Я вышел из темной комнаты, полностью уверенный в том, что дело будет сделано. Раньше я не придавал особого значения деятельности Дэвида в его фотоцентре. Я никогда не видел его за работой. Мне он всегда представлялся человеком, разгуливающим в довольно своеобразном одеянии, выпивающим огромное количество пива и рассказывающим сальные истории. Но от друзей я слышал, как он начиная с нуля организовал свое дело. Располагая в то время единственным фотоаппаратом, он работал на Флит-стрит. Я знал также, что он собственноручно оборудовал свою студию с помощью одного старого плотника. Это было большое длинное помещение вдоль всего фасада здания, отделанное хорошей дубовой фанерой. Темные комнаты примыкали к его внутренней стене. Их было четыре – все хорошо оборудованные, со своими раковинами, увеличителями, освещением и телефонами. Все кругом было забито аппаратурой.

Я понимал, конечно, что при такой ненадежной профессии он должен твердо стоять на ногах. Просто я не сознавал этого раньше в полной мере. Я принимал его таким, каким знал, – добродушным, приветливым малым, который вел довольно странную жизнь и занимался несколько необычным делом. Теперь, увидев, как он работает, я взглянул на него под иным углом. Дэвид был, как я уже говорил, огромным и неуклюжим, как медведь. Широкие плечи и красивая голова с копной темных волос придавали ему величественный облик. На нем были пара старых коричневых вельветовых брюк, темно-зеленый свитер и сандалии. И хотя его рост и массивность поражали, внимание привлекали его руки. Красивые руки с длинными изящными пальцами. Кроме того, невооруженным глазом было видно, что это умелые руки, способные и сноровистые.

Он повесил пленки в сушильный шкаф и подошел ко мне. Туда, где я спокойно потягивал пиво.

– Ну, пока они сохнут, – проговорил он, – может, ты расскажешь мне, что все это значит? Или это глубокая тайна?

– Нет, это вовсе не тайна. Во всяком случае, кое-что я тебе расскажу.

И я поведал ему часть истории Шмидта, ту, которая непосредственно касалась книги. Я не сказал, кто был моим посетителем. Но рассказал достаточно, чтобы объяснить все, что относилось к книге. И когда я закончил, мой друг покачал головой.

– Ей-богу, – сказал он, – если бы я не знал, что ты добропорядочный шотландец, то решил бы, что ты просто напился. Все это звучит достаточно мелодраматично. По крайней мере, странная запись в книге подтверждает твой рассказ.

Затем Дэвид встал и направился к сушильному шкафу, откуда вынул негативы.

– Давай теперь посмотрим на них под увеличителем.

Он снова направился в темную комнату. Я пошел за ним. Плотно закрыв за нами дверь, он включил увеличитель, и поток света залил печатный стол и пленку, закрепленную в щели под объективом. На белой бумаге сначала проступили неясные очертания снимка. Потом фотография наконец оказалась в фокусе, и по бумаге побежали печатные строчки, написанные легким пером. Однако в сочетаниях букв не было никакого смысла. В первой строке их было тридцать. Все остальное пространство листа представляло собой такую же бессмысленную путаницу букв. Однако, разглядывая эти строчки, я легко различил мелкий и аккуратный почерк Шмидта.

Дэвид передвинул пленку, появился следующий негатив. Все последующие снимки были почти такими же, как первый. Последний лист пустовал, а предыдущий был заполнен на две трети.

Дэвид протащил всю длинную целлулоидную ленту через увеличитель, и на всех пяти страницах мы не обнаружили ни одного понятного слова.

– Твой приятель либо разыгрывает тебя, либо это шифр, – заключил Дэвид. – Ты знаешь что-нибудь о шифрах?

– Немного, – признался я, покачав головой. – Знаю только одно: если даже известен ключ, для расшифровки текста может потребоваться от трех до шести месяцев. Причем экспертам.

– Ладно, я возьму отпечатки этих листов, и мы посмотрим, что нам удастся сделать, – предложил Дэвид.

К сожалению, нам ничего не удалось. Я скопировал несколько увеличенных строчек первой страницы и начал работать над ними. Дэвид же продолжал печатать. Но все наши усилия были бесполезны. Я кое-что знал о теории шифровки и пытался расшифровать запись самым простым способом. Выбирал буквы, которые повторялись особенно часто, и заменял их наиболее употребляемыми в речи словами, но я не добился успеха к тому моменту, когда Дэвид закончил печатать. Тогда я решил, что ключ может содержаться в книге. Я снова просмотрел ее страницы в поисках подсказки автора. Например, на фоне обычного шрифта могли бы особенно выделяться ряды заглавных букв. Но ничего подобного не было. И я снова пришел к выводу, что необходимо просто прочесть книгу как можно внимательнее. Я сказал об этом Дэвиду, и он согласно хрюкнул. Он так же, как и я, последние полчаса был поглощен попыткой самостоятельно разрешить загадку.

Я прочел всю книгу от начала до конца. Но в ее повествовании не было ни малейшего намека на шифр. Перевернув последнюю страницу, я с отвращением отшвырнул книгу. Дэвида уже не было в студии, и я слышал, как в соседнем помещении позвякивали чайными чашками. Отпечатки, над которыми он работал, лежали в груде старых материалов и блюдец с гипосульфитом. Я закурил сигарету. Через мгновение Дэвид вошел с чаем. Глянув на книжку, брошенную на кушетку, он заметил:

– Похоже, ты добился не большего успеха, чем я.

– Я сыт по горло этой ерундой, – ответил я сердито.

– Напрасно, – возразил приятель, наливая мне чай, – а мне показалось, что книга тебе понравилась. Я слышал, как, читая ее, ты несколько раз одобрительно посмеивался.

Это было правдой. Сюжет мне понравился. Но, как это часто бывает, возвращение к реальности вызвало пессимистические настроения. Я был убежден, что никакого шифра вообще не существует, а Шмидт ненормален и просто придумал всю эту историю. Я сказал о своем предположении Дэвиду, и он неопределенно пожал плечами.

– Тебе лучше знать, – сказал он. – А ты не знаешь никого из тех, кто действительно разбирается в шифрах? Хочу сказать, мы ведь занимались этим делом очень недолго. Кроме того, мы не эксперты. Я знаю кое-что об этом и еще не исчерпал все возможности. Я попробовал шифр «Плейфейр», – продолжал Дэвид. – Ты знаешь, это шифр, построенный на ключевом слове. Пишутся буквы столбиками по пять, дополняется это остальными буквами алфавита. Затем начинается работа над буквами, заключаемыми в прямоугольники. Этот шифр не поддается разгадке, если подставляются наиболее часто употребляемые буквы. Я попытался использовать в качестве ключевого слова буквы из названия книги «Лицо из барбакана», но из этого ничего не вышло. И все же я не могу поверить, что человек, который просто набрасывал бессмысленные слова, мог заполнить ими целые пять страниц.

– Возможно, ты и прав, – согласился я. – Только я по горло сыт этой историей!

– Ну, это вообще-то твое дело, а не мое, – заметил приятель. – А ты не знаешь никого в министерстве иностранных дел? У них же есть соответствующие специалисты.

Я потянулся и решительно встал:

– Да, полагаю, стоит попытаться обратиться туда. Там есть Грэм Эйткин, и он может попросить своих ребят взглянуть на это для меня.

– Очень хорошо, – одобрил Дэвид. – Если они не помогут, есть ведь еще мой крестный, сэр Джеффри Карр в министерстве внутренних дел. Во всяком случае, оставь мне книгу, и, если заглянешь сюда завтра, скажем, около одиннадцати, у меня будет для тебя несколько хороших отпечатков. Я хочу продублировать две страницы, они получились не очень хорошо.

Из груды разбросанных в беспорядке вещей он извлек фотографию, над которой работал:

– Можешь взять это себе на ночь. Будешь спать с загадкой под подушкой.

Я кивнул и сунул отпечатки в карман пальто. Затем поблагодарил его и пообещал зайти завтра около одиннадцати. Я смутно помню, как покидал студию. Пиво, которым я запил свой ужин, вгоняло меня в сон. Однако прохладный воздух на Шафтсбери-авеню скоро взбодрил меня. Я решил отправиться к себе на Темпл и свернул на Лейстер-сквер, где над деревьями плыла почти полная луна. Она освещала темный силуэт башни Одеон.

Вернувшись на Темпл, я почувствовал, что прогулка развеяла мою сонливость. Лежа в постели с открытыми глазами, я продолжал думать о том, как найти ключ к шифру. Я отметил, что вместе с сонливостью исчезли и мои сомнения. Прокрутив в голове события этого вечера, я снова задался вопросом, случайно ли на меня налетел этот незнакомый мужчина на Чаринг-Кросс. Если бы не прохожий, мужчина схватил бы книгу. Я не был уверен, что он вернул бы ее мне. Потом мои мысли обратились к самому Шмидту. Основываясь на его рассказе, я попытался решить, безумен этот человек или нет. Рассказ его был вполне убедительным, но мне на память пришло таинственное завершение нашей беседы.

Я снова вспомнил его слова: «Вы пойдете в мое жилище и возьмете «Лицо из барбакана». Ну, здесь не было ничего подозрительного – книга с таким названием существовала. Я нашел ее. Но его комната еще до моего прихода подверглась обыску. Конечно, это мог быть Лейнстер, искавший там ценности. Мой мозг, уставший от вчерашних переживаний, стал по кругу возвращаться к событиям. Я начал дремать. Так, что сказал Шмидт еще? «Вы умны. Вы поймете…»

И тут я вдруг внезапно проснулся, выпрыгнул из постели и поспешно влез в свой халат. Я зажег свет и электрический обогреватель и вышел в холл, где на стуле лежало мое пальто. Я извлек фотографии, которые дал мне Дэвид, и кинулся обратно в спальню. Там, приткнувшись возле огня с карандашом и бумагой, я попытался применить шифр «Плейфейр».

Шмидт сказал: «Ключ – это конусы Раннела». Почему конусы и что такое Раннел? Я не знал этого. Эти слова все время казались мне странными и именно поэтому, вероятно, не привлекли моего внимания.

Суть шифра «Плейфейр» заключалась в ключевом слове или словах, и они были передо мной. Я записал слово «конус». Под ним буквы из слова «Раннел», исключив букву «н», повторяющуюся дважды. Она попадалась уже в слове «конус». Затем я продолжил. Слово «Раннел», из которого были исключены две буквы «н», стало коротким – в нем осталось всего четыре буквы. Я добавил в строку букву «а» и продолжал выстраивать столбики из пяти букв, используя только те, которые не встречались раньше. Букву «й» я также выбросил. Как мне помнилось, ее следовало заменить буквой «и». Затем я выбрал попарно начальные буквы слов из зашифрованного текста. В результате у меня возник как бы прямоугольник – несколько столбцов по пять букв, расположенных друг под другом. Выбрав один прямоугольник, я взял за основу одну его сторону, образованную двумя начальными буквами или, вернее, ограниченную ими. Потом взял две другие, расположенные напротив. Я получил «то». Далее, выбрав буквы, расположенные ближе всего к следующей паре, получил «тк». Воодушевленный успехом, я продолжал работать подобным образом. И наконец, собрав все найденные буквы воедино, без пропусков, я увидел, что у меня образовалась фраза: «тотктопрочтетэтизап». Я пришел в неописуемое возбуждение. Фразу можно было прочесть! Она звучала так: «Тот, кто прочтет эти зап…»

Я взялся за дело серьезно. И после получаса напряженной расшифровки у меня в руках оказалось содержание всей первой страницы. Я уселся поудобнее и прочитал то, что у меня вышло. Вот этот текст:

«Тот, кто прочтет эти записи, должен решить, содержатся ли в них достаточные доказательства, чтобы можно было обратиться к властям и сообщить им обо всем. Я боюсь, что не доживу до того времени, когда смогу завершить свое дело» – это было, как я понял, именно то, что он сказал мне в прошлый понедельник. – «За мной следят, и это только вопрос времени. Почему я не обратился к властям сам? Меня ищут по подозрению в совершении убийства. Если я обращусь к официальным лицам и скажу, что компания „Кэлбойд дизель“ контролируется Германией и что убийство совершено немецкими агентами, меня сочтут сумасшедшим. Я постараюсь день за днем дополнять мои записи и, когда в результате расследования я смогу сообщить подлинные факты, надеюсь, к этому времени записи будут в Ваших руках. В любом случае у Вас будет достаточно свидетельств, чтобы поверить, что я в здравом уме. А также понять, насколько серьезна ситуация, которую я раскрыл.