесь опротестовать завещание?

Куча денег, подумал я; для этого кругленького толстосума с поросячьими глазками смысл жизни, конечно, заключался в деньгах.

– А почему бы и нет? Эви – тетка моей жены, хотя и не родная, а только ранчо стоит по меньшей мере сто тысяч долларов. Понимаете, этот мальчишка даже ни разу не удосужился ей написать за все время. Адвокатам потребовалось полгода, чтобы напасть на след этого парня, ведь сначала его считали убитым…

Понемногу смысл его слов дошел до меня: раз Брэддок не писал, то они решили…

– Вам и в голову не приходило, что Брэддока, возможно, совсем не интересует ранчо в Канаде?

– Это не просто ранчо, а добрая четверть миллиона долларов… – Лейн натянуто усмехнулся. – Покажите мне человека, который просто так возьмет и откажется от таких денег. Если только у него нет на то веских оснований. А у Брэддока, убежден, они имеются. Он боится связываться с ранчо. – Лейн поднялся. – Ну что ж, нарисуйте мне портрет брата, и я оставлю вас в покое. Изобразите его таким, каким бы он был теперь. Идет?

Я был растерян, колебался; мысли путались от этой неожиданной, фантастической истории.

– Я заплачу вам. – Лейн вытащил портмоне. – Сколько?

Господи, почему я его не ударил тогда? Какое зло причинил он своими мерзкими подозрениями и глупыми выдумками, а в конце концов предложил мне взятку за то, чтобы я предал брата.

– Пятьдесят долларов. – Я сам удивился, услышав свой ответ: даже теперь не понимаю, почему я согласился взять деньги.

Полагаю, что он собирался поторговаться, но осекся и торопливо произнес:

– Пятьдесят так пятьдесят.

Лейн отсчитал пять десятидолларовых банкнот и положил их на стол:

– Вы ведь профессионал. Надеюсь, ваша работа будет стоить гонорара.

Этой фразой он попытался оправдать в собственных глазах эдакое невиданное расточительство.

Когда я начал рисовать, то понял, что это совсем непросто. Я попробовал кисть, но мазки получались слишком крупными – увы, так можно писать, лишь имея натурщика перед глазами; тогда пришел черед туши, однако здесь требовалась тщательная проработка деталей, которой я не мог себе позволить, и пришлось остановить выбор на обыкновенном карандаше. Лейн неотступно следил за мной, тяжело сопя мне в затылок. Он был завзятый курильщик, его зловонное пыхтение мешало сосредоточиться. Думаю, он всерьез полагал, что заставит меня лучше отработать каждый его грош, если будет неотрывно следить за всеми моими движениями, хотя, возможно, он впервые видел, как рождается рисунок, и был зачарован таким невиданным действом. Работа незаметно увлекла меня, и я пытался добиться хотя бы какого-нибудь сходства.

Я быстро понял, что время многое стерло из памяти. Черты Яна потеряли четкость, и первые мои робкие попытки ни к чему не привели. Сначала я приукрасил его портрет, опуская то, что предпочел бы забыть. Я стер набросок и начал заново. Примерно на середине работы портрет приобрел неуловимое, смутное сходство с мужчиной на фотографии. Я порвал рисунок, но, когда приступил к следующему, повторилось то же самое – форма головы, линия волос надо лбом, складки у рта, морщинки вокруг глаз, а главное, сами глаза, именно глаза. Зря Лейн показал мне фотографии. Правда, боюсь, что дело было совсем не в этом: я бессознательно, интуитивно вообразил брата таким похожим на того мужчину. Я скатал рисунок и швырнул его в мусорную корзину.

– Сожалею: я думал, что вспомню брата, но не смог добиться необходимого сходства. – Я взял со стола деньги и вложил купюры ему в руку. – Боюсь, что не смогу вам помочь.

– То есть не хотите.

– Думайте, что вам угодно.

Мне хотелось побыстрее развязаться с ним, чтобы остаться одному и подумать. Я засунул руки в карманы, чтобы было не слишком заметно, как они трясутся.

«Дональд, мой милый Дональд…» Голос Яна прорвался через годы и вновь зазвучал у меня в ушах – коварный и чарующий одновременно, веселый, но с оттенком легкой грусти – странная смесь интонаций, унаследованная от кельтских предков. Лэрг, поразивший наше воображение в детские годы, служил для нас меккой, талисманом, но Ян относился к острову совсем по-другому, нежели я. «Если я отправлюсь на Лэрг, то только затем, чтобы умереть. Эй, Дональд, мой милый Дональд, Лэрг – смерть для меня и смысл жизни для тебя». Миновала четверть века, но я помню каждое слово, которое он произнес прерывающимся, невнятным от выпитого голосом, в маленьком грязном кабачке. Его лицо, уже тогда тронутое первыми морщинами, помутневшие пьяные глаза…

– Сожалею, но я ничего не могу поделать.

Я распахнул дверь, стремясь как можно скорее отделаться от Лейна.

– О’кей, – спокойно ответил он. Я надеялся, что наконец-то он уберется, но он остановился на пороге. – Если вы захотите связаться с Брэддоком, то он сейчас в Англии.

– Помнится, вы сказали, что он на Кипре.

– Там я встречался с ним по дороге со Среднего Востока, но он должен был уехать. Его перевели на Гебриды.

Я промолчал, и Лейн продолжил:

– Вы найдете его в… на острове Хэррис. Я просто подумал, что вам будет небезынтересно с ним встретиться.

Лейн начал спускаться по лестнице, когда я окликнул его и поинтересовался, откуда ему все это известно.

– Частный детектив следит за ним по моему поручению. – Лейн усмехнулся. – Забавно, не правда ли? Почему этого Брэддока назначили на Гебриды именно сейчас? И еще кое-что, мистер Росс. Мне совершенно ясно, почему вы не захотели окончить портрет, я наблюдал за вашим лицом. – Он вытащил руку из кармана. – Я оставлю деньги здесь. – Лейн положил банкноты на ступеньку. – Порвите их, если сочтете нужным, но прежде, чем вы это сделаете, хочу вам напомнить, что на эти деньги вы можете добраться до Гебрид.

Лейн повернулся и вышел, а я все стоял, прислушиваясь к его шагам, не сводя глаз с проклятых денег.

Я подумал, что должен попытаться защитить Яна. Сколько раз в прошлом я прикрывал Яна, когда тот действовал, повинуясь мгновенному порыву, не задумываясь о последствиях. Отец, полиция, бедная маленькая дурочка Мэвис… Я спустился и подобрал банкноты, чувствуя себя Иудой. Я должен был узнать правду. Что бы там ни было, Ян остался мне братом; я любил его и ненавидел одновременно; он навеки пребудет в моей душе в ореоле детского поклонения младшего перед старшим. Время притупило боль утраты, но никто не смог заполнить образовавшуюся пустоту. Нет никого, о ком я мог бы позаботиться, к кому был бы привязан. Только он, поэтому я пойду до конца.

Часть вторая
Катастрофа

Глава 1
Майор Брэддок

16–19 октября

Я отправился на север на следующий день – ночным поездом в Миллэйг, затем пароходом в Роудил в северной части острова Хэррис. Всю дорогу я провел в размышлениях о Яне и Брэддоке. Мерный стук колес сменился глухим плеском винта парохода, а эти имена все преследовали меня, пока окончательно не слились в одно… Меня неприятно поразило то, что какой-то канадец в поношенном плаще неотступно следовал за мной по улице, потом на вокзал, более того, мне показалось, будто он взял билет на тот же поезд, что и я. Возможно, это совпадение, но вполне вероятно, что и происки Лейна… Я представил себе, как он сидит у телефона в какой-нибудь лондонской гостинице в ожидании доклада, а позже, самодовольно улыбаясь, потирает руки, узнав, что я поехал на север. Пусть катится к черту! Совершенно естественно, что я захотел удостовериться, кто такой на самом деле майор Брэддок!

Я легко закончил макет суперобложки за два часа, и Алек Робинсон нашел его, очевидно, подходящим, раз счел возможным заплатить наличными. Пятнадцать гиней: это в корне меняло дело. Я мог себе позволить пропутешествовать некоторое время ни о чем не заботясь, вдобавок мне теперь хватило на обратный билет. Мне удалось раздобыть у Робинсона еще кое-что, а именно рекомендацию к Клифу Моргану, метеорологу, работавшему в Нортоне в пяти милях от Роудила. В свое время я делал обложку для его книги «Погода для летчика». Во всяком случае, у меня была хоть какая-то зацепка, а именно в Нортоне и размещалась ракетная база.

Я никогда не был нигде севернее Арднамурхана, но, пока мы плыли мимо группы островов Саундс-оф-Слит и Раасэй, меня преследовало чувство, будто я был здесь давным-давно: все казалось настолько родным и знакомым, что я испытал даже радость, как при возвращении на родину после долгой отлучки; ощутил небывалый подъем при виде моря, островов и простора небес. Ни с чем не сравнимый запах океана, холодный, обжигающий ветер в лицо волновали меня. Я с восторгом разглядывал горы острова Хэррис, которые круто вздымались над гладью океана, упирались вершинами в свинцовое небо и тонули в густой пелене темных облаков. На острове Роудил я обнаружил маленькую гостиницу, заросший травой заброшенный мол и старинную каменную церковь Святого Ионы на холме над гаванью. Лодочник, который переправлял нас с корабля на причал, с интересом посмотрел на мою палатку и заявил:

– Если в гостинице не найдется для вас комнаты, то я мог бы предложить вам у себя койку.

Его голос казался глухим из-за сгущающегося тумана; начинал накрапывать дождь. Когда я отклонил предложение, он пробормотал:

– Ну что ж, дело ваше, хотя, думаю, сегодня ночью будет чертовски сыро.

Ночью было не только сыро, но и холодно, я заснул под плеск волн, шелестящих по заросшим водорослями скалам, а утром отправился в Нортон. Когда я дошел до церкви, маленькая машина, в которой сидела девушка, поравнявшись со мной, остановилась. Девушка предложила меня подвезти. На ней была зеленая выцветшая штормовка с капюшоном, небрежно откинутым назад. Обветренное лицо с яркими синими глазами выдавало в ней коренную жительницу островов.

– Вы, должно быть, пренеприятно провели ночь, – заметила она, пока мы ехали по узкой дороге в лощине. – Голос у нее был глубокий, она говорила, характерно глотая согласные, и это наводило на мысль, что девушка выросла здесь. – Почему вы не остановились в гостинице?

Интонация, с которой она задала вопрос, и быстрый, почти враждебный взгляд в мою сторону явно выдавали неприязнь к чужаку.