Заколдованное кресло (страница 3)
Статья была без подписи, но г-н Патар все равно обрек поруганию анонимного автора, для начала обозвав его идиотом, после чего толкнул дверь, пересек первый зал, весь загроможденный колоннами, пилястрами, бюстами и многочисленными скульптурными монументами, воздвигнутыми в память усопших академиков, которым он отвесил поклон на ходу; потом миновал второй зал и прибыл, наконец, в третий, уставленный столами с обивкой из одинакового зеленого сукна, в обрамлении симметрично расположенных кресел. В глубине на пространном панно выделялась величественная фигура изображенного во весь рост кардинала Армана-Жана дю Плесси, герцога де Ришелье[6].
Г-н непременный секретарь оказался в так называемом «Словарном зале», где академики собирались для работы над Академическим словарем[7].
Пока здесь было пусто.
Он затворил за собой дверь, устроился на своем привычном месте, разложил почту на столе и заботливо поместил в углу, за которым ему удобно было приглядывать, свой зонтик, без которого никогда никуда не выходил, и о котором ревниво заботился, как о предмете чуть ли не священном.
Потом он снял шляпу, заменил ее маленькой шапочкой черного бархата, украшенной вышивкой, и начал обход помещения мягкими, чуть шаркающими шагами. Столы, мимо которых он проходил, были расставлены таким образом, что между ними оставалось свободное пространство, в котором помещались кресла. Среди них были и знаменитые.
Подходя к таким, г-н непременный секретарь задерживал на них свой опечаленный взгляд, качал головой и шептал прославленные имена. Обойдя таким образом весь зал, он очутился перед портретом кардинала Ришелье. Он снял перед ним свою шапочку и поздоровался:
– Приветствую тебя, великий человек!
Потом повернулся к великому человеку спиной и погрузился в созерцание одного из кресел.
То было кресло как кресло, ничуть не отличавшееся от остальных, собранных в этом зале – с квадратной спинкой и четырьмя ножками, ни больше, ни меньше. Но именно в нем имел обыкновение сиживать во время заседаний монсеньор д’Абвиль, и после смерти прелата оно по-прежнему пустовало.
Никто более не садился в него, ни бедный Жан Мортимар, ни бедный Максим д’Ольнэ, которым так ни разу и не представился случай переступить порог зала закрытых заседаний – Словарного зала. Ибо во всем царстве Бессмертия только здесь было ровно сорок кресел – точно по числу самих Бессмертных.
Итак, г-н непременный секретарь созерцал кресло монсеньора д’Абвиля.
Он сказал вслух:
– Заколдованное кресло!
И пожал плечами.
Потом произнес, как бы в шутку, роковую фразу:
– Горе тому, кто дерзнет сесть в него раньше меня!
И вдруг подошел к креслу так близко, что почти коснулся его.
– Ну уж я-то, – вскричал он, ударяя себя в грудь, – я, Ипполит Патар, который смеется над всем этим вздором, – и над дурным глазом, и над самим господином Элифасом де Сент-Эльм де Тайбур де ла Ноксом, я сяду в тебя, Заколдованное кресло!
И, развернувшись соответствующим образом, он приготовился сесть в него.
Однако, уже наполовину согнувшись, передумал, остановил свое движение, выпрямился и сказал:
– Впрочем, нет, не стану садиться. Слишком глупо!.. Таким глупостям вообще не стоит придавать значения.
И г-н непременный секретарь вернулся на собственное место, коснувшись походя, украдкой, одним пальцем, деревянной ручки своего зонтика.
Тут открылась дверь и вошел г-н канцлер, ведя за собой за руку г-на директора. Г-н канцлер был просто г-ном канцлером, то есть, избранным на эту должность сроком на три месяца, до следующих выборов, а вот директором в этом триместре был сам великий Лустало – один из первых ученых мира. Итак, г-н канцлер вел его, а тот позволял себя вести за руку, как слепого. Происходило это вовсе не потому, что великий Лустало плохо видел, нет, просто он отличался столь необыкновенной рассеянностью, что в Академии было решено не отпускать его одного ни на шаг. Жил он где-то за городом, а когда ему надо было выбраться в Париж, некий мальчуган лет десяти сопровождал его до самой привратницкой Академии, где и сдавал с рук на руки. Далее заботы о нем брал на себя г-н канцлер.
Обычно великий Лустало ничего не замечал и не слышал из того, что происходило вокруг, и каждый старался оставить его в покое, наедине с возвышенными размышлениями, из которых в любую минуту могло родиться великое открытие, способное изменить условия человеческого существования.
Но на сей раз обстоятельства были столь серьезны, что г-н непременный секретарь отважился не только напомнить о них великому ученому, но и разъяснить их ему. Лустало не присутствовал на последнем заседании, за ним срочно послали лишь сегодня утром, и было более, чем вероятно, что он оказался единственным во всем цивилизованном мире человеком, который еще не знал в этот час, что Максима д’Ольнэ постигла та же злая участь, что и Жана Мортимара, автора «Трагических ароматов».
– Ах, господин директор, какая катастрофа! – вскричал г-н Ипполит Патар, воздевая руки к небесам.
– Что же такое случилось, мой дорогой друг? – соблаговолил осведомиться с великим добродушием великий Лустало.
– Как? Вы разве не знаете? Разве господин канцлер вам ничего не сказал? Выходит, мне самому придется объявить вам эту скорбную весть! Максим д’Ольнэ скончался!
– Упокой, Господи, его душу, – промолвил великий Лустало, сохранивший всю свою детскую веру в полной неприкосновенности.
– Скончался, как и Жан Мортимар, прямо здесь, в Академии… произнося свою торжественную речь…
– Ну что ж, тем лучше, – произнес ученый муж с самым серьезным видом. – Прекрасная смерть! – и он безмятежно потер руки. – Вы ради этого меня побеспокоили?
Г-н непременный секретарь и г-н канцлер обескураженно переглянулись. Затем, заметив по рассеянному взгляду великого ученого, что тот думает уже о чем-то другом, отвели его на привычное место. Там они его усадили, дали бумагу, перо, чернильницу, и удалились с таким видом, будто хотели сказать: «Здесь ему будет покойно!»
Потом, устроившись в оконной нише, г-н канцлер и г-н непременный секретарь, бросив взгляд на пустынный двор, поздравили себя с удачной военной хитростью, которую пустили в ход, чтобы избавиться от газетчиков. Накануне вечером было официально объявлено, что после принятия решения о присутствии на похоронах Максима д’Ольнэ, Академия соберется в полном составе лишь через неделю, чтобы обсудить вопрос о новом преемнике монсеньора д’Абвиля, поскольку вопрос этот, несмотря на два успешных голосования, по-прежнему оставался открытым.