Шишок на моём плече издал такой восторженный писк, что я испугалась, как бы он не лопнул от счастья. Даром! Это слово было для него самой сладкой музыкой на свете. Но меня оно только сильнее насторожило. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Я видела, как в соседней лавке торговец отдавал женщине отрез дорогой ткани, а та уходила, даже не сказав спасибо, лишь одарив его всё той же блаженной улыбкой. Все улыбались. Постоянно. Одинаковыми, застывшими улыбками.

Вечером, сидя в безупречно чистой, уютной комнатке, я не могла отделаться от липкого чувства тревоги. Шишок, наевшись до отвала дармовых пирогов с капустой, сладко посапывал на подушке, а я подошла к окну. Внизу, на центральной площади, люди водили хоровод при свете фонарей. Их движения были плавными, выверенными, слаженными, как у заводных игрушек в музыкальной шкатулке. Никто не сбивался, никто не смеялся громче других, никто не пытался ущипнуть соседку. Идеальная, жуткая гармония.

Я достала из сумки подарок Кощея. Старое, тусклое зеркальце в медной оправе. «Оно покажет не то, что есть, а то, чем является», – сказал он тогда. Я поднесла его к лицу.

Я, затаив дыхание, я направила его на площадь, на весёлый хоровод. И от того, что я увидела в отражении, у меня потемнело в глазах и подогнулись колени.

Там, в зеркале, по кругу двигались не люди. Там были куклы. Деревянные, грубо вырезанные марионетки. Их кожа была полированным деревом, волосы – крашеной паклей, а глаза – безжизненными стеклянными шариками. Улыбки были не живыми, а просто вырезанными на их лицах застывшими гримасами. Их руки и ноги двигались на шарнирах, дёргано и неестественно. Они не танцевали. Их кто-то дёргал за невидимые ниточки.

Я отшатнулась от окна, едва не выронив зеркало. Сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Город кукол. Живых, улыбающихся, но совершенно пустых внутри кукол.

На следующий день я попыталась поговорить с хозяйкой постоялого двора, улыбчивой женщиной по имени Марья.

– У вас такой замечательный город, – начала я издалека, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Все такие счастливые.

– О да, – с готовностью закивала она, и её резная улыбка ни на миг не дрогнула. – Мы должны благодарить за это нашего Доброго Хозяина. Он избавил нас от всех бед и печалей.

– Доброго Хозяина? – переспросила я, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

– Да, это дух нашего леса. Он очень мудрый и добрый. Раньше мы жили как все. Ссорились из-за пустяков, завидовали соседям, печалились, когда что-то не получалось. А он пришёл и сказал: «Зачем вам эти лишние терзания? Я дарую вам вечный покой и безмятежное счастье. Просто доверьтесь мне».

– И вы… доверились?

– Конечно! – её стеклянные глаза восторженно блеснули. – И теперь у нас всё хорошо. У нас нет желаний, а значит, нет и разочарований. У нас нет злости, а значит, нет и ссор. У нас нет печали, а значит, нет и слёз. Мы просто живём и радуемся каждому дню. Хозяин обо всём заботится.

У меня внутри всё заледенело. Я поняла. Этот «добрый» дух, желая им блага, сделал самое страшное, что только можно вообразить. Он не просто забрал у них боль, как Пожиратель Скорби. Он забрал у них всё. Их волю, их желания, их право на ошибку, их право быть людьми. Он превратил их в своих идеальных, послушных марионеток.

Вечером я снова посмотрела в зеркало, направив его на Марью, которая мела двор. Отражение стало ещё страшнее. Я отчётливо видела, как сквозь её кожу проступает древесная текстура. Как её пальцы становятся всё более угловатыми, деревянными. Процесс ещё не закончился. Они медленно, но верно превращались в настоящих кукол не только внутри, но и снаружи.

– Шишок, просыпайся, – я грубо растолкала фамильяра. – У нас дело.

– Какое ещё дело? – сонно пробормотал он, сладко потягиваясь. – Опять кого-то спасать? Ната, мне тут так нравится! Тут кормят! Много и бесплатно! Может, останемся здесь навсегда? Я буду твоей ручной, очень упитанной шишкой! А?

– Здесь некого спасать, Шишок, – твёрдо сказала я, глядя в окно на засыпающий, идеально тихий город. – Здесь нужно ломать.

Я посмотрела на свои руки. Моя сила, здесь она была нужна как никогда. Нужно было вернуть этим людям не просто боль и слёзы. Нужно было вернуть им их человеческую, несовершенную, но живую суть. Вернуть им право желать, злиться, плакать и смеяться по-настояшему, от всего сердца.

Я должна была найти этого «Доброго Хозяина» и сломать его кукольный театр до основания. Даже если за это меня снова проклянут.

Глава 5

Утро в Добродеево оказалось таким же приторно-идеальным, как и прошедший вечер. Солнце светило не по-настояшему, а как нарисованное в детской книжке – ярко, назойливо, без единого облачка. Птицы выводили свои трели настолько слаженно, будто перед ними стоял невидимый дирижёр. А люди… эти улыбающиеся куклы снова вышли на улицы. Они выплывали из своих пряничных домиков, и на их лицах застыли всё те же безжизненные, приклеенные улыбки. Они желали друг другу доброго утра такими ровными, спокойными голосами, что хотелось закричать, лишь бы нарушить эту мёртвую гармонию. Это была не жизнь. Это был спектакль в морге.

– Ната, ты только понюхай! Какой божественный аромат! – раздался над ухом восторженный писк. Шишок, который устроил себе гнездо в моих волосах, наконец-то соизволил проснуться и теперь жадно втягивал воздух. – Это же булочки с маком! Горяченькие! С пылу с жару! И я почти уверен, что они бесплатные! Пойдём скорее завтракать, а то всё самое вкусное съедят! А потом возьмём пирожков с яблоками! И ватрушек! У меня уже готов целый план! Мы объедемся до отвала! Это не город, это просто пищевой рай!

– Это не рай, Шишок, – глухо отозвалась я, не отрывая взгляда от идеально чистой улицы, где даже пылинки лежали в строгом порядке. – Это склеп, в котором покойники притворяются живыми.

Мне отчаянно нужен был план. Какой-нибудь безумный, дурацкий, но рабочий. Как сломать этот идеальный мир? Как заставить этих марионеток снова стать людьми? Я не могла, как в прошлой деревне, вернуть им горе – его здесь просто не было, его вырвали с корнем, как больной зуб. Значит, нужно было действовать иначе. Если у них нет печали, значит, нужно дать им то, что её порождает. Желания. Самые простые, глупые, эгоистичные человеческие желания. Нужно было разбудить в них жадность, зависть, злость. Нужно было устроить маленький, грязный бунт.

– Шишок, яблоки у тебя ещё остались? – спросила я, поворачиваясь к своему фамильяру.

– А как же! – гордо пискнул он и выкатил из сумки два крепких красных яблока. – Стратегический запас! На случай голода или если бесплатная еда вдруг закончится! Я ко всему готов!

– Дай мне одно. Самое красивое, какое есть.

Я взяла в руки наливное, блестящее яблоко. Оно было идеальным. Таким же безупречным, как этот проклятый город. Я поднесла его к губам, но не для того, чтобы откусить. Закрыв глаза, я сосредоточилась и влила в него крошечную искорку своей силы. Не той, что превращает железо в пыль, а другой… усиливающей. Я представила, как оно становится ещё краснее, ещё сочнее. Как его аромат делается таким густым и сладким, что от него начинает кружиться голова. Как на его гладкой кожице выступают крошечные капельки липкого нектара. Я делала его не просто яблоком. Я делала его мечтой. Воплощением самого сильного желания.

Центральная площадь гудела от утренней суеты. Торговцы раскладывали на прилавках свой товар, который, судя по всему, они просто раздавали даром. Я нашла пустую бочку, взобралась на неё, чтобы меня было видно всем, и подняла яблоко над головой. В лучах утреннего солнца оно вспыхнуло, как огромный рубин.

– Жители славного города Добродеево! – крикнула я так громко, как только могла. Мой голос прозвучал в этой идеальной тишине грубо и неуместно, как скрип несмазанной телеги.

Все, как по команде, повернули ко мне свои улыбающиеся лица. Их движения были плавными, синхронными. От этого зрелища по спине пробежал холодок.

– Я простая странница, и я видела много чудес на своём веку! – продолжала я, входя в роль бродячей артистки. – В благодарность за ваше гостеприимство я хочу подарить вам нечто особенное! Это не простое яблоко! Это яблоко исполнит самое заветное желание того, кто его съест! Он обретёт истинное счастье!

По толпе прошёл лёгкий, вежливый гул. Они смотрели на яблоко с тем же спокойным любопытством, с каким разглядывали бы проплывающие по небу облака. План трещал по швам.

– Но! – я сделала театральную паузу, стараясь вложить в голос как можно больше интриги. – Яблоко это всего одно! И достанется оно только одному из вас! Самому достойному!

И тут что-то щёлкнуло. Одна из женщин, стоявшая ближе всех, чуть качнулась вперёд. Её застывшая улыбка на миг дрогнула, а в стеклянных глазах промелькнула тень… интереса?

– Оно должно достаться мне, – произнесла она своим ровным, мелодичным голосом. – Я самая уважаемая в этом городе.

– Нет, мне! – тут же возразил здоровенный кузнец, протискиваясь вперёд. Его огромные плечи растолкали соседей. – Я самый сильный! Я больше всех тружусь на благо Добродеево!

– А я самая красивая! – пискнула молоденькая девушка, поправляя венок из ромашек на голове. – Счастье должно принадлежать красоте!

И тут плотину прорвало. «Мне!», «Нет, мне!», «Я заслужил больше!», «А мне нужнее!». Их голоса, ещё минуту назад бывшие такими спокойными и похожими на журчание ручья, становились всё громче и резче. Вежливые улыбки начали сползать с лиц, как плохой грим, обнажая оскал раздражения. Они больше не были единым организмом. Они превратились в толпу, в которой каждый хотел урвать свой кусок пирога.

– Отдай его мне, девчонка! – рявкнул кузнец, протягивая ко мне свою огромную ладонь, похожую на лопату.

– Не смей! Оно моё! – взвизгнула красавица и вцепилась ему в рукав.

Кузнец отмахнулся от неё, как от назойливой мухи. Девушка обиженно вскрикнула и со всей силы толкнула его. Он, не ожидавший такой наглости, пошатнулся и наступил на ногу торговцу овощами. Тот, забыв про своё вселенское добродушие, грязно выругался и пнул кузнеца в ответ. И началось.

Сначала это была просто толкотня. Потом кто-то кого-то ударил. И площадь взорвалась. Они орали, визжали, толкались, дрались. Кузнец мутузил торговца. Две почтенные матроны сцепились, таская друг друга за волосы. Кто-то запустил в соседа кочаном капусты. Весь этот идеальный, прилизанный мирок рушился на моих глазах, превращаясь в обычную, грязную, шумную базарную драку.

Я смотрела на этот хаос, и меня трясло. Но не от страха. От дикого, злого восторга. Я снова достала зеркальце Кощея и посмотрела на дерущихся. Кукол больше не было. В мутном стекле отражались люди. Злые, кричащие, некрасивые в своей ярости, но живые. Сквозь их кожу больше не проступала древесная текстура. Шарниры в суставах исчезли. Они двигались резко, неуклюже, но по-человечески. Моя «отрава» сработала. Я вернула им их несовершенство.

И в этот момент воздух похолодел. Драка резко стихла, словно кто-то выключил звук. Все замерли, глядя куда-то мне за спину с ужасом и благоговением. Я медленно обернулась.

Над площадью, в нескольких метрах над землёй, висело существо. Оно было соткано из солнечного света, молодой листвы и цветочных лепестков. У него было прекрасное, безмятежное лицо и длинные золотые волосы. От него веяло покоем, теплом и безграничной добротой. Добрый Хозяин.

– Что ты наделала? – его голос был похож на тихий шелест листьев, на журчание ручья. Он не кричал. Он был безмерно, глубоко опечален. – Зачем ты принесла им это? Зачем вернула им страдания? Они были счастливы.

– Они были мертвы, – твёрдо ответила я, спрыгивая с бочки и становясь лицом к нему.

– Они были в гармонии, – мягко поправил он. – А ты принесла хаос. Не противься, дитя. Я избавлю тебя от твоей боли. Ты тоже можешь стать счастливой. Просто позволь мне…