Вероятно, Вам уже известно, как меня дискредитировала компания „Кэлбойд дизель“ перед министерством авиации. Вы можете это легко проверить и получить подтверждения. Дизельный двигатель, над которым я работал и который довел до завершающей стадии, обладает весом в одну треть веса обычных двигателей и развивает при этом вдвое большую скорость – до пятисот оборотов. Вы понимаете, какую ценность он представляет в военное время. Я могу с уверенностью сказать, что тот, кто получит этот двигатель первым и начнет выпускать его, приобретет значительное преимущество в воздухе. Я сообщил об этом министерству авиации в июле прошлого года. „Кэлбойд“ заявил, что я, мол, „с приветом“. У меня выпытывали состав сплава, который я, естественно, держу в тайне. Старались заполучить чертежи конструкции двигателя. Силы, контролирующие компанию, хотели достать этот двигатель для Германии. Вы можете сказать, что все это – фантазии. Но я слышал, что в начале лета этого года Англия перейдет на дизельные двигатели в широком масштабе. Поэтому заводы компании „Кэлбойд“ расширяются и, кроме того, строятся еще два „теневых“ предприятия. Они станут единственными производителями этих двигателей. Причем их продукция считается их собственной разработкой. Этот двигатель будет превосходить те, которые используются в самолетах „Дорнье“ и „Хейнкель“ в настоящее время. Но он определенно хуже тех, что устанавливают на новейших германских бомбардировщиках и истребителях, которые еще не поднимались в воздух. Я думаю, что компания „Кэлбойд“ получит заказ на изготовление десяти тысяч дизельных двигателей.

Это произойдет в ближайшие пять месяцев. Если этот заказ пройдет и „Кэлбойд“ получит разрешение начать их производство, Англия…»

Я положил бумагу. Остальное, решил я, подождет до утра, когда у Дэвида будут готовы фотографии остальных страниц. Но того, что я прочел, было уже достаточно, чтобы я снова начал размышлять. Человек может быть помешанным, но если «Кэлбойд» действительно контролируется Германией… Об этом было просто невозможно думать. Единственное, что я мог проверить, – это получила ли компания «Кэлбойд» заказ на изготовление авиационных дизельных двигателей. Крэбшоу из министерства снабжения может подтвердить это или опровергнуть. Но это казалось просто невероятным! Шмидт был прав, говоря, что его сочтут сумасшедшим, если он обратится с таким делом к официальным властям. Уж очень это было неправдоподобно. Старый Кэлбойд был номинальным главой компании и крупной фигурой в промышленности. Допустим, я обратился бы в Ярд, к Кришэму, и рассказал ему все. Или написал бы премьер-министру. Они наверняка решили бы, что я спятил. Хотя, как известно, я вел совершенно безупречный образ жизни. Почему был убит Ллуэллин? Глупо подстраивать ложное обвинение против человека и для этого убивать другого.

Я отказался от дальнейших размышлений и вернулся в постель, положив фотографии и бумагу с расшифрованной частью текста в карман пиджака.

Мой сотрудник разбудил меня, как обычно, в восемь часов. Я принял душ и после завтрака взял такси и отправился в студию к Дэвиду. Его секретарша Мириам Чандлер открыла мне дверь. Дэвида я застал уже за работой.

– Готовы отпечатки? – спросил я. Мне хотелось побыстрее расшифровать остальной текст.

– Прости, – ответил он, – ты приехал значительно раньше, чем я тебя ждал. Дело в том, что мне придется делать снимки заново. Я оставил негативы там, на столе, и не заметил, что рядом стояла бутылка с гидрохлоридом. Утром, когда я вошел, бутылка лежала на боку. Ужасно неприятно. Посмотри, что произошло с линолеумом, и негатив, конечно, совершенно испорчен. Я думаю, виновница – моя поганая кошка! – Он указал на свернувшуюся клубком и спрятавшую, как черепаха, лапы и нос, безмятежно спавшую на кушетке кошку. – Она ловит мышей, но при этом вечно что-нибудь портит. Я недолго. Дай ему сигарету, Мириам, и разгладь его хмурое лицо. Он выглядит, словно провел бессонную ночь, – шутливо добавил Дэвид. – Уж не мерещились ли тебе шифры, дружище? Или, может, ты переставлял, как я, буквы всю ночь?

– Нет, я просто расшифровал запись! – сказал я с нескрываемым торжеством.

Он повернулся от раковины:

– Расшифровал? Ну, здорово, молодец! Как тебе это удалось?

Я рассказал, и Дэвид добродушно пожурил меня:

– Ну почему ты, черт побери, не рассказал, что этот тип сообщил тебе? Можно мне взглянуть, что у тебя получилось?

– Нет, – покачал я головой. – Подожди, пока не будут готовы остальные отпечатки и я расшифрую текст до конца. Тогда, может быть, я расскажу тебе все.

Я подумал, что его связи могут мне пригодиться. Если, например, мне придется самому провести дальнейшее расследование, прежде чем передать дело официальным властям.

– Ты просто можешь свести с ума, – с упреком заметил Дэвид. Затем он отправился в темную комнату, прихватив с собой «Лицо из барбакана».

И тут я вспомнил, что обещал приятелю помочь выцарапать причитающиеся ему деньги из «Кэлбойд дизель», и попросил Мириам показать мне переписку по этому делу. Когда я просмотрел ее, решение было принято.

Провидение не всегда бывает таким добрым, чтобы поднести вам на блюдечке именно то, что требуется. Эта история давала мне возможность поехать в Олдэм и посетить компанию «Кэлбойд дизель» самому.

На пороге темный комнаты вдруг появился растерянный Дэвид.

– Странно, – произнес он, – похоже, что эти страницы абсолютно чистые…

Я пересек комнату и вошел с ним в проявочную. Чистые страницы книги лежали под светом ртутной лампы, но никакого свечения не было.

Страницы были просто чистыми. Дэвид перевернул лист. Эффект был тем же.

– Это та же самая лампа? – неуверенно спросил я.

Фотограф кивнул.

Меня охватило какое-то беспокойство. Я почувствовал нечто похожее на тревогу. Такие ощущения испытывает человек, который положил не на место билет. Причем сделал это исключительно по небрежности. Я схватил книгу со стола, к которому она была прикреплена. Задняя обложка была испачкана. Я быстро пролистал страницы в поисках отрывка, который пометил, но найти его мне не удалось. Я еще раз, страницу за страницей, просмотрел главу, которая, как я знал, должна была содержать этот отрывок, и наконец нашел его. Но моей отметки карандашом там не было!

Я повернулся к Дэвиду.

– Это не моя книга, – твердо заявил я.

– Не говори глупостей. Здесь на каждой странице написано: «Лицо из барбакана».

– Да, но это не мой экземпляр, – повторил я.

Я сообщил Дэвиду, что сделал пометку карандашом, и показал ему отрывок, где она должна была быть.

– Ты уверен, что сделал отметку? – спросил фотограф. – Ты ведь был вчера очень сонным.

– Да, уверен, – настаивал я. – Это не мой экземпляр книги. И эту бутылку гидрохлорида опрокинула не кошка. Куда ты дел негативы, когда отправился спать?

Дэвид нахмурился:

– Я не знаю. Думаю, что оставил их там, где нашел сегодня утром.

– Ну а бутылка, она стояла рядом с ними?

Дэвид покачал головой:

– Честно говоря, старик, я не знаю.

Он пошел к двери темной комнаты и окликнул Мириам.

– Ты не можешь вспомнить, – спросил он секретаршу, – эта бутылка с гидрохлоридом вчера вечером стояла на столе?

– Не знаю, – ответила она. – Это зависит от того, пользовались ли вы ею после моего ухода. Я, как обычно, прибралась и поставила ее на полку. Туда, наверх, где ей положено быть.

– Я не доставал ее, – растерянно сказал фотограф. Он повернулся ко мне: – Нет, я не пользовался гидрохлоридом вчера вечером. Ты прав. Кто-то переставил эту бутылку с полки у окна на стол и нарочно опрокинул ее содержимое на негативы.

Глава 3
Корнуэльская прелюдия

Теперь я все понял. История Шмидта, какой бы фантастической она ни казалась, была правдой. Больше я в этом не сомневался.

– Но как же они вошли? – спросил я. Мой голос звучал ровно. Я думал об остальных четырех страницах.

– Я полагаю, с крыши, – ответил Дэвид. – Если ты готов рискнуть, мы можем отправиться туда и пройти по всей длине дома.

Мы миновали коридор, и Дэвид открыл дверь в его конце. Он начал подниматься по грубым деревянным ступенькам, которые вели к другой двери. Дэвид повернул ключ в замке, и мы вышли на крышу. Затем он, нагнувшись, стал рассматривать замок снаружи, а я обратил внимание на купол театра «Глобус», возвышавшийся над домами. Их крыши примыкали одна к другой, и проворный человек мог перелезть на наш дом с любой из них.

– Я так и думал! – воскликнул Дэвид. – Смотри!

Я нагнулся к замку.

– Видишь, с этой стороны замочной скважины металл светлее, значит, его поцарапали клещи нашего друга, когда он, захватив ими конец ключа, поворачивал его в замке. – Дэвид выпрямился. – Я думаю, что они пожаловали с крыши вон того дома с высокими трубами. Это бордель. Несколько месяцев тому назад в соседнем доме была кража со взломом. Полицейский сержант сказал мне тогда, что вор, вероятно, проник на крышу именно оттуда. Конечно, ничего нельзя было доказать. Девицы обычно не раскалываются. Лишний фунт или два в руки делают свое дело. Ведь им не надо за это ничего делать – только выпустить парня на крышу! Пошли спустимся вниз, и ты, может, наконец соизволишь рассказать мне что-нибудь об этом деле?

Мы сошли в коридор, и я предложил:

– Давай пойдем к тебе в комнату.

Я решил рассказать приятелю все. Мне было необходимо, чтобы кто-то возразил мне или поспорил со мной.

Вместо ответа, Дэвид толчком открыл дверь.

– Устраивайся поудобнее, – бросил он. – Сейчас попрошу Мириам последить, чтобы нам никто не помешал.

Он вернулся почти тотчас же с двумя кружками пива.

– Ну, – сказал фотограф, опускаясь в удобное кресло и начиная набивать свою большую резную трубку из корней вереска. – Я надеюсь, что ты поделишься со мной всем, что знаешь. Могу я взглянуть на плоды твоей полуночной работы? Или, может быть, это глубокая тайна?

– Давай лучше все по порядку, – ответил я.

Сначала я рассказал ему, как в понедельник на прошлой неделе в мой кабинет ворвался Шмидт. И это произошло именно в тот самый момент, когда я освежал в памяти подробности его истории, излагавшейся в газетах.

Сидя здесь за кружкой пива и глядя на дымовые трубы, возвышавшиеся повсюду в Сохо, я вновь представил себе пожилого еврея, который сидел в то утро напротив меня за письменным столом. Я вспомнил, как отблески огня освещали его встревоженное, иссеченное морщинами лицо. И будто снова услышал его историю, которую он рассказывал тихим голосом.

Я передал Дэвиду весь его рассказ точно так, как услышал сам, теми же словами:

«Моего отца звали Фредерик Смит. И он и моя мать были из Англии. Отец, как вы понимаете, был евреем.

После женитьбы он отправился в Австрию в качестве агента компании «Вестерн алюминиум энд метал». Я родился в Вене зимой 1882 года. Вскоре после этого, решив обосноваться в Вене, отец приобрел долю в местном металлургическом концерне и натурализовался. Он стал Фредериком Шмидтом, а я, которому при рождении дали имя Фрэнк, стал именоваться так, как меня зовут сейчас, – Франц Шмидт.

Постепенно мой отец завоевал довольно значительное положение в металлургическом бизнесе, и это повлияло на мое решение выбрать инженерную профессию. После завершения учебы я вступил в его дело.

За восемь лет до 1914 года я открыл несколько прочных сплавов и ездил в качестве представителя нашей группы по всему миру. Я провел почти год в Англии. Там я встретил валлийскую девушку и, хотя она не принадлежала к моей национальности, женился на ней. Я помню, что отец, услышав об этом, был просто в бешенстве. Но она была такой прелестной, веселой и милой, что устоять перед ее обаянием было просто невозможно. Она умерла четыре года тому назад. У нас был один ребенок, девочка. Она родилась в 1913 году. Вскоре началась война. Мой отец продал свое дело, и мы переехали в Италию. В те дни Италия была еще нейтральной. Война стала для моего отца огромным ударом. Он умер спустя два года.